[32] так же свято, как дети верят в Санта-Клауса. Что же до соперников, то, по словам местного историка, «единственное радио, которое видели жители Дель-Рио, было самодельным сооружением, состоящим из мотка медной проволоки внутри хлипкой картонной коробки». Бринкли согласился обосноваться здесь.
Перейдя реку по интернационального владения мосту, Бринкли очутился в Вилла-Акуне, маленьком, но оживленном городке с казино, двумя кинотеатрами и хорошей ареной для боя быков. Здесь он и подписал соответствующие документы. Тридцатого апреля он получил мексиканскую лицензию на радиовещание мощностью в пятьдесят тысяч ватт, что в десять раз превышало мощность его предыдущей радиостанции. Чиновник, составлявший договор, описывал его как «полномасштабную концессию», дающую Бринкли «абсолютную свободу руководства станцией и контроля над ней».
Сооружение нового «подрывателя границы», названного сокращенно «XER» и обошедшегося владельцу в триста пятьдесят тысяч долларов, началось в то же лето на десяти акрах земли за городом. Стройка подвигалась быстро. Услышав во время инспекционной поездки, что электронные лампы его передатчика должны делаться по особому заказу, Бринкли вытащил из кармана пачку купюр и тут же отстегнул от них тридцать шесть тысяч.
Между тем Моррис Фишбейн был на страже, следя за ним, по крайней мере метафорически, через окуляры бинокля.
Когда не помогли ни письма, ни телефонные звонки, он полетел в Техас, преисполненный твердого желания остановить проект. Не только он этого хотел. Люди из посольства США в Мексике по требованию Государственного департамента изыскивали способы, любые, какие только возможно, чтобы закрыть проект. Если к наркодилерам, торговцам контрабандным оружием, угонщикам скота, нарушителям границы, нелегально, вплавь перебирающимся в Штаты, чтобы нищету и ящериц к югу от границы сменить на нищету и ящериц по другую ее сторону, чиновники были привычны, то тут им пришлось столкнуться с явлением, в учебниках еще не описанным.
В Остине Фишбейн использовал все свое красноречие, чтобы убедить Медицинский совет штата отобрать у Бринкли лицензию. Не помогло: тот, кого Фишбейн именовал мошенником, местным властям виделся слитком золота. Журналист вернулся в Чикаго в полном неведении относительно дальнейших действий, но тут же был встречен известием о том, что другие преуспели в деле, им проигранном. Мощный прессинг со стороны Госдепартамента заставил правительство Мексики приостановить строительство «XER».
Несколько недель Фишбейн праздновал победу. Затем победа стала ускользать. В момент, когда он узнал об остановке строительства, Бринкли телеграфировал самому влиятельному из знакомых политиков, старому другу, вице-президенту Чарлзу Кертису, прося о помощи: «Я собираюсь провести расследование в Мехико, найти зачинщиков, действующих по указке Вашингтона, и разоблачить этот заговор… Канзасцы убеждены в вашей приверженности принципам справедливости и уверены, что вы сможете организовать расследование таким образом, чтобы газеты Канзаса рассказали читателям о травле, которой подвергают доктора Дж. Р. Бринкли из Милфорда, Канзас, его жену и его ребенка. Тчк».
Политический опыт Кертиса был чрезвычайно широк. В сенате он возглавлял партию большинства и был известен как величайший мастер проталкивания различных дел. Кто-то прозвал его Великим Шептуном Капитолийского холма. «Едва он принимал свою излюбленную позу и приобнимал за плечи какого-нибудь сенатора, как пресса на галерее, не переставая, начинала строчить».
Впрочем, теперь Кертис, к несчастью, был оттеснен. Он избегал Гувера и с печалью смотрел сквозь пелену слез на свое прежнее место в сенате». Гершвины готовили к премьере бродвейский мюзикл «О тебе я пою», герой которого, лишившийся поста вице-президент Александр Фроттлботтом, униженно просит записать его в библиотеку – на этот образ создателей мюзикла натолкнула, как считалось, несчастная судьба Кертиса.
Из-за неумелых попыток Гувера хоть как-то справиться с Депрессией Кертис был не просто не у дел, а являлся политическим трупом. Но, прочтя письмо Бринкли, он приободрился и воспрянул духом. Спася репутацию широко известного доктора, он может и сам подняться в глазах канзасских избирателей, возможно, даже вернуть расположение некоторых возмущенных фермеров из числа его бывших друзей. И тем спасти собственную карьеру.
Кертис сохранил еще старые связи и знал, в каких шкафах и где хранятся кое-какие скелеты. И он с большой охотой принялся противодействовать усилиям Госдепартамента. За осторожным письмом («Мистер Кертис надеется, что Департамент сочтет возможным не чинить дальнейших препятствий деятельности доктора Бринкли») последовали некоторые маневры, предпринятые им как в Вашингтоне, так и в посольстве США в Мексике. Неясно, насколько далеко успели продвинуться враги Бринкли, но судебное преследование доктора по обвинению в мошенничестве по почте было прекращено в самом начале. Фишбейн давно старался организовать это преследование. Того же хотел уполномоченный член комиссии по здравоохранению штата Миссури, утверждавший, что организованная Бринкли при помощи писем агитация за пересадку желез приобрела характер рэкета и носит криминальный характер. «С тем же успехом он мог бы утверждать, что способен всадить мне в черепную коробку ваш глаз, и этот глаз быстро приживется, и я смогу им видеть. Бринкли является опасным мошенником, и федеральные власти в Канзасе пренебрегут своим долгом перед обществом, если не санкционируют его арест за использование почты в своих обманных целях».
Казалось, судебного процесса уже не избежать. Два почтовых инспектора уже просматривали протоколы слушания дела Бринкли в Федеральном радиокомитете. Но стоило вмешаться Кертису, и все стихло. Вместо этого стараниями Великого Шептуна осуществление мексиканского плана Бринкли продолжилось.
За считаные недели возведение двух трехсотметровых башен было завершено, неподалеку от них появился фонтан с каменной цаплей посередине, из клюва которой в небо устремлялась струя воды. На двери радиостанции возникла светящаяся надпись «XER», а внутри – истинный шедевр инженерного искусства Джеймса Уэлдона, пещера чудес. «Зал, откуда производилась трансляция, воплощал мечту о радио, каким оно рисуется в научно-популярном кино, – рассказывает посетитель. – Ряд за рядом – пульты, черные, внушительные, а на них – приборы, измерители, электронные лампы, кнопки, мерцающие огоньки и стеклянные оконца для проникновения внутрь и наблюдения за тем, как действует все это дорогостоящее оборудование».
В октябре 1931 года, интернациональная станция «Солнечный свет» начала вещание. Дель-Рио отпраздновал это событие целой неделей гала-концертов и заключительным банкетом в честь доктора-трансплантолога желез и его супруги. Вечер включал в себя техасскую и мексиканскую музыку, юбилейную оду, созданную в недрах торговой палаты, и сольный танец, исполненный сестрой миссис Бринкли.
Каждый участник праздника, которому случилось выбраться из помещения, мог насладиться видом двух стоящих рядом гигантских башен.
Вокруг зловеще потрескивали и искрили провода.
Глава 33
Однажды вечером, еще в самом начале Депрессии, помощник на кухне ресторана, выйдя на улицу, стал свидетелем того, как мужчин пятьдесят дрались из-за ведра с ресторанными объедками. Нищета уже достигла того уровня, когда в стране резко возрастает количество самоубийств. Росло и число больных, в особенности в семьях, где не было никого, кто был бы занят полный рабочий день, а частично занятыми было большинство американцев.
Нищета, страх, въедаясь в сознание, как паразиты, разрушали мозг. Некоторые из тех, кому посчастливилось найти работу, боялись приступить к ней – вдруг не справишься и опять уволят! Индустрия моды рекомендовала женщинам фасоны более скромные, линии – мягче, сдержаннее, ничего экстравагантного, вызывающего. В этой тенденции некоторые усматривали попытку приободрить мужчин, как-то укрепить их веру в себя, подлатать уязвленное мужское самолюбие.
Но как и во что одеваются их жены (те немногие, что могли позволить себе обновки), мало заботило миллионы мужчин, раздавленных ощущением жизненного краха, и это ощущение краха слишком часто проникало и в их спальни.
Что означало новый взлет в карьере доктора медицины Джона Бринкли. С ним случилось очередное чудо – в то время как дух 20-х годов испарился, исчез, унеся с собой и порожденные им увлечения, и судьбы своих сынов, и состояния, характерные для этого времени, Бринкли остался на плаву и чувствовал себя прекрасно. Более того, если бы не Депрессия, все это безумство с омоложением кончилось бы быстрее. А так – то, что обеспечило ему успех в годы процветания, теперь, в годы отчаяния, подняло его еще выше. Мошенники никогда не скупятся на обещания, давая надежду, а очутившись в аду Депрессии, бросишься туда, где брезжит ее свет.
Все мастера омоложения, в том числе и искренне верившие в него, получили новое право на жизнь и свободу действий. Серж Воронофф, не так давно вступивший в партнерство с безголосой оперной дивой Ганой Вальска (наконец-то вышедшей замуж за Гарольда Маккормика), владел совместно с ней косметическим салоном на Елисейских Полях. Но лосьоны и кремы не отвлекли его от главного. Он даже с большим рвением, чем раньше, занимался шимпанзе. Благодаря пересадке желез, говорил он, наука вот-вот создаст «расу супермужчин», да и суперженщин – тоже. Женский организм устроен сложнее, и потому решение второй задачи потребует большего времени. Но он не сомневается, что пересадками трех видов обезьяньих желез – щитовидной, гипофиза и яичников – он сможет и у женщин добиться результатов, сравнимых с теми, что получает у мужчин. Скоро и женщины станут доживать до ста пятидесяти лет!
Не терял популярности и метод Штейнаха. Появились и новые имена омолаживателей, такие, например, как доктор Карл Допплер – в Вене и доктор Гарри Бенджамин – в Нью-Йорке. И тот и другой предлагали свои варианты и особенности лечения. С появлением каждого нового лица с новой силой вспыхивала старая дискуссия. «Время неумолимо, и невозможно повернуть его вспять. Получить власть над временем – пустая мечта», – говорил, выступая в Рокфеллеровском институте, лауреат Нобелевской премии доктор Алексис Каррель. Но на каждого Карреля находился свой доктор Эусевио А. Эрнандес из Парижа, который в речи, произнесенной на медицинском факультете Гарварда, утверждал, что достижимо не только продление человеческой жизни, но и победа над самой смертью. Достаточно вспомнить «эксперименты профессора Дж. П. Хейманса, в течение трех часов сохранявшего жизнь в отделенной от туловища голове». В то время как священнослужители сокрушались, опечаленные слепым желанием людей продлить свое земное существование, и напоминали пастве, что куда важнее позаботиться о жизни загробной, доктор Анна Ингерман сообщила Лиге составительниц рекламных объявлений, что железы «могут с большой вероятностью именоваться вместилищами души».