аше и Насте по махровому халату, такому же, как Надьке достался, только не белые, а голубой, розовый и светло-зеленый, бабе Насте шаль очень красивую (ну, на мой вкус красивую), Марусе платье. Крепдешиновое, и меня Надюха чуть с какашками за это на сожрала, упирая на то, что его носить просто негде и сестренка его у нас в деревне хорошо если пару раз надеть успеет пока не вырастет из него окончательно. Но я ее вопли проигнорировал: сестренка и дома в нем пощеголять сможет, причем вообще по два раза в день.
Покупки нам никуда тащить не пришлось, сопровождающая девица сказала, что «их вам доставят». Меня так и подмывало у нее спросить, какие погоны она носит под своим строгим «английским» костюмом — но постеснялся. Однако и не ошибся: из ГУМа мы вышли и в сопровождении уже одной этой девушки пешочком отправились в Кремль. Через Спасские ворота отправились…
Вот умеют же у нас соответствующие организации всё соответствующе организовывать! Мы весь день никуда не спешили, никого нигде не ждали, и даже в ГУМе нас сопровождающие не подгоняли (то есть Надюху не торопили ни разу и от прилавков не отгоняли) — но ровно в шесть мы вошли в небольшой зал, где сидели очень интересные и очень важные товарищи. И я был абсолютно уверен, что и они нас тут ждали не больше пары минут.
Когда мы сели за стол, Иосиф Виссарионович встал и произнес краткую речь:
— Товарищи, сегодня у нас, у всей нашей страны, очень радостный день: впервые в один день один человек получил, причем абсолютно заслуженно, сразу три медали ВСХВ. И в связи с этим наше правительство решило, что такой заслуженный человек, — при этих словах трое из присутствующих едва удержались от смеха — заслуживает и дополнительной награды. Товарищ Кириллов, мы знаем, что вы неплохо автомобили водите и вам это нравится, поэтому мы предлагаем вам выбрать себе любой автомобиль. Любой из советских и германских автомобилей. Ну, что вы хотите?
— Я хочу «Хорьх», но понимаю, что он мне не годится. Будет он просто стоять в гараже, а баба Настя будет мокрой тряпкой от него Маруську отгонять чтобы она кожу на сиденье не поцарапала. А вот отцу очень понравился «Опель-Капитан», в него даже мама сейчас легко сесть сможет, а когда у нас еще кто-то родится, мы все равно в эту машину поместимся.
— Ну… а какого цвета? Ты уж теперь сам решай.
— Лучше, думаю, белого, а если таких нет, то светло-бежевую.
— Будем считать, что выбор сделан и на днях ты машину свою получишь. А Надежда Ивановна, насколько я знаю, пользуется машиной, которая принадлежит школе — но если ей по личным делам куда-то поехать нужно, то пользоваться машиной казенной уже не очень хорошо. Так что и ей — за то, что воспитала и обучила такого замечательного молодого человека — советское правительство дарит… такой же автомобиль. Вам, Надежда Ивановна, какой цвет больше нравится?
— Ей нравится светло-зеленый, — ответил я, потому что Надюха буквально в ужасе замерла и ничего внятного произнести не могла, и уж тем более выбрать цвет подаренной ей машины. — А еще, если это возможно, я бы, Иосиф Виссарионович, попросил мне одну такую же машину продать: их-то только организациям поставляют, а вот Маринке Чугуновой машина сейчас очень бы пригодилась. Я ей бэху хотел подарить, но ей БМВ не нравится почему-то…
— Бэху? А, понял. Я думаю, что товарищу Чугуновой мы и сами можем «Опель-капитан» подарить, она тоже вполне подобный подарок заслужила. Товарищ Шарлатан, тогда вы, как инициатор подарка, опять цвет выбирайте.
— Розовый, или даже сиреневый, ну, цвета розовой сирени.
— Почему розовый? — удивился Сталин.
— Потому что таких машин не делают, и будет у нее единственная в области, ее все будут замечать и дорогу Маринке заранее уступать: она ведь пока еще не очень хорошо рулить умеет…
— Обратите внимание, товарищи: вот вам пример предусмотрительности! — широко улыбнулся Иосиф Виссарионович. — Товарищ Кириллов заранее рассматривает все негативные факторы и старается заранее же их и избежать. А еще он очень заботливый товарищ, вон как заботится о своих… родственницах! Я предлагаю поднять бокалы за такого предусмотрительного и заботливого товарища и за милых и очень ответственных женщин, которые его окружают!
В семь «торжественный ужин» закончился и нас отвезли обратно в гостиницу. А на следующее утро (точнее, даже ночью, но нас и об этом предупредили) посадили в самолет и оправили домой. То есть обратно на аэродром двадцать первого завода, куда доставляли матрицы для газет — а в начале восьмого мы уже и в Кишкино вернулись. Товарищ Сталин сказал, что «германские товарищи с пониманием отнесутся к нашей просьбе» и что сиреневую машину Маринке максимум через две недели привезут — а вот мне и Надюхе машины пригнали уже во вторник. Отец по этому поводу сильно переживал: гараж-то в доме предусмотрели, но из него уже был устроен склад всякого хлама и он весь вечер его освобождал. Однако очень подарку радовался, и все остальные родные тоже…
Когда ужин закончился, Станислав Густавович подошел к Иосифу Виссарионовичу:
— Ну ты же сам сейчас сказал, что таких, как этот мальчишка, у нас еще не было! А премию все равно зажал, и орден тоже. Нехорошо это.
— Слава, уж ты бы помолчал! Парень минимум пяток орденов уже заслужил, и не меньше чем «Знамена», но закон у нас для всех: за один подвиг дважды не награждают. В комиссии едва смогли найти поводы чтобы ему хотя бы медали ВСХВ вручить, а по всем прочим его достижениям ему, еще до того, как мы о них узнавали, уже медали вручили. Он же у нас и герой металлургии, и герой машиностроения, и герой вообще всего чего угодно: у парня отраслевых и областных наград уже семнадцать штук, даже не считая трех орденов имени его самого.
— Это же просто почетные медали!
— Да, но награждение ими идет от имени государства, от имени государственных органов и министерств, и с этим мы уже ничего поделать не можем. Но я уже негласное распоряжение отдал, чтобы ему больше такие медали не выдавали, чего бы он там нового не напридумывал — и почему-то я уверен, что скоро, очень скоро у нас поводы его наградить снова появятся. По крайней мере у Лаврентия такой повод уже вроде точно наклевывается…
— И когда?
— Ты до осени потерпеть сможешь?
— До осени? Смогу, точно смогу. Значит, говоришь, осенью… но после этого я с тебя точно уже не слезу!
— Тоже мне, слезальщик-залезальщик… Сам жду с нетерпением. Но, сам понимаешь, я тебе ничего не говорил.
— А я ничего и не слышал. Я вообще только о мальчугане думаю, насчет того, чтобы взрослые серьезные дяди вроде тебя его не обидели.
— Ну да, конечно. Только ты учти: этот мальчик, если захочет, сам кого угодно обидит. Даже сделает так, чтобы люди сами себя обидели, и обидели очень… обидно. Ну что, ты ко мне вечером заедешь? Есть о чем поговорить за бутылочкой чая…
Глава 12
Второго июня, после совещания, на котором подводились итоги посевной сорок седьмого года, товарищ Струмилин снова приехал к товарищу Сталину «на чай». И, после того, как некоторые поднятые на совещании вопросы тоже были обсуждены, он задал Иосифу Виссарионовичу простой вопрос:
— Я все никак не могу забыть твои слова об этом мальчишке, ну, насчет того, что он может кого угодно больно обидеть. Ты же действительно так считаешь, но я даже вообразить не могу, как он может это сделать. Ему же всего десять, и он даже для своего возраста мелковат, а никаких, скажем, административных рычагов у него нет.
— Ты прослушал: я сказал, что он может сделать так, что люди, обижание заслужившие, сами себя обидят. Помнишь, как мы поменяли руководство на ГАЗе?
— Ну да, а причем здесь Шарлатан?
— Вообще-то сразу это заметить, может, и не очень просто, но мы заметили. После того, как на павловском автобусном люди показали, как нужно работать правильно, мы — сами причем — заметили, что на ГАЗе люди работают очень неправильно, и этих людей заменили. Вот только фокус тут в том, что на ПАЗе молодые и талантливые инженеры работали правильно потому, что искренне считали, что их-то как раз именно Шарлатан в обиду не даст. И эту мысль именно мальчишка этот им и внушил — а поверили они ему потому что уже знали: все, что этот молодой человек делает, делается на пользу нашей стране, и они знали, что мы это тоже знаем и постараемся его — именно Шарлатана — в обиду не дать. А так как там все друг другу вообще родня…
— Но павловские-то инженеры ему никакой родней не были, они все приезжие…
— Верно, однако они все равно знали, что чуть ли не половина Павлово ему родней приходится. И вот за всей этой родней, стоящей во главе с этим мальчиком стройной колонной, они себя чувствовали как за каменной стеной. И делали то, что считали делать нужным, а на заводе все рабочие им помогали как могли. Они же помогали, по их мнению, друзьям своего знаменитого родственника! Кстати, сейчас в Горьковской области по инициативе товарища Чугуновой проходит кампания под лозунгом «узнай свою огромную семью», там в основном, конечно, пионеры дальнюю родню ищут, но результат-то интересный получается. В том числе и на ГАЗе: там тоже почти половина рабочих считает себя довольно близкой родней самого молодого орденоносца страны и самого юного лауреата Сталинской премии. И, что самое приятное, все считают своим долгом буквально помочь этому родственнику в получении новой награды! Те же коляски для младенцев конструкции этого юного изобретателя: на заводе рабочие из серийный выпуск за три недели наладили!
— А ты ему эту новую награду зажал…
— Они производство наладили — и сразу же подали петицию в руководство города о награждении — не заводчан, а именно мальчика — очередным орденом Шарлатана! И орден он этот получил еще до того, как с завода в Москву эту коляски привезли, чтобы новым изделием похвастаться. Но я не об этом: мальчишка как-то очень ловко придумывает, если ему кто-то сильно по разным причинам не нравится, как такого товарища выставить в глазах руководства полным идиотом, а то и вредителем. Он не пишет кляузы, не затевает интриги, а просто на примере показывает их ничтожность и не соответствие занимаемой должности. Причем так показывает, что не заметить этого уже просто невозможно!