Важно хотя бы потому, что до использования ДСП в производстве мебели советская наука, слава богу, пока не додумалась и мебель делали (раньше делали) в основном, как говорили столяры, «из массива». Но если ее делали не из дуба или бука, то дерево «велось», немного, но для, скажем, шкафов это было уже критично. И фанера «велась», но с появлением ПВА картина изменилась. Когда при мне говорили, что тезис «голь на выдумки хитра» советский человек впитывал с молоком матери, я эти речи яростно отвергал: советский человек это усваивал еще в утробе и на свет являлся уж с этим тезисом в качестве жизненного кредо. Не потому что он был «голью» (хотя иногда и не без этого), а потому что с выдумкой у него все в порядке было: жизнь его постоянно выдумывать заставляла. И люди придумали собирать панели для изготовления мебели из склеенных деревянных планок, причем каким-то «правильным» способом укладываемых, так что даже такая «доска» толщиной в полдюйма не велась и не прогибалась под весом, например, кучи книг на полке. Но традиционным столярным клеем такие панели клеить было очень сложно технологически, а с помощью ПВА в простеньком термопрессе это делалось просто и довольно быстро.
И все было хорошо, но мебель-то не из одних досок состоит. Она состоит в том числе из овеществленного труда, который овеществляется с помощью станков (так как без них овеществление происходит уж слишком медленно и печально). На девяносто втором заводе нужные станки придумали, передали чертежи и даже оснастку для и производства в Сергач, в Сергаче начали потихоньку делать станки, из березовых дров строгающие нужные для сборки плит дощечки — и тут случился тот самый форс-мажор. Станки-то из металла делаются, а конкретно станины станков отливаются из чугуния. Ну а чугуний для Сергача варился на Ворсменском металлургическом. Из руды варился, а более точно — из лимонита, и под именно эту руду вес процесс на заводике и был заточен. Ну а лимонит добывался на шахтах возле Кулебак: там в одном месте нашли прослойку этого лимонита толщиной аж в шестнадцать метров. Узкоколейку от Вачи к Родяково еще в начале лета заменили на дорогу нормальной колеи, и теперь руда с шахты шла в Ворсму практически по прямой, через Павлово (а Кулебаки и Выксу перевели на руду уже Криворожскую так дешевле получалось). Но Ворсму не перевели: оказывается, по каким-то непонятным мне причинам на торфе чугун только из этого лимонита получалось нормально сварить.
Так как руду было возить недалеко, на заводе ее запасов и не делали, буквально с колес ее в печи отправляли — и вдруг случилась неприятность. То есть случилась настоящая катастрофа на шахте, там что-то обрушилось и пятерых шахтеров вообще насмерть засыпало. И сколько-то покалечило — и шахту остановили. А больше нигде поблизости (да и не поблизости тоже) лимонит для выплавки чугуна не добывали. И металлургический завод остановился.
А следом остановился и завод в Сергаче. То есть, как и раньше, выпускал болгарки, перфораторы и пылесосы — а вот строгальные станки делать не стал, успев выпустить из меньше двух десятков всего. А без таких станков не было смысла и термопрессы тащить с девяносто второго завода, и там их тоже (уже после моей отмашки) делать прекратили. А еще прекратилось производство кастрюли из нержавейки, так как и нержавейку это туже в Ворсме для кастрюль варили, ложки-вилки тоже штамповаться перестали. И вообще дофига всего выпускаться перестало, включая даже автобусы и автомобили «Векша». Но с автобусами и автомобилями, которые все же не на сто процентов от Ворсмы зависели, руководители промышленности как-то быстро помощь оказали, но вот производство «новых ТНП», средствами от продажи которых я предполагал закрыть «дефицит наличности», прекратилось почти полностью.
Однако это еще не было тем самым форс-мажором, это был только самый первый свисточек. Точнее, громкий сигнал, не позволивший все же всё окончательно провалить. Потому что внезапно выяснилось (как раз в самые последние дни августа, когда все заводики встали), что вся эта затея изначально была провальной. То есть все же не полностью провальной, однако стало понятно, что куча еще не построенных и не запущенных заводов по выпуску этих самых «ТНП» просто не нужна. Потому не нужна, что я в своих рассуждениях упустил одну мелкую, но очень значимую деталь. Критически значимую.
Я не учел той простой вещи, что экономическая система в Союзе была довольно неплохо сбалансирована — с формальной точки зрения сбалансирована. И людям платили столько денег, сколько в стране было разных товаров. Ну, чуток побольше, а «совсем лишние» деньги из оборота вынимались с помощью займов на восстановление. И в среднем у людей просто лишних денег на покупку всяких, даже самых нужных товаров не было. Конечно, лишь «в среднем», некоторые товарищи могли считаться все же довольно обеспеченными — вот только процент таких людей в стране был маловат. И именно поэтому большинство даже получивших новые квартиры мебель себе сами из купленных (или сворованных) досок сами сколачивали, а не потому, что ее в продаже не было. Я еще удивлялся, что полтора десятка довольно мелких артелей свои простенькие поделки и в Москве продавали, и даже в Ленинграде — а все потому, что в Горьком большинство новоселов просто не могли себе позволить эту мебель купить. Копеечную, по нынешним временам — но все равно не могли.
Пока квартиры давались редко и не всем, то обычно друзья на новоселье как раз небольшие суммы в подарок приносили — «на обзаведение». Но когда квартиры стали давать уже очень многим горожанам, то таких подарков стало уже мало: ну не могли «дарители» всех друзей и знакомых облаготетельствовать! И в Горьковской области был еще один довольно мощный фактор, все же «сверхплановую торговлю» поддерживающий: почти у всех в Горьком были родственники в деревне, которые все же и за войну, да и после нее денег поднакопили и родне с обстановкой новеньких квартир помогали. А «чем ближе к фронту», тем даже в деревнях у людей с накоплениями было хуже — и там торговля шла исключительно вяло.
А уж на бывших оккупированных территориях шансов что-то «ненужное продать» не было совсем: чтобы купить хотя бы минимальный набор мебели, семье требовалось бы месяц вообще ничего не есть. Причем, если бы у меня было время подумать, то я мог бы и догадаться, что по меркам даже восьмидесятых страна была просто нищей: завод в Красных Баках сейчас делал по полсотни машин в сутки, а граждане, причем тут уж действительно по всей стране, за те же сутки из покупали в пределах десяти штук. Да, машины продавалсь все, но основным «покупателем» были колхозы и разнообразные артели, которым эти машины требовались в производственных целях. А граждане с деньгами смотрели уже на достаточно дорогие зарубежные автомобили или на те же «Победы», причем как раз на «Победы» смотрели в основном презрительно: две трети выпуска их уходило в такси и использовались в качестве служебных машин. Уверен, товарищ Сталин и особенно товарищ Струмилин были бы счастливы, если бы население «Побед» больше покупало, они бы с радостью функционеров вообще на брички бы пересадили — однако простые граждане на покупку автомобиля оказались не способны. На вилки-ложки и даже на кастрюли из нержавейки люди деньги бы все же нашли, но на кастрюлях область не поднять.
Студентам тем не менее все заработанное выплатили — частью из фонда Комбината бытового обслуживания, частью и государственных резервов, и пока эти «студенческие» деньги на рынок не давили. Но ведь это временно, а даже если у меня получится всю запланированную мебельную промышленность запустить, ее продукция перекос по части ТНП не устранит: студент шкафы покупать не будет. А вот что бы такого студенту дать, чтобы эти денежки стерилизовать…
Чтобы найти крысу, надо думать как крыса, а чтобы понять, что нужно студенту, надо самому стать студентом. Но в этом году я с этим опоздал, да и не получится у меня стать именно «простым студентом». Не выдел я простых студентов с собственным «Опель-Капитаном», да что там автомобиль — у большинства студентов наверное второй пары штанов не было! Хотя теперь наверное, появится — но я к этому буду непричастен. Впрочем… еще-то немного времени у меня все же есть!
Четырнадцатого сентября и в Кишкино, наконец, был произведен пуск нового заводика. Наконец — потому что строили его без малого два года, ну, полтора. И строили его на том месте, где когда-то стоял наш металлургический гигант — вот только гигант был все же поменьше. То есть рядом с этим заводиком он вообще выглядел дровяным сараем рядом, скажем, с ГУМом, ну или рядом с Зимним. Потому что заводик — хотя и снова был сугубо «опытным», состоял из занимающего всю бывшую площадку «меткомбината» цеха «подготовки материалов (тут в основном только крыша была, а всякие бункеры и смесители никакими стенами по бокам не огораживались) и 'производственного цеха» шириной чуть меньше тридцати метров и примерно в четверть километра длиной. А внутри этого цеха стояла довольно небольшая туннельная печь для собственно плавки стекла и — главное — установка горизонтального разлива этого стекла. Ну да, после многочисленных пинков и взятия конструкторов «на слабо» они всю эту установку все же сделали. «Опытную», с нее стекло сходило шириной в четверть метра со скоростью около пяти сантиметров в секунду, но уже через пару часов после официального ее пуска народ что-то там отладил достаточно хорошо, чтобы продукция получалась абсолютно ровная. Внутри цеха еще очень много всякого оборудования размещалось: камеры для выдержки стекла, установки для разбивания обрезков стекла, чтобы потом его снова в шихту вернуть, много всякого другого, о чем я даже представления не имел. А вот собравшиеся на «открытие» специалисты — в том числе и с Павловского завода, и из Горького — представление имели. И если павловцы внимательно изучали саму флоат-установку, то, скажем, горьковчане в основном бродили вокруг печки, в которой — после «выхода на режим» — погасли газовые горелки. В конце концов один из инженеров со второго Горьковского стеклозавода не выдержал и поинтересо