После награждения всех лауреатов Сталинских премий (а награждали их «по степеням», в разные дни, и все процедуры закончились лишь к концу апреля) Вячеслав Михайлович как-то в разговоре со Сталиным заметил:
— Необычный в этом году у нас состав лауреатов получился, и он грусть навевает. Мальчик этот — он, конечно, вундеркинд настоящий, но я о вундеркиндах много читал, и все они и из жизни рано уходят, и жизнь у них всегда несчастливая какая-то получается.
— А мне не показалось, то Шарлатан — это вундеркинд какой-то, обычный деревенский мальчонка. Разве что повзрослел он очень быстро, в войну многие их них сразу взрослыми стали — но Кириллов все же так мальчонкой и остался. Да, напридумывал много, но у него в деревне и окружение не самое деревенское, и школа… Нет, он просто талантливые ребенок, а придумывал он… Он ведь почти ничего и не придумал сам, а просто незамутненным детским взглядом замечал, что уже известное можно в неизвестном месте с пользой применить. Замечал, со взрослыми своими замечаниями делился — и уже эти взрослые все делали. Такое — тоже талант особый, но дети все талантливы, и, думаю, то, что про него в газетах написали, очень много других детей подтолкнет к подобному творчеству и таланты свои проявить позволит. Так что, надеюсь, жизнь у него будет все же долгой и счастливой. А мы должны сделать все, чтобы и у него, и у всех советских детей жизнь была именно счастливой. И мы это сделаем, обязательно сделаем…
Глава 2
В Ворсме, как и в Кишкино, металлургические заводики остановили. Но ворсменский завод вообще не закрыли, а перестроили: все же в области довольно много где народ повадился руду относительно недорого добывать, а централизованных поставок металла на все нужды области всяко не хватало и товарищ Киреев (который уже стал первым секретарем) перестройку завода активно поддержал. Ведь завод в Ворсме изначально был «артельным» (как и наш, деревенский), а у артелей определенная «свобода рук» имелась — так что четыре домны разобрали и выстроили (большей частью из кирпичей разобранных домн) две новых. Но уже не по восемь кубов, и не по десять, а сразу по тридцать с чем-то: именно при таком размере, по расчетам каких-то металлургических специалистов, эффективность этих печей становилась сравнимой со старыми (правда, работающими без кислорода). Но пока еще в стране много печей кислорода понюхать не успели, так что смысл в строительстве все же имелся.
Для этих двух печей на турбинном (где отдельный цех давно уже массово газоразделительные установки выпускал) изготовили новую кислородную машину, которая не только домнам кислород в достатке обеспечивала, а еще и новенькие, уже кислородные конвертеры запас нужного газа всегда имели. А так как новые печи по предварительным расчетам стали могли дать куда как больше, чем в состоянии был потребить Павловский трубный завод, то в Ворсме и свои прокатные машины поставили. Одну — типа павловской, на ней арматуру для железобетона катали. А другую — совсем новую, на ней катали листовое железо. Проще говоря, жесть, причем меньше миллиметра толщиной — и вот с ней была единственная проблема: маловато ее завод сделать мог. Потому что это железо сразу шло на два очень нужных производства, и первым был цех по выпуску железной кровли. Но там производилась не какое-то там «кровельное железо» (так как цинка на завод не поступало), а что-то вроде металлического шифера, причем, воспользовавшись «заделом» Павловского трубного, листы сразу покрывались эмалью. Да, не очень-то дешевенькая кровля получалась, но зато практически вечная, и спрос на продукцию был очень высоким: с войны в деревнях и селах у народа запас денег образовался более чем приличный.
А вторым потребителем листа стал завод уже генераторный, и пока он металла потреблял довольно немного: из него делали корпуса пылесосов. А немного завод металла потреблял потому, что пылесос оказался в производстве изделием куда как более сложным, чем я себе представлял. И на генераторном заводе его целиком вообще сделать не смогли, так что — несмотря на то, что я пытался нарисовать «самую технологичную конструкцию» — честь деталей делалась на других заводах. А точнее — если учесть, что производство пылесосов было оформлено как «артель инвалидов» — на пылесосном производстве изготавливался только корпус, да и то не целиком: например, полусферическую «задницу» пылесоса делали на двадцать первом заводе. Не целиком, только заготовку там делали — но чтобы ее сделать, требовался мощный пресс, который на авиазаводе был, а на турбинном такого не было и быть не могло. Эту «задницу» заводские конструкторы «взяли» с моего первого эскиза: у нас в семье было несколько поколений пылесосов «Чайка» и я сначала нарисовал тот, который еще мои родители (из «прошлой жизни» купили, когда я еще младенцем был), но оказалось, что нарисовал я «довоенный германский пылесос» под названием «Erres», что меня, впрочем, и не удивило.
А вот «передницу» и сам корпус пылесоса на заводе взяли со второго моего эскиза, на котором я попытался изобразить уже «Чайку-3»: все же простой цилиндрический корпус делать проще, чем «рыбообразный». И все детали сейчас делались металлическими, включая переднюю крышку. Но даже корпус пришлось делать на двух заводах, а шланг делался вообще на третьем: каком-то горьковском заводе резинотехнических изделий делали гофрированную трубку со вставленной в резину стальной пружиной, а потом уже в ворсменской артели (не пылесосной) тетки эту трубу оплетали прочными нитками из вискозы. А все щетки-насадки производились еще какими-то артелями, что же до пульверизатора (в необходимость которого истово верили все, кто с разработкой пылесоса хоть как-то был связан), его частью делали в Горьком на радиотехническом заводе (то есть карболитовый корпус пульверизатора там делали — и оттуда же выключатели для пылесосов забирали), а частью (замки и насадки) — а «ножиковой» артели имени Чкалова в Грудцино, и там же делали замки, которыми крепилась полусферическая крышка пылесборника.
Мотор для пылесоса (все же с медными обмотками) делался, понятное дело, на генераторном заводе, и сделали его «под размер пылесоса», поэтому получился он страной мощности в пятьсот тридцать ватт. А турбинку (тоже жестяную) делал, что было понятно, завод уже турбинный. В общем, «социалистическая кооперация в действии» получилась, но пока что она работала даже не в полсилы, а скорее в четверть, а то и на десять процентов: производство ограничивалось наличием алюминия для пылесосных труб. Их, конечно, поначалу попытались тоже из железа сделать, но оказалось, что железные получаются слишком тяжелыми и вдобавок они почему-то паршиво держатся на трении когда пылесосом пыль убирают. А алюминиевые со всех сторон выглядели лучше стальных, но пока с ним в стране были серьезные проблемы. И тут помочь даже сам товарищ Киреев ничем не мог, хотя он и счел выпуск пылесосов очень важным и нужным для страны делом…
Для меня вся эпопея с производством пылесосов стала хорошим уроком того, что сделать что-то посложнее табуретки на одном заводе — дело практически невозможное, и для всего требуется не самая простая производственная кооперация, которую тоже нужно заранее предусматривать и организовывать. То есть я могу что угодно напридумывать, а вот произвести придуманное может оказаться настолько непросто, что никто с производством и связываться не захочет, даже если вещь всем покажется очень нужной и полезной. С пылесосами как-то проскочило, да и то большей частью благодаря «родственным связям»: двадцать первый завод подключился благодаря Вовке, резинщиков тоже через чью-то родню подключили, а радиотехников вообще через товарища Киреева «кооперировали», причем ссылаясь на меня — человека, которого уважает лично товарищ Сталин (и который просто пока непосредственно к Сталину для решения столь пустячного вопроса не обратился, надеясь на благоразумную помощь местных властей). Но даже после этого артель в сутки выпускала всего десяток пылесосов, так как никакие родственные связи не могли родить дополнительный алюминий: это же не железо и даже не медь, его в самодельной печке не сваришь…
Май выдался довольно теплым — но и не самым дождливым. То есть дождики-то потихоньку капали, а девятого и особенно двадцать пятого мая вообще ливни прошли, причем двадцать пятого такой, что молодую траву всякую просто в землю вбивал. Но на траву всем было плевать, понятно, что вскоре поднимется — а вот рассаду капусты последний майский ливень попортил знатно. И это было обидно тем более, что впервые в Грудцинском колхозе капустные поля засадили рассадой, выращенной в теплицах — то есть капустки уже довольно большими вырасти успели. Впрочем, колхозный агроном сказал, что капуста все же оклемается — но на всякий случай попросил колхозников «домашнюю» рассаду (то есть остатки ее) пока не выкидывать: если «отдельные растения и пострадали, то можно будет их и заменить».
Но по большому счету в деревнях колхозникам было на капусту в поле плевать: для себя все ее на огородах посадили, поле исключительно для «сдачи продуктов государству» сделали, так что «не плевать» на него было только самому агроному: он провел «эксперимент» и вывалил на это поле весь отработанный ил с двух «биореакторов», а еще и торфа туда подсыпал и томас-шлака. Потому что на этом конкретном поле еще в прошлом году урожай был таким, что даже плакать не хотелось…
А народ больше всего волновался по поводу новой электростанции: ее выстроили уже совсем к деревне близко, напротив остановки узкоколейки (чтобы топливо было проще завозить), а так как станция было уже «мощной», то рядом кишкинцы выкопали еще и небольшой пруд-охладитель — и все внимание теперь было приковано не к самой электростанции, а к пруду. Совсем небольшому, сотки в три всего — но в него мальчишки выпустили мальков карасей и все ожидали, что раз воду в пруду электростанция подогревает, то рыба в нем расти будет очень быстро. Понятно, что с трех соток пруда рыбы много не наловить, но вот как «эксперимент на будущее» этот пруд всем в деревне был очень интересен. Даже Надюхе (которая, собственно, и инициировала заселение пруда карасями): она мне сказала, что «подумывает об обустройстве большого пруда для школы». Ну да, в школе детишек теперь уже очень много развелось (и интернат достроили до «плановых» трех этажей, и школу подняли на этаж — и теперь зимой там уже заметно больше сотни старшеклассников обучалось, а кормить такую ораву одними кашами и кабачками было не очень правильно. Ну, еще яйца со школьного курятника на кухню поступали, но одно яйцо на школьника раз в три дня — это явно недостаточно.