В конце сентября полевые работы в колхозах закончились и все «полевые бригады» разбрелись по домам. Разбрелись «проедать полученное по трудодням» – а тут им я предложил немного денежек все же заработать. Конечно, бабы работали не очень быстро, но очень тщательно: уж каждая могла свою печку так глиной обмазать, что по ее стенке можно было линейки проверять. И вообще весь уход за домом в деревнях всегда на баб ложился (кроме, конечно, работ, где требовалась грубая мужская сила), так что у меня меньше чем за неделю получилось собрать сразу четыре «летучих бригады», в основном из баб и состоящих, которые начали отделочные работы одновременно в четырех подъездах жилого дома. А «летучими» эти бригады были потому, что там каждая работница трудилась дня три подряд всего, после чего менялась с прибывшей ей на замену односельчанкой, так что и домашние дела у них не забрасывались. Конечно, пришлось и «грубую мужскую» к работе привлекать, все же установка всякой сантехники – работа именно тяжелая физически (что стоит хотя бы чугунную ванну на место поставить), но и некоторое число колхозных рукастых мужиков удалось на работу в город сманить. В основном МТС-овцев: у них, конечно, основная работа по ремонту сельхозтехники как раз только началась, но все они прекрасно знали, что свою основную работу они закончат уже в январе (или в феврале, если на недельку-другую в октябре «посачкуют»), так что уже к двадцатым числам октября один дом в городке НИРФИ был полностью сдан.
А Лаптева, глядя на получившийся при завершении этих работ баланс, уже самостоятельно стала договариваться с бригадиршами о том, чтобы и остальные дома в городке таким же манером «досрочно сдать»: дело-то действительно оказалось и с финансовой точки зрения выгодным. Правда, один «тонкий момент» остался незакрытым: по проектам полы во всех новых домах (по крайней мере в Горьком, о других областях я просто ничего не знал) должны были класться паркетные, но пока паркета просто не было и до марта его и взять было негде. Так что полы пока клались дощатые, с условием, что их будут уже летом перекладывать – но ни один их получивших «совершенно внезапно» к празднику новенькие квартиры работников НИРФИ против этого не возразил. Я думаю, никто бы не возразил даже если бы им сказали, что полы такими навек останутся: все же отдельная квартира – это, по сравнению с общагой или коммуналкой, вообще что-то близкое к раю, а паркет – его ведь большинство людей раньше и не видели.
А нехватка паркета было обусловлена тем, что опять «береза закончилась», а вот дуб, можно сказать, еще и не начинался. То есть дуб-то в природе имелся, и даже на лесных складах имелся – однако его в основном пустили на мебельные фабрики. Я слушал, что сейчас какая-то специальная комиссия была организована, которая должна была подсчитать «наличные запасы дерева на корню» и определить, сколько чего когда можно будет рубить, но пока что «в наличии» имелись лишь «неограниченные запасы березы», которую уже в конце ноября можно будет начинать массово добывать.
А еще имелись «неограниченные запасы» кварцевого песка. И кафедра кристаллографии университета, которая разработала способ получения из этого песка чистого кремния. А теперь они совместно с кафедрами химфака придумывали, как из этого сделать очень нужные стране электронные приборы. Вообще-то товарищ Бещев очень внимательно прочитал «записку», подготовленную кристаллографами и выделил кафедре на исследования почти миллион рублей. Не напрасно выделил, на кафедре все, что обещали, сделали – и даже чуть больше уже сделать успели, так что теперь Минместпром срочно строил в Шарье (это уже в Костромской области) новенький завод. А к заводу еще и электростанция прилагалась, тоже «местпромовская»: по каким-то странным нормативам министерство электростанций СССР могло строить ТЭЦ лишь мощностью от пятидесяти мегаватт и выше, а в городе станция была запланирована на сорок мегаватт. Я об этом узнал (то есть об электростанции) когда в Кишкино скатался на воскресенье, дядя Алексей сказал, что на ворсменском котлозаводе приступили к постройке сразу четырех сверхкритических котлов для Шарьи (а еще узнал, что турбины и генераторы там уже какие-то другие, не ворсменские будут ставиться), в затем я уже в бухгалтерии Минместпрома уточнил, что завод в Шарье должны будут уже весной запустить – и очень сильно этому порадовался.
А еще я порадовался тому, что еще в октябре заработал КЗВМ – Карачевский завод вычислительных машин. Потихоньку так заработал, там было запущено уже производство печатных плат, цех по выпуску «шкафов» (почему-то корпуса будущих компов в документах именно так и называли) и заканчивалась наладка конвейера, на котором все платы паять будут. А к Новому году должны были запустить в работу и «цех по производству матриц памяти», а еще два больших цеха, в которых было запланировано производить «периферийные устройства», строители должны были в начале весны сдать под установку оборудования. Вроде бы весомых результатов еще не было, но парни-радиоэлектронщики, которые первую ЭВМ сделали, сейчас ускоренно готовились еще две изготовить, и они говорили, что поставленные из Карачева печатные платы помогут им до нового года не одну новую машину собрать, а минимум две.
А единственная пока «наша» машина теперь обслуживала только «мою» группу программистов, и работа потому двигалась очень быстро. А вот когда в следующем году таких машин станет уже много, возможно даже, что и больше десятка – вот тогда все, включая даже Светлану Андреевну, поймут, что мы делаем очень нужное и, главное, полностью окупающее все затраты, дело. Потому что пока она, даже несмотря на то, что героически приходила на занятия «курсов по ускоренной подготовке программистов», не совсем понимала, зачем все это нужно…
И тем более не понимала, почему для меня так важен проект в Шарье: там-то собирались всего лишь полупроводниковые приборы выпускать (и для начала – силовые диоды для железнодорожников), а в СССР диоды (правда не силовые) же восемь лет как делались и даже второй год транзисторы на «Светлане» выпускаться стали. Вот только меня «светлановские» транзисторы ни с какой стороны не возбуждали, а после того, как наши кристаллографы изготовили своих парочку, они перестали нравиться даже университетским фанатикам-радиолюбителям: у них рабочая частота едва добиралась до пары мегагерц, да и то для подбора годных приходилось из двух десятков в принципе работающих изделий одно относительно терпимое выбирать. Да и цена нынешних транзисторов заставляла даже флегматичных бухгалтеров Минместпрома вспоминать совершенно не бухгалтерские термины – а вот по расчетам парней с кафедры кристаллографии при серийном производстве изделий из кремния цена транзистора должна составлять что-то в пределах рубля. То есть раз в пятнадцать дешевле даже «светлановской» отбраковки – и это очень сильно стимулировало работниц финотдела денежек на Шарью не жалеть.
А у меня в группе программистов тоже был достигнут серьезный такой прогресс: была закончена разработка «полного» интерпретатора (то есть уже «с функциями») языка программирования, названного (опять на латыни) Lingua и теперь народ героически ваял на нем уже нормальный компилятор. Там, конечно, своих трудностей более чем хватало: интерпретатор мы смогли «запихнуть» в семь килобайт, а трехпроходному компилятору на «нормальную» программу просто памяти не хватало – но получилось и тут выкрутиться, хотя, по моему глубочайшему убеждению, через одно заднее неприличное место, если использовать слова классика. Парни из политеха все же изготовили «нормальный канал», работающий с шестнадцатью внешними устройствами, и «изобрели» «внешнее устройство» в виде модуля памяти на еще шестьдесят четыре килобайта, так что вроде можно было программы на «Лингве» объемом где-то до пары тысяч строк компилировать без особых проблем. Чисто теоретически вроде бы было можно, а уж что у нас получится, предсказать пока никто не брался – но народ предсказаниями и не увлекался, а просто упорно работал. Под руководством Неймарка работал: все же Юрий Исаакович был математиком от бога и быстро разобрался в том, как лучше такую работу вести.
А еще оказалось, что Ю Ю тоже в математике отнюдь не профан, и она немало полезного по этой части успела сделать. Но меня «любимая» тиранила в основном совершенно иным способом. Я уж не знаю, как ее контора организовала в университете новую спортивную секцию на кафедре физо, но это было сделано. И в секцию сразу же записалось человек двадцать, правда больше частью первокурсников. Но как записалось, так и выписалось: эта советская китаянка очень качественно выполняла свою работу, которая, по ее же собственным словам, сводилась к тому, чтобы сделать из меня «настоящего бойца, способного постоять за себя». Но именно из меня, и уже после первой тренировки в секции восточных танцев половина народу отсеялось: она такие нагрузки людям дала, что некоторых еще у середине занятия просто стошнило. А на вторую тренировку пришло человек шесть всего – и на четвертой остался один лишь я. Не потому что я был самым сильным и выносливым, Ю сказала, что остальным она специально «немножко иначе» показывала, что им следует делать и как…
И к нам в зал никто даже поглядеть на тренировки не заходил, и Ю Ю этим пользовалась: я с тренировок из зала буквально выползал на четвереньках. Но и сам довольно быстро заметил, что и выносливости у меня заметно прибавилось, и силушка какая-никакая поднабралась. И когда я было решил, что уж теперь-то можно будет немного и расслабиться, Ю показала мне то, чему я должен буду научиться на следующем этапе тренировок. Она всего лишь взяла простую бамбуковую палку длиной метра два и толщиной сантиметров в пять (сказала, что ей специально такие привезли) и так начала ей махать и крутить…
В общем, если я хотя бы наполовину так же палкой махать научусь, то ко мне точно никто ближе чем на пару метров просто подойти не сможет. Правда, вопрос «а где мне на улице такую палку взять» остался без ответа – но если приспичит, то я и от какого-нибудь забора палку оторву. Причем, как сам с удивлением выяснил, легко оторву: как раз в конце октября закончилось строительство еще одного корпуса университета (на этот раз «лабораторного» для радиофизиков) и Ю провела одну тренировку, как раз «разбирая» забор вокруг этой стройки. То есть мы вместе его «разбирали» – и ведь разобрали, причем я даже никаких увечий себе при этом не нанес!