На перекрестном допросе юристы Бринкли только и могли что оскорблять экспертов.
Реплика: За такие медицинские рекомендации я бы гроша ломаного не дал!
Ответ: Я могу сказать то же самое и о ваших юридических советах.
В общем, к 22 марта, когда дали слово защите, шансы выиграть у адвокатов были весьма невысоки.
Опровержения, как и ожидалось, начались с града свидетельских показаний. Леонидас Ф. Ричардсон из Йорка, Небраска, восхищался тем, какие чудеса сотворили козлиные железы: вылечили его диабет, а также больные почки и простату. «Можно сказать, в мгновение ока». Следующий свидетель, вернувший себе молодость шестидесятивосьмилетний старец, предложил собранию продемонстрировать прыжок через стол. Некоторые из этих счастливых приверженцев Бринкли не были уверены, правда ли были награждены железами козла или нет. «Но если были, – сказал один, – то я не удивлюсь, потому что в последнее время меня тянет на зелень». По очереди, один за другим, они поднимались на трибуну – президент банка, доктор, нефтепромышленники, клерки, общим числом сорок человек, пока Медицинский совет не объявил перерыв.
Затем выступил сам Бринкли. Снаружи в сто трехградусной жаре изнемогала Топека, внутри было лишь немногим лучше, но пиджака Бринкли не снимал.
– Разденьтесь, вам будет удобнее! – посоветовал ему адвокат.
Доктор покосился на стол, за которым сидели обвинители, и добродушно рассмеялся:
– Может статься, потом будет еще жарче, так что пока раздеваться я погожу! – И тут же, погасив улыбку. «Я здесь для того, чтобы защититься от несправедливых нападок на меня как на врага, от дискредитации моих профессиональных качеств, – сказал он. – Тему обсуждения следует понимать даже шире. Речь идет о праве медиков изобретать и применять новые методы лечения, даже те, что не одобрены пока людьми, контролирующими АМА».
Направляемый адвокатом Фредом Джексоном, Бринкли целый день отвергал речи, отвергал, одно за другим, все обвинения. Коснувшись его не раз процитированного заявления об отсутствии смертных случаев в его клинике, он сказал следующее: «Я не так выразился. Я имел в виду лишь то, что ни один из моих пациентов не умер от проведения ему многофазовой операции – ни оставаясь в клинике, ни, как я полагаю, потом, будучи из нее выписанным». Он сказал, что все направленные против него утверждения, ложны и порождены либо злобой, либо невежеством. Он не слабоумный. И не ушибленный поленом по голове. Что же до утверждений, будто бывший некогда его коллегой Макс Торек считает его шарлатаном, то доктор Торек, как выразился Бринкли, милейший человек и они с ним добрые друзья. После пары-другой тонких шуток он весьма снисходительно отозвался о происходящем, назвав его «маленьким представлением, которые мы все здесь разыгрываем», выступление свое Бринкли к пяти часам вечера завершил.
Когда на следующее утро Бринкли вновь вышел на трибуну для перекрестного допроса, пиджака на нем уже не было.
Несколько часов подряд Уильям Смит пытался снять с него броню напускного апломба. Не удалось. Впрочем, выяснилось, что в этом не было нужды: иной раз невежество, прорвавшись наружу, выдает себя само.
Вопрос: В своих проспектах вы утверждаете, что изменяете количество крови, поступающее к тестикулам, и вмешиваетесь в процесс передачи им нервных импульсов. Это так?
Ответ: Да, сэр.
Вопрос: И это способствует лучшему их функционированию?
Ответ: Полагаю, что да. Таково мое мнение.
Вопрос: Каким же это образом?
Ответ: Этого я объяснить не могу.
Вопрос: Так утверждается в каком-либо учебнике?
Ответ: Не знаю.
Вопрос: Вы это слышали на занятиях в медицинском учебном заведении?
Ответ: Не думаю, что так.
Вопрос: Что же натолкнуло вас на подобного рода идею?
Ответ: Результаты проведенных мною операций.
Бринкли еще раз подтвердил, что операция его «неопасна». После чего Смит, схватив пачку документов, потряс ими в воздухе. Это были подписанные Бринкли свидетельства о смерти пациентов его клиники – мужчин и женщин, молодых и старых. Сорок один человек, некоторые из них при поступлении в клинику были совершенно здоровы, скончались либо непосредственно от его руки, либо находясь под его наблюдением. По меньшей мере шесть человек явились жертвами операций по пересадке козлиных желез, когда что-то пошло не так. Другие умерли от нефрита, перитонита, аппендицита, септического тромбоза и гангрены. Если в 1930 году Бринкли не стал преступником в глазах закона – этого не произошло, то разве приведенные доказательства уже сами по себе не являются скандалом? Этот человек стоял во главе настоящей фабрики смерти!
Он попытался защититься, действуя во многом так же, как и в Вашингтоне, продолжая все ту же игру с малыми шансами на успех. Он пригласил совет к себе в Милфорд – посетить клинику, чтобы собственными глазами увидеть операцию.
Члены жюри очень неохотно, но согласились совершить эту поездку.
Приехали. Увидели.
Два дня спустя лицензию Бринкли отозвали.
Глава 31
После такого человек помельче, хныча, уполз бы в тень. Бринкли же вместо этого стал баллотироваться в губернаторы.
О своем кандидатстве он объявил в Уичито 20 сентября, через три дня после лишения его медицинской лицензии. «Тысячи канзасцев направили мне письма с призывами выдвинуть свою кандидатуру на выборах губернатора, – сказал он. – Судя по почте, которую я получаю, жители Канзаса считают, что меня преследуют, что разбирательство моего дела было настоящей расправой, и, пока я стою на ногах, я буду продолжать сражаться». Он обещал публике «не начинать кампанию мести», за исключением только одного простительного повода: «Вы, возможно, помните, что несколько месяцев назад я подавал исковое заявление о привлечении к суду Американской медицинской ассоциации и ее секретаря Морриса Фишбейна… С того времени одному известному во всем мире детективному агентству удалось добыть информацию касательно этой Медицинской ассоциации». Бринкли пообещал доказать, что АМА повинна в «настоящем крупномасштабном рэкете».
В его битвах за лицензии, в обоих случаях им проигранные, его могущественные друзья ничем ему не помогли. С этого времени руководить всеми будет он сам. Став губернатором, он для начала смог бы протолкнуть в Медицинский совет своих людей. Но до выборов оставалось только пять недель. Крайне мало даже для попадания в список кандидатов. Ветераны политических баталий считали его участие в избирательной кампании делом сомнительным, если не глупым.
Однако за эти короткие недели Бринкли сумел всколыхнуть весь штат своим решением. Канзасские избиратели сорок лет не участвовали в столь бурной кампании, в ходе которой появились новые правила проведения выборов в Америке. Люди посторонние, лишь смутно знающие (как, впрочем, и теперь), что такое Канзас, могут путаться в очевидных вещах. Дело в том, что Канзас, начиная с кровавого возникновения в пятидесятых годах девятнадцатого века, всегда специализировался на всевозможных ужасах с участием фанатиков и демагогов на фоне страшных катаклизмов. Здесь вцеплялись друг в друга мертвой хваткой аболиционисты и рабовладельцы, готовя гражданскую войну, Джон Браун замышлял поход на Харперс-Ферри[28], Кэрри Нейшн[29] разжигала пламя в салунах, а популисты вроде Босоногого Джерри Симпсона и Мэри Элизабет Лиз («Сейте не хлеб, сейте бурю!») пламенными речами толкали фермеров на решительные действия против «врагов рода человеческого с их проклятыми ипотеками». И при этом библейских масштабов бедствия: саранча, гессенская муха, коровья моль, и то и дело небо обрушивает на землю бури и торнадо! Сухой закон, введенный в Америке в 1918 году, в Канзасе был принят еще в 1881 году. Психиатр Карл А. Меннингер, начавший свой профессиональный путь в медицинском колледже Гарварда, вспоминая впоследствии своих товарищей – канзасцев, говорил: «В своем аболиционизме, отношении к сухому закону, популизме, антитабачном законодательстве, в восхищении Бринкли они с величайшей серьезностью доходили до крайности».
«Вот он, мам! Посмотри!»
Туда-сюда, из конца в конец штата, носясь в своем шикарном, синем с золотом, аэроплане, предыдущим владельцем которого был Чарлз Линдберг, Бринкли собирал такие толпы, каких ни один канзасский политический деятель даже не видел.
Бринкли не был похож на очередного унылого оратора, который, вцепившись в микрофон, бубнит что-то невнятное. Выступления были теми шоу, которые он вел, будучи еще квакером-целителем, только теперь представление было грандиознее, ярче, и вместо бутыли с «лекарством от всех хворей» он предлагал универсальное лечебное средство для оздоровления политической жизни штата.
Как удалось человеку, лишь недавно публично уничтоженному, растоптанному, добиться такой поддержки, завоевать стольких сторонников? Существовало распространенное мнение, что Медицинский совет штата осудил Бринкли, говоря его словами, «несправедливо и без должных оснований». У. Дж. Клагстон, много лет выступавший с политическими обзорами и анализировавший политику внутри штата Канзас, писал, что даже те, кому не нравился Бринкли, считали «несомненным, что Медицинский совет в данном случае подменил собой и судью, и присяжных, и прокурора – пусть не официально, но фактически». Короче, Бринкли подвергли линчеванию, и это дискредитировало любые свидетельства по подозрению, что все это инспирированная «Стар» месть ему, Бринкли. Война была столь яростной и велась столь долго, что шла уже во вред нападающей стороне.
Но избиратели поддерживали Бринкли не только из простого сочувствия. Когда, стоя на трибуне, он метал громы и молнии, направляя их в сторону и правительства, и АМА, и тех темных сил, что вознамерились его погубить, люди, до смерти напуганные Депрессией, отождествляли себя с ним. Ведь и они чувствовали свою беспомощность перед лицом власти, ведь и их грозились уничтожить банки, шериф, одним словом – «власти»! Сама природа, казалось, ополчилась на них: небывалая засуха, случившаяся тем летом, словно тоже участвовала в заговоре: урожай зерновых снизился, как писали газеты, почти вполовину, продажи винограда упали на две трети, груш – вполовину, яблок – на треть, мясная промышленность загибалась. Простым людям отчаянно требовался спаситель. Кто же лучше всех подойдет на эту роль, как не старый знакомый доктор в свеженьком терновом венце мученика!