Но насчет вынимания душ теткой Натальей — это была все же необязательная опция на будущее, а вот Маринка к этой работе (то есть к выниманию душ) уже приступила. Она, конечно, в обкоме предупредила, что сразу после защиты диплома с работы в обкоме уйдет и даже в апреле официально ушла в положенный по закону отпуск для подготовки к защите, но занялась она не подготовкой, а… то есть не подготовкой к защите, а подготовкой к строительству. Сразу после того, как из Красных Баков вернулся дядька Бахтияр, который там свои проекты жилых домов «привязывал к местности», и которого я после привязки к Маринке-то и затащил для обсуждения чисто производственных вопросов.
Завод в Красных Баках было решено строить в основном силами студенческих стройотрядов, и жилье в Ваче собрались только стройотрядами и выстроить — так что она занималась формированием этих отрядов во всех горьковских институтах и техникумах, организовывала обустройство «на местах» временного жилья для студентов, решала вопросы с их питанием и медицинским обслуживанием — в общем, благодаря Маринке весь горьковский комсомол стоял на ушах. И не комсомол тоже: она умудрилась договориться и с преподавателями почти всех институтов о том, что по желанию студентов некоторые из них (ну, кто, по мнению преподавателей, все же в году учился хорошо) могут и экзамены досрочно сдавать. А ведь это — организация экзаменационных комиссий, куча дополнительной бюрократии, так что без вынимания душ тут точно не обошлось. И это еще даже зачетная сессия не началась…
Я тоже постарался сдать экзамены пораньше, но мне-то было куда как проще, чем студентам: и с учителями у меня отношения было в целом неплохие, и Надюха мне во всем потворствовала. Правда, в результате всего мне пришлось сдавать четыре экзамена в течение всего двух дней, но я справился. И справился на «отлично», правда математичка сказала, что пятерку она мне ставит больше из уважения к моим наградам и надеется, что «уж в следующем году»… Я тоже на это надеялся: промежуточные экзамены, в общем-то, ни на что не влияли, а вот выпускные были для меня исключительно важны: я очень хотел получить за школу медаль, которая давала бы право поступления куда угодно без экзаменов. Но если человек был похож на будущего медалиста, на экзамены к нему приезжала комиссия из ОблОНО, а с ними и у Надюхи отношения все еще были отвратительные, и меня там точно не обожали. Так что учиться в следующем году нужно было уже на полную катушку.
Но это было вообще вопросами второго плана, у нас в семье назревали серьезные изменения. Очень серьезные, и хорошо, что я о них вовремя узнал. То есть хорошо, что я вообще о них узнал, случайно буквально услышав, как взрослые, сидя на кухне (а у нас на кухне все взрослые собирались по воскресеньям), обсуждают «проблему». Причем и услышал-то я только потому, что баба Настя буквально кричать на всех начала — и это бабуля, которая даже не меня никогда голос не повышала! Ну да, крапивой отходить — это просто воспитательный момент, а обругать — это же человеку унижение! И поэтому, когда она начала кричать, я прислушался — а услышав достаточно, зашел на кухню и высказал уже свое мнение:
— Ну и чего вы все так орете? Боитесь, что денег не хватит? Так я пойду еще чего-нибудь выдающееся изобрету, премию Сталинскую получу — и с деньгами проблем вообще не будет!
— Вовка, шел бы ты отсюда, тут взрослые люди взрослые проблемы обсуждают. А подслушивать вообще нехорошо.
— А я и не подслушивал, но вы так орали, что даже если бы я уши воском залил, и то бы не смог не услышать. Баба Настя права: у женщин дети, бывает, рождаются, и это совершенно нормально. Вот только, я думаю, тетю Машу все же стоит врачу в Ворсме показать, она ведь уже не молодуха, надо проверить, что все у нее хорошо и послушать, что врачиха скажет, чтобы и дальше все хорошо было. Тетя Маша, ты их всех не слушай, а одевайся и поехали со мной в Ворсму.
— Шустрый ты, Вовка, — усмехнулся отец, — и все-то ты сам решаешь. А вот что другие думают, ты спросить-то забыл!
— Я сам решаю, потому что я сам решаю всегда правильно, а другие, бывает, и ошибаются. И товарищ Сталин подтверждает, что я-то как раз ошибок не допускаю в своих решениях, он мне за это уже вон сколько орденов понавешал!
— Он просто с тобой знаком плохо. А сейчас ты точно ошибся: нынче же воскресенье, в больнице нет никого.
— Нет, так будет: тамошняя врачиха — человек понимающий и отзывчивый. Вдобавок мне она сильно должна…
— Это когда это она тебе задолжать успела? — с подозрением в голосе поинтересовалась мама, причем так поинтересовалась, что у меня аж задница к ремню приготовилась.
— А мне все тамошние врачи должны, ведь это я уговорил дядьку Бахтияра для врачей специальные квартиры спроектировать.
— А, в этом смысле… но все равно, поедете завтра. И ты, Маша, тоже учти: до завтра будешь сидеть спокойно и кашку кушать!
— Да уж, — спокойно заметил дядя Алексей, — лучше уж нам Вовку-то послушать. Ну что, все поели? Тогда, думаю, лясы точить нам пора заканчивать. А ты, Вовка, все же об этом помалкивай.
— А я ничего и не понял: ну поорали друг на друга немножко, с кем не бывает. Вон у тетки Натальи иной раз… все, ушел уже. Теть Маш, я за тобой часиков в восемь зайду…
Вечером я все же не утерпел, с бабой Настей кое-что уточнил. И узнал, что я слишком уж плохо о нашей семье подумал: оказывается, все там тетю Машу уговаривали аборт не делать, а баба Настя заорала только тогда, когда мама моя, отчаявшись сноху переубедить, сказала «ну если уж ей так хочется, то пусть делает».
По дороге в Ворсму (а там и ехать-то было минут пять) тетя Маша сказала, что зря я ее уговаривать пытаюсь, потому что ей перед дядей Николаем стыдно. Но я ответил, что он сейчас с небес на нее смотрит и радуется, что число Голубевых увеличится:
— Ну сама смотри: нас, Кирилловых, четверо уже мелких, у дяди Алексея с тетей Настей тоже, в дядя Николай всегда хотел старшему брату ни в чем не уступить. Сам не успел, к сожалению, но ты же, как за него вышла, сама Голубевой стала — и поможешь ему хоть сейчас брата догнать. Только один вопрос: это кто-то из деревни был?
— Что? А, нет, приезжий, из Сибири откуда-то. Но он, как узнал, что у меня уже трое, так и испарился враз.
— Ну и тьфу на него, будем считать, что его и не было. Я-то только потому спросил, что мы тут все в деревне и так родня, хотя и не прямая, так чтобы дети случайно за братьев и сестер не повыходили потом. Извини, забудь… все, приехали. Пошли, а с врачихой я сам сначала поговорю, пока у тебя слезы просыхают.
— Да, Вовка, ты у нас в семье, получается, теперь вообще как бы за старшего.
— Ну да. А старших надо слушаться! Так что… нам вон туда, на второй этаж…
Все же товарищ Киреев умел всякое организовывать: в Вачу в мае прислали целый батальон солдатиков из весеннего призыва и они как кроты начали копать там землю. Под фундаменты домов копать, под трубы всяких коммуникаций, и вообще на любой стройке (даже на стройке деревенского сортира с ведром) копать приходится много. Дядька Бахтияр теперь сидел в Ваче, внимательно наблюдал, правильно ли там солдатики землю роют, и бил копытом в ожидании «настоящих строителей». Но, в общем-то, напрасно бил: пока яму под фундамент не выкопают, начинать стройку всяко нельзя. А когда к концу месяца все ямы были выкопаны, и «настоящие строители» подтягиваться начали. Не ахти уж какие профессионалы, но в прошлом году немало так студентов класть кирпич все же научились, а так как каменщикам на стройке платили больше всех остальных, то такие студенты как раз и постарались сессии досрочно сдать, ведь это им давало возможность месяцем больше получать «повышенные зарплаты». Конечно, поначалу ручеек «строителей» был жидковат, и там заработало в мае всего два небольших «сводных отряда» — но процесс пошел, и пошел достаточно быстро. Причем каждый день количество строителей росло, а когда закончилась экзаменационная сессия, стройка там закипела с такой силой, что было уже не очень понятно, чем студентов можно будет в августе занять…
И в Красных Баках стройка закипела, но там она уже в мае бурлить стала: туда, еще до студентов, еще и батальон солдатиков прислали. Но не новобранцев, умеющих только копать и кидать, а уже опытных «двухлеток» из военно-строительных частей. Так что выпускники многочисленных горьковских и областных ФЗУ осенью уже точно без работы не останутся.
Но это осенью, а в конце июля ко мне с грацией медведицы, на глазах у которой злые люди медвежат решили обидеть, ворвалась Маринка:
— Так, Вовка, садись и ответь мне на парочку вопросов. В том месте, где ты сказал, геологи наши нашли песок с титаном и цирконием.
— Ну это же хорошо!
— Это замечательно. Но очень важные дяди после того, как они песочек этот славный из скважины достали, прошлись по полю с этим самым счетчиком и… Там, если счетчик к песку поднести, что-то такое показывается, а сверху если измерять, то никакой счетчик вообще ничего не показывает. И, мне кажется, очень скоро эти дяди придут ко мне и станут задавать разные интересные вопросы. Но чтобы на них ответить, мне нужно точно знать: как ты-то узнал, что там, между прочим в двадцати пяти метрах под землей, этот песок вообще есть? И не надо на меня смотреть невинными глазками, на меня вообще смотреть не надо. А вот ответ на свой вопрос я хочу все же получить. И получить его я хочу прямо сейчас…
Глава 19
С Маринкой у меня получилось очень быстро разобраться, к тому же «открытие» Лукояновского месторождения титана и циркония решило еще одну проблему, во весь рост вставшую перед областным руководством. Проблему, которая потенциально могла всю строительную программу области поставить под удар: Павловский стекольный заводик стало нечем «кормить». То есть временно решение было найдено и сырье для заводика стали возить откуда-то из Рязанской области, но оно было именно временным: в Рязани песок возили на небольших баржах по речке, которая хорошо если до середины июля останется судоходной. А еще у рязанцев были свои виды на это сырье, так что на получение его в следующем году рассчитывать не приходилось. А все из-за болот!