– Оставь надежду, всяк! – совершенно машинально ответил я, поскольку просто не понимал, чего же от меня хотел Юрий Исаакович на экзамене. То есть теперь-то я понял, но все еще находился во власти предыдущей эмоции. Однако мозг уже включился, хотя и не на полную катушку, и я поспешил исправиться:
– Обиделся, конечно, но это вообще ни малейшего значения не имеет. Мне после экзамена к вам на кафедру зайти? Во сколько вам удобно? У меня по коммунизму вообще-то «автомат», я в любое время подойти могу…
Через четыре дня мы действительно с ним проговорили часа четыре и разошлись весьма довольные друг другом: я с пятеркой в зачетке, а он – с кучей новых мыслей. Вот только мысли у него пока воплотиться во что-то материальное не могли, ну так это дело поправимое. Не сразу, конечно, но если подключить к этому делу нашу физичку…
Горьковский университет был, на мой неискушенный взгляд, довольно небольшим, я бы даже сказал «камерным»: и группы студентов немногочисленные, и преподаватели буквально все друг друга (да и большинство студентов) знали. Даже студентов с «чужих» факультетов, а уж тех, кому что-то читали, знали прекрасно – а общие предметы читали и преподаватели вроде бы «непрофильных» кафедр – просто потому что на «профильных» народу тоже было немного. И все преподаватели были людьми не просто талантливыми, но еще и прекрасно понимающими, с кем им приходится иметь дело – так что профессору Греховой, которая у нас только лекции по физике читала, не составило большого труда понять, что «физика – это точно не мое». И на экзамене она, записывая мне в зачетку «отл»,даже высказала мне свою преподавательскую претензию:
– Вот вы, Шарлатан, человек не просто не глупый, но и исключительно трудолюбивый, однако, мне кажется, в изучении физики вы свое трудолюбие вообще не проявляете. Вы можете сделать гораздо больше – а знаний берете по минимуму…
– Мария Тихоновна, я, откровенно говоря, вообще не очень большой любитель физики. То есть я знаю, что мне от физики нужно – но предпочитаю ее изучать лишь в той степени, которая мне позволит четко определять что мне нужно уже от физиков. Чтобы просто понимать, что хотя бы теоретически сделать можно, а на что даже не стоит деньги тратить…
– Молодой человек, заранее предсказать, на что в науке стоит тратить деньги, а на что нет, невозможно…
– А я не про науку, меня интересуют практические промышленные результаты. Вот, например, если вы, как радиофизик, скажете мне, что беретесь разработать клистрон мощностью киловатт хотя бы в пять, а лучше в двадцать или даже в сто – я немедленно выделю на это любые мыслимые деньги. И даже немыслимые выделю, потому что с такими клистронами можно будет у нас где-нибудь на откосе… подальше от города, конечно, поставить шуховскую башню метров в пятьсот высотой и одним передатчиком всю область обеспечить телевидением.
– И сколько же вы, – Мария Тихоновна интонацией выделила слово «вы» – можете выделить на такую работу средств? – в голосе ее звучало некоторое ехидство, но ведь она наверняка знала, что я некоторое участие в строительстве общежитий для университета и жилых домов для всех преподавателей принимал, так что и интерес у нее при этом прозвучал… неформальный.
– Столько, сколько потребуется. И даже завод выстрою электроламповый, на котором такие клистроны производиться будут, а что этому заводу потребуется – это как раз вы мне и скажете. Еще раз повторю: мне интересны физики, которые делают что-то, что мне нужно, и я тут физику учу чтобы только понимать: они действительно такое сделать могут или мне лапшу на уши вешают. И клистроны я лишь в качестве примера привел, на самом деле мне срочно нужны миниатюрные электролампы, способные работать в диапазоне частот от ста до, скажем, трехсот мегагерц. Но они мне нужны или в течение года, или никогда: там наверняка появится что-то принципиально новое и через пару лет тратиться на разработку таких ламп смысла уже не будет.
– Хм… а зачем вам такие лампы?
– Сейчас Лебедев в Киеве строит электронную вычислительную машину. Он, конечно, молодец – но строит он, извините за выражение, унылое говно. У него рабочая частота машины – всего пять килогерц, потому что у него подходящих ламп просто нет. А если сделать такую же, ну, почти такую же – там как раз опять нужно будет физику переходных процессов просчитывать – работающую уже на частоте в пару сотен мегагерц, то такую машину уже будет не стыдно и в работе использовать. Мне, точнее бухгалтерам КБО такая машина нудна просто позарез, и я прекрасно знаю, как ее там можно использовать для того, чтобы жизнь людям сделать быстрее более счастливой. Но вот как саму машину сделать, я представления не имею – а как раз грамотные физики ее сделать смогут.
– Насколько мне известно, у товарища Лебедева больше математики работают…
– Ну да, поэтому у него и получается унылое… то, что я сказал. Математику всего этого я и сам могу расписать так, что даже детсадовцы написанное поймут, а вот сделать машину в железе ни один математик не сможет. Я имею в виду нормальную, годную к промышленному использованию машину.
– И что вас заставляет так думать? – тетка откровенно веселилась уже.
– Наличие мозгов в голове. И приобретенный опыт. Даже в релейной схеме управления бумажным самолетиком наводки по сигнальным линиям при неправильной компоновке делали математически выверенную схему абсолютно неработоспособной – а ведь там частоты рабочие были в пределах пары герц и излучение получалось минимальным, ну, кроме как во время переходных процессов. И я уверен, что у Лебедева такие убогие результаты получаются просто потому, что они из-за наводок в схемах частоту уже поднять просто не могут – а вот дать им грамотного радиофизика…
– Я поняла. Спасибо, Шарлатан… а что ты делаешь на каникулах? – и, услышав это, я сообразил, что знаменитый профессор потихоньку начала меня считать «своим». Не полностью, но, как говорится, «процесс пошел».
– Буду сидеть дома и ждать, пока вы мне сметы на разработку клистрона и миниатюрных ламп не принесете. Ну, если аналитику сдам нормально, конечно…
– А когда я тебе сметы принесу…
– Буду сидеть дома и думать, где же взять такие бешеные деньжищи. Точнее, какие предприятия ради этого будет не стыдно слегка так обездолить…
– Ты серьезно?!
– Абсолютно. У вас еще вопросы по билету будут?
– Вопросы после того, как в зачетку проставлен «отл»? Нет. А над твоим предложением я подумаю…
Последним экзаменом у меня была аналитическая геометрия, и ее у нас пришла принимать доцент Леонтович – что меня несколько удивило, так как она у нас никакие курсы не вела. Но я сообразил, что она пришла к нам не просто так: я еще ковырялся с ответом на билет, когда она меня пригласила отвечать.
– Я еще не до конца подготовился.
– Это не страшно, я посмотрю как именно ты готовишься к ответу.
Ну, раз преподаватель приглашает, отказываться вроде неприлично, так что я сел к ней за стол, протянул черновик. И сообразил, где я там сделал ошибку – но ведь это всего лишь черновик, а не готовый ответ и устно я отвечу уже правильно… Но отвечать не пришлось: она, мельком посмотрев на мою писанину, спросила:
– Говорят, у вас очень интересный… и довольно необычный подход к решения задач в части анализа поверхностей второго порядка…
– Это вам Неймарк наплел? Для людей, не учивших в школе магию, мир полон физики.
– Что, извините? – она на меня поглядела с опаской, вероятно решила, что я от перегрузки просто свихнулся.
– Это метафора такая, поэтическая, можно сказать. Юрий Исаакович просто никогда в эту область математики не углублялся за ненадобностью, а мне пришлось. Потому что решение задач по оптимизации, даже по согласованию совместной работы нескольких тысяч предприятий КБО – это непрерывное и постоянное решение не самых простых задач по формированию сплайнов четырех-пятимерных динамических функций десятков переменных. Вот и пришлось по уши в эту область влезть – но для тех, кто все это на практике не пощупал, эта математика и выглядит как магия. Я же ему просто выводы рассказывал, без теории. Это примерно как показать бушмену африканскому современный самолет: даже ведь руками пощупать можно, но непонятно не только как оно летает, но и их чего оно сделано.
Евгения Александровна едва удержалась от того, чтобы не рассмеяться громко:
– То есть для вас Юрий Исаакович – это африканский бушмен?
– В чем-то – да, и это отнюдь не умаляет его достоинств. Потому что если конструктора этого самолета выпустить в африканской пустыне даже с кучей орудия, палаткой и запасом продуктов на пару дней, на третий день гиены доедят его бренные остатки. А если туда же выпустить голого бушмена, не дав ему вообще ничего, он тут же из слюней, волос и камней под ногами себе и орудие какое-то спроворит, и еду добудет, и будет прекрасно себя чувствовать в сытости и довольстве. Просто у каждого человека знания и опыт ограничены, и глупо требовать от кого угодно, чтобы он разбирался во всем.
– Ну да, это верно. А с ответами на вопросы билета…
– Это же только черновик, я там неверно для себя постановку задачи сформулировал и поэтому использовал неверное определение. Вообще не из линейки, а из теории графов – но в данном контексте это не совсем верно…
– А с ответами на вопросы билета мы сегодня возиться не будем. Шарлатан, ты сможешь выкроить в ближайшие дни какое-то время, чтобы мне поподробнее рассказать про избранную тобой методику подбора сплайнов для динамических систем?
– Попробую, конечно, но, боюсь, не выйдет: мне начальство уже задач придумало столько, что с ними до лета разобраться бы. Но вы можете просто пойти в центральную бухгалтерию КБО, в горьковское отделение: там девочки этой математикой с утра до ночи занимаются шесть дней в неделю и все вам расскажут и покажут.
– Бухгалтера мне расскажут?
Поинтересовалась она как бы вежливо, но в голосе ее сквозило такое презрение… Поэтому я не стал ей рассказывать, что в Центральной бухгалтерии половина «девочек» (ну, если брать мой «прежний» возраст, то девочек, там большинству еще тридцати не было) была с высшим и именно математическим образованием, два кандидата физмат наук и три аспирантки мехматов. Леонтович, конечно, математик неплохой, но с таким отношением к другим людям мне с ней было точно не по пути. Хватит и Юрия Исааковича, а уж он пусть сам смотрит, кто с ним работать будет…