Вместо этого Бринкли расширял свою деятельность. В 1928 году он сделал очередное открытие: пришедшая ему в голову идея принесла впоследствии миллионы. Что же стало великим озарением? Он заявил об открытии причинно-следственной связи между трансплантацией козлиной железы и сокращением размера простаты.
Иными словами, открывалась возможность распространить ту же операцию на огромное число новых клиентов. Или – еще одна идея: что, если предложить уменьшать простату без операции? Как именно он это будет делать, оставалось неясным. Единственное, что он считал нужным сообщать в почтовых рекламных рассылках, – это то, что удалять простату надо вовсе не в таком большом количестве случаев, как это рекомендует Американская мясоразделочная ассоциация (так он издевательски переименовал АМА). Надо ли говорить, что эту идею он полагал «выдающимся достижением, дарованным человечеству благом, предназначенным жить в веках».
Каждый новатор знает, что бывает полоса, когда идеи приходят пачками. Вскоре у Бринкли случилось и третье озарение. Этой схеме, в корне отличавшейся от остальных, суждено было стать самой популярной и прибыльной за всю его карьеру. По иронии судьбы, этот план был нацелен на женщин.
Глава 23
Десять центов без скидок будут взиматься за объявления о смерти бизнесменов, при жизни не являвшихся нашими рекламодателями. За задолжавших подписчиков назначается плата по пятнадцать центов строчка. Рекламодатели и жертвователи совершенно бесплатно получат замечательные некрологи, составленные со всем мастерством, на которое только способны наши сотрудники. Советуем заранее оформить подписку, так как в нашем краю свирепствует свиной мор.
В погожие выходные праздно гуляющие собирались на лужайках возле Научно-исследовательского клинического центра Бринкли. Они располагались на траве, устраивали пикники, играли в салочки и кормили с руки знаменитых коз. Рой Фолкнер, он же Одинокий Ковбой, с трудом пробирался сквозь толпу со своей гитарой. «Ступить было некуда», – вспоминал он. Люди радостно встречали того, чей голос, как и голоса других любимцев, они привыкли слышать по радио.
Но, конечно, больше всего им хотелось увидеть доктора Бринкли. Вместе с жареными цыплятами и пирогами с ревенем эти отдыхающие принесли сюда и свои недуги – иногда серьезные, иногда… Не нам судить, бывает же, что безобидная простуда или царапина оборачивается осложнением, способным свести в могилу. Так что в толпе были как просто мнительные люди, так и хронические больные и инвалиды, ковылявшие или лежавшие, полупарализованные, на траве с таким видом, будто наконец-то добрались до Лурда[26]! Стоило Бринкли показаться, как его тут же хватал за полу какой-нибудь страждущий.
Конечно, такое не понравилось бы ни одному доктору на свете, а Бринкли тем более, потому что он терпеть не мог давать медицинские советы бесплатно. Но он находился в безвыходном положении: трудно скрыться, когда встречи с тобой ожидают сотни людей. Кроме того, от стонов и мольбы можно было сойти с ума.
А потом, как из головы Зевса, родилась идея. Ящик медицинских вопросов.
Делалось это так. Слушателям предлагалось писать Бринкли о проблеме со здоровьем, собственной либо проблеме кого-нибудь из близких, и сообщать симптомы. Бринкли читал некоторые из этих писем, диагностировал и предлагал лечение – все по радио. Запущенный в начале 1928 года проект ящика был сенсацией. Каждый день ответственная за ящик секретарша Рут Эти и восемь ее помощников сортировали письма, чаще всего от женщин, беспокоившихся о здоровье – своем, детей, мужа, соседей. Из целой груды отбирались семьдесят пять писем для ящика. Остальные выбрасывались. Бринкли просматривал финалистов и отбирал из них понравившиеся.
Диагностируя невидимок, прописывая лекарства вслепую и не забывая играть трудную роль консерватора-фундаменталиста и пророка-визионера, Бринкли открывал широкие возможности новому способу лечения, которому, как он предрекал, светит большое будущее: скоро поход к врачу станет восприниматься абсолютным атавизмом, а вместо скальпеля тысячи докторов возьмут в руки «радионож», инструмент, который «не режет и не жжет тело».
Бринкли трудился, не зная отдыха, – он советовал, консультировал, утешал и облегчал страдания свободно, но… тот, кто решит, что он делал это бесплатно, не зрит в корень.
Вот пишет ему женщина, чья шестилетняя дочка мучается спазмами. Прочтя по радио это письмо, Бринкли говорит женщине и всем радиослушателям: «Думаю, это от глистов. Спросите лекарство рецептуры девяносто четыре от глистов. Что же касается вас, то вам вырезали аппендикс. Впоследствии это может привести к некоторым неприятностям. Советую вам номер шестьдесят один, пейте его лет десять».
На вопрос из Дрездена, Канзас: «Возможно, камни в желчном пузыре… Нет, вернее всего, камни у него в почках. Советую посадить его на лекарства рецептуры номер восемьдесят и пятьдесят для мужчин, номер шестьдесят четыре пусть тоже принимает. Думаю, это принесет ему большое облегчение. И пить побольше воды».
Доход Бринкли приносили лекарства. В порыве предпринимательской активности он объединил пять сотен аптек Среднего Запада под началом Фармацевтической ассоциации Бринкли, главой которой хитроумно сделал аптекаря из Топеки, женатого на сестре Генерального прокурора штата. После чего он снабдил эти аптеки лекарствами по чудовищно завышенным ценам – обычными либо изобретенными им самим, но неизменно перепакованными и с номерами вместо названий, – для придания большей таинственности, а также для сокрытия ингредиентов лекарства. За редким исключением по радио он рекомендовал лекарства только из этих аптек.
Самым изящным изобретением Бринкли было то, что рекомендацию получал не только автор письма, но и сотни, тысячи радиослушателей, с жадностью слушавшие передачу и немедленно обнаруживавшие и у себя симптомы заболевания, о котором шла речь. С каждой покупки (цена раз в шесть превышала реальную стоимость) аптекарь отстегивал Бринкли доллар, забирая себе остаток.
От остриц до подагры, от сердечной недостаточности до потных ладоней – ни одним недугом – серьезным либо пустяковым – не пренебрегал ящик медицинских вопросов. Со снадобьями, которые требовали приготовления, а не были готовыми пилюлями от Парк-Дэвиса с переклеенными этикетками, Бринкли нередко приходилось повозиться: контроль качества – дело серьезное. По всей видимости, он верил в простые рецепты. «Рецептура номер семь, – говорил он своим фармацевтам, – это старинное проверенное средство от чесотки. Берешь в равных частях черный порох, серу и свиной жир, либо вазелин, либо другую жирную основу. Тут важен не состав, а способ применения. Вели пациенту, как придет домой, принять горячую ванну, насухо вытереться, после чего намазаться с ног до головы этой мазью, потом надеть плотно облегающее белье, чулки, мягкие перчатки – и в постель. На вторую и третью ночь также пусть намажется, но без ванны, надеть то же белье, лечь в ту же постель. На четвертый день принять хорошую горячую ванну, а одежду, в которой спал, и постельное белье прокипятить. И все! Если он это аккуратно выполнит, чесотки как не бывало». Интересно, что, продав лекарство, он не снимал с себя ответственности. «Если клиент не на сто процентов доволен, всегда делайте перерасчет, – писал он. – Возвращайте деньги, а убыток я оплачу. Мне требуется, чтобы клиент был доволен на все сто». Если шарлатаны помельче довольствовались сиюминутной выгодой, то Бринкли интересовала дальняя перспектива: каждый жалобщик приведет к нему пять новых клиентов из-за того, что он такой честный.
Глава 24
Второго ноября 1929 года после полудня к фасаду клиники подкатил Веселый Гарри на автобусе, полном новобранцами. Среди них был и Джон Занер, шестидесятипятилетний фермер из Ленексы, Канзас, садовод. Шести футов и двух дюймов ростом, с густыми волосами ежиком, Занер был многолетним слушателем «КЛКП». И хотя склонностью к импульсивным действиям он, как и большинство фермеров, не отличался, но за два года гипнотический радиоголос все же одолел его сопротивление. К тому же и жена донимала его, настойчиво советуя пересадить козлиные железы. И вот он наконец здесь и готов пойти на то, что воспринимал как приключение «большое и сомнительное».
Минни, по обыкновению, встречала новичков, светясь улыбкой, еще более лучезарной, чем всегда. После десяти с лишним лет неустанных стараний они наконец родили ребенка – и теперь двухлетний Малыш Джонни стоял рядом с матерью, цепляясь за ее юбку. Доктору стоило немалого труда уверить прессу в том, что козлиные железы в данном случае были ни при чем.
По шикарной ковровой с восточным узором дорожке коридора мужчины прошли в приемный покой, где каждому выдали купальный халат, длинную ночную рубашку и тапочки. Последних Занеру не досталось: на его большую ногу тапочек не нашлось. Доктор ткнул пальцем в сторону его ног и рассмеялся. Откуда-то из недр здания несся мужской голос – громкий и сердитый. По всей вероятности, кого-то из прошлой партии не успели вовремя отправить домой, и заминка вызвала чье-то раздражение.
Доктора клиники принялись разбирать мужчин и вести их на индивидуальный осмотр. Занер достался одноухому Г. Д. Осборну, главному ассистенту Бринкли. Тот отвел его в маленький кабинет и больше двадцати минут тщательно осматривал. Вид Осборна бодрости пациенту не прибавил. Над темными усиками доктора посверкивали глазки, напоминающие глаза очень терпеливой ящерицы. Острым инструментом Осборн сделал надрез на предплечье Занера. Затем, раздумчиво покачав головой над ранкой, он сообщил пациенту, что скорость, с которой из раны сочится кровь, демонстрирует серьезность его состояния. Простата Занера вспухла, по словам Осборна, до величины его кулака, и значит, сложной четырехфазной операции по пересадке козлиных желез не избежать.