Вообще-то болота не очень часто образуются на песке, разве что в меандрах больших рек (как у нас в Заочье), а еще в них песок не часто оказывается стекольного качества. Например на Волге, неподалеку от Дмитрова, дно болот песком просто выстланы, но для стекла тот песок не очень-то и подходит, так как в нем кроме кварца еще и довольно много других перемолотых минералов было. Нам в свое время повезло, торф в Заочье начали копать на подходящем месте — но там хороший песок быстро закончился, а тот, что нашелся позднее, для стекла не годился. То есть для оконного стекла (как и возле Балахны, где из местного песка делали гнусно-зеленые бутылки, а в последнее время наметился переход вообще на коричневую стеклопосуду). А вот песочек из Лукояновского месторождения для изготовления оконного стекла годился. Не сразу, а после того, как из него вытащат ильменит с цирконом и еще кучу очень полезных минералов, а еще слегка «химически» доработают — но получалось, что местное окностекловарение можно обеспечить сырьем вообще из отходов другого очень нужного производства!
А на вопрос «откуда я про это месторождения вообще узнал», ответ у меня для Маринки (и для тех, кто ей может в принципе вопросы задавать) имелся. Не особо кузявый, но если Маринка все же меня послушается и все же «расколется», что «действовала по указке Шарлатана», то он вообще всех удовлетворит. Потому что программирование — это такая специфическая область человеческой деятельности…
Не написание кода, этому-то можно даже медведей научить. Или, как показала мировая практика, самых диких обезьян, а вот постановщикам задач приходится в процессе постановки узнавать много нового и интересного (хотя чаще все же они получают кучу «информационного мусора» в чистом виде). И, когда я вернулся из-за океана, то мне пришлось и на родине позаниматься «геологией»: о том, что я работал по анализу геологических данных, некоторые люди прекрасно знали — и пригласили еще раз заняться «тем, что вы уже хорошо знаете». Правда, работать пришлось не по нефтяным месторождениям, как в Заокеании, а как раз по Лукояновским россыпям. Самым богатым россыпям в Европе и Азии, уступающим только каким-то австралийским, да и то лишь чуток — а чтобы собранные данные обработать (и для начала хотя бы понять, что обрабатывать придется) мне пришлось со специалистами от геологии прилично так пообщаться. И в разговоре как-то всплыло, что об этих россыпях люди знали задолго до революции, просто тогда это вообще никому было не нужно. А еще я с тех времен запомнил, что первое упоминание о россыпи нашли в библиотеке Нижегородского университета: там один химик в своих записках упомянул, что ему принесли «для проверки» песок из деревни Итманово на предмет наличия в нем золота. «Скрытого золота»: в песке после промывки получался «очень тяжелый осадок» — но анализ показал, что осадок этот состоит из «никому ненужного рутила, ильменита и циркона, как и в песке из карьера возле Лукоянова, разве что в количествах вдвое побольше», а так же других «тяжелых минералов». Но так как среди этих минералов ни касситерита, ни вольфрамита не отыскалось, товарищ (то есть тогда еще господин) отметил, что «интереса песок не представляет».
Мне тогда об это как о забавном артефакте сообщили — но теперь-то я мог интересующимся товарищам рассказать, что «в каком-то научном дневнике в библиотеке университета я об этом прочитал». А Маринке я еще подсчитал (то есть сделал вид, что считаю, а на самом деле просто записал вспомненные «с прошлого раза» цифры) «открытые запасы ценных металлов»: до двух миллионов тонн титана, около миллиона тонн хрома, триста пятьдесят тысяч тонн циркония, гафния более четырех тысяч тонн — а за такое открытие и ордена не жалко. Ну а насчет урана с торием все просто было: мне тогдашние геологи тогда сказали, что в цирконе их дофига, а вот насколько дофига, я и понятия не имел. Теперь понятие обрел: Маринка сказала, что геологи уже нынешние урана с торием там нашли в разы меньше, чем их содержится, допустим, в обычном граните. Ну а чтобы к ней никто не придирался, я ей посоветовал «притвориться девочкой»: о том, что в цирконе уран с торием водится, можно в любом справочнике прочитать, правда маловато его там для того, чтобы добычей заниматься — но на такие мелочи девочка-блондинка могла же внимания не обратить?
Когда Маринка, успокоившись, уехала обратно в Горький, я в свою тетрадку записал еще три новых эпитета к слову «шарлатан» — и снова занялся своими делами. Которых, к сожалению, с каждым днем становилось все больше. В том числе и из-за Маринки.
Институт она окончила и диплом получила, как и мечтала, красный. И пошла работать «по распределению», но у нас же партия рулевым работает и эта партия в институте все и разрулила. Так разрулила, что распределили Маринку в обком на работу. Правда, ей там все же пообещали, что через год, в крайнем случае через два ее оттуда все же отпустят, а пока — никак, ведь на ней «висит» все новое автотракторное строительство, которое просто не на кого перевесить. Ну Маринка с этим как-то смирилась (хотя и расстроилась все же), а у меня в отношении нее родилась интересная идея. Потому что я ее диплом очень внимательно прочитал (не из-за любви к турбинам, а потому что я его ей на машинке перепечатал) и до меня внезапно дошло, что же она придумала. В принципе, ничего особо выдающегося, по меркам века так двадцать первого, но сейчас… Она в одном была абсолютно права: пока что изготовить разработанную ею турбину советская промышленность была просто не в состоянии.
Пока была не в состоянии, но мне что-то не хотелось ждать того времени, когда состояние все же случится: я просто «обычным ходом» до этого времени просто не доживу. Доживу, конечно, но не скоро. А мне хотелось «получить все и сразу, причем желательно даром» — а для этого нужно было упорно поработать. И физически тоже потрудиться, но даже для этого нужно было кое-какие навыки приобрести, из числа тех, которые в школе по разным причинам обрести невозможно. И я устроился «учеником» на Павловский автобусный. В инструментальных цех…
Седьмого сентября в Кремле состоялось небольшое совещание, которое проводил Лаврентий Павлович, и на котором в числе прочих рассматривался вопрос о выходе на полную мощность уранового энергетического котла в Березках. То есть вопрос рассматривался о необходимости строительства еще минимум двух таких котлов (с примыкающими электростанциями), и даже, точнее, о возможности строительства: котел-то электричества мог давать много и без непрерывной замены топливных элементов, но в нем электричество вообще рассматривалось как «полезный отход производства», и все упиралось в доступность новых порций урана.
Когда этот вопрос был решен (в целом, в положительном смысле, так как химики уже неплохо отладили процессы возвращения отработанного урана обратно в котел для более глубокой переработки), Иосиф Виссарионович поинтересовался:
— Я слышал, что наш Шарлатан еще какое-то месторождение открыл. И когда с него мы сможем топливо получать?
— Никогда, — хмыкнул отвечающий за «экономику» всей отрасли Станислав Густавович. — Ложная тревога оказалась. В этом месторождении урана всего-то меньше тысячи тонн добыть можно, а скорее, и меньше пятисот.
— Но, думаю, и пятьюстами тоннами разбрасываться мы не будем.
— Ну да. Только чтобы эти жалкие тонны получить, нам потребуется переработать примерно сто миллионов тонн руды. Рудного песка, точнее, так что, по моим расчетам, в год оттуда мы хорошо если по полтонны урана получать сможем, да и то не наверняка.
— Сто миллионов тонн руды на пятьсот тонн урана? И ты всерьез рассчитывал объемы добычи? Это же… нам дешевле окажется уран у американцев закупать, в виде ваз из уранового стекла!
— Ну если про уран только говорить, то да, однако уран оттуда мы, скорее всего, получим в качестве побочной продукции, там другого, как оказалось, полезного очень много. Я посмотрел расчеты, которые Шарлатан проделал, и выходит, что там одного титана от полутора до двух миллионов тонн, хрома не менее семисот пятидесяти тысяч тонн, циркония триста пятьдесят тысяч, гафния не менее четырех тысяч. А цирконий товарищам физикам очень нравится, да и металлурги его очень одобряют, ну и хром — он тоже в народном хозяйстве лишним точно не окажется. Даже жалко, что в ближайшее время мы просто не сможем заняться разработкой этого месторождения: средств просто на такое у нас нет. Хотя у Горьковского обкома… обкома комсомола, какие-то планы на разработку месторождения уже появились, я их не смотрел, но в заявке особо указано, что средств из бюджета на это выделять не потребуется.
— Обком комсомола? Наверняка товарищ Чугунова этим занимается… так?
— Ну, проект в Госплан за ее подписью пришел, но я думаю, то есть я убежден, что его Шарлатан наш составлял. Не в одиночку, конечно, там финансовая часть очень грамотными бухгалтерами просчитана, но вот подсчет рудных запасов в стиле нашего мальчика сделан: несложно, но совершенно непонятно откуда взяты исходные данные и почему использованы такие аппроксимации.
— Я вот думаю, а не перевести ли товарища Чугунову в Москву? Пусть поработает в ЦК комсомола, ведь у нее, похоже, все, за что она берется, прекрасные результаты…
— Я уже закидывал удочки, — недовольно прервал Сталина Берия, — ничего не выйдет. Она весной, в начале лета, диплом инженера получила, ее с трудом и чуть ли не жульнически в обкоме уговорили еще год на работе остаться, чтобы завершить все работы по моторно-тракторным проектам, которые она курирует. С обещанием через год ее на производство отпустить: ну не хочет она больше общественной работой заниматься! Оно и понятно: все же вдова с тремя детьми, ей и семьей позаниматься хочется… так что не выйдет.
— Ну не выйдет так не выйдет. Однако с ее руководящим опытом переходить на работу рядовым инженером… ладно, мы об этом еще подумаем. А что с ураном не получилось, очень жалко.
— Зато со всем прочим получилось, и получилось более чем неплохо, — улыбнулся Струмилин. — помнится, и за куда как меньшие открытия геологам высшие награды…