Оставив по крайней мере временно Бринкли, Фишбейн обратил свой взгляд в другую сторону. Мошенничество в то время являлось такой горячей темой – четыре химика АМА, работая на полной ставке, занимались исключительно анализом фальшивых тоников, – что Фишбейн написал новый труд «Обман и бредовые идеи целительства», в котором изобличал последние тактики целительства, в том числе аэротерапию, аутогемную терапию, астральную терапию, биодинамохроматическую диагностику и терапию (пациент, поворачиваясь лицом к востоку или к западу, практикуется в ритмо-хроматическом дыхании», в то время как его живот подвергается поколачиванию и световому воздействию разноцветных лампочек), христоники (тоники, предназначенные очистить тело от шлаков и в то же время от грехов), геотерапию (обкладывание тела пациента комками земли), лимпио-комерологию (здоровье обретается через поедание «Q-33» и «Q-34»), патиатрию, поропатию, санатологию, спектрохромизм (купание пациента в лучах разного цвета – палитра цветов, подобранных для всех болезней), тропотерапию, методику «Вита-О» (тридцать шесть способов обмана, собранные воедино), зонотерапию («лечит заболевание одной зоны воздействием на другие» – например, зубную боль справа обвязыванием проволочкой второго пальца левой ноги).
В качестве исследования пределов человеческого воображения и фантазии труд Фишбейна превосходил Жюля Верна, но автор даже и не претендовал на раскрытие темы во всей ее полноте, учитывая, что средств борьбы в распоряжении Фишбейна было очень немного. «По существу, – объяснял он в другой своей работе, – никакой юридической силой АМА не обладает. АМА не может наказать, не обладает властью, чтобы остановить те или иные медицинские манипуляции, как бы сомнительны они ни были. Как-то контролировать мошенников, наживающихся на обмане общества, мы можем, только просвещая это общество». Как уже показала война с Бринкли, и в законах штатов, и в федеральном уголовном законодательстве имелись лакуны, в результате чего мошенники оказывались неподсудны.
Врач не пристрелил пациента на Главной улице? Все! Может считать себя почти неуязвимым! Конечно, можно было обращаться в гражданский суд, но в таком случае на жертву обмана ложилось тяжкое бремя: он рисковал выбросить кучу денег (если они у него были) в пустой попытке доказать ущерб. А что до всех этих фокусов с вертящимися лампочками, огоньками и проволоками, ведущими в никуда, то противозаконными они не считались. Десятилетие за десятилетием, как позднее сказал друг Фишбейна, «Моррис вел свою битву, и голос его был голосом вопиющего в пустыне». А сражался он за принятие официального закона против обманных медицинских практик.
Фишбейн получал отпор даже и от тех, кому пытался помочь. Его энтузиазму аплодировали коллеги (Торек писал ему весной 1930 года: «Ваша неослабевающая борьба с этой одолевающей нас заразой должна прославить вас в веках»). Но обычные люди его появление вовсе не приветствовали. Мошенники несли добрую весть: это помогает! Он же приносил весть дурную. Что же предпочтет услышать больной?
Учитывая все это, надо понимать, что, действуя исключительно силой личной убежденности, Фишбейн набрал победных очков больше, чем мог бы ожидать любой другой на его месте.
Генри Джуниус Ширсон был, пожалуй, самым плачевно известным пластическим хирургом-шарлатаном, который ездил из штата в штат, принося людям боль и уродство. Несмотря на внушительный список его «достижений» и признание его виновным в получении взятки, которое вынес ему суд в Питтсбурге, он с наглостью заправского мошенника получил большое число важных клиентов, в числе которых была и бродвейская звезда Фанни Брайс. В один прекрасный день к нему обратилась молодая женщина с просьбой поправить ей плечо. Он же предложил ей заодно исправить и кривые ноги. В результате обе ноги женщины пришлось ампутировать до колен.
Фишбейн сделал этот случай достоянием гласности. В 1930 году благодаря поднятому Фишбейном громкому шуму Ширсон был признан виновным в грубых врачебных ошибках и непрофессионализме и изгнан из Иллинойса. Когда тот попытался перебраться в Огайо, Фишбейн приветствовал его и там. Куда бы он ни направлялся, где бы ни пытался начать практику, журналист отравлял ему существование, лишая возможности работать, пока в конце концов Ширсон не переехал на восток, в Филадельфию, где обанкротился и очутился в тюрьме.
Список других мошенников, кому навредил или кого разорил Фишбейн, включает в себя Персиваля Лемона Кларка, самозваного «санатолога», любимца Генри Форда; успешного дантиста Пейнлеса Паркера (имя «Пейнлес»[33] безболезненный дантист принял официально, в рекламных целях), а также Джона Пола Фернела, изобретателя «ночного лифчика», который должен был уменьшать чересчур большой бюст. Фишбейн никогда не ослаблял хватки. Темп его жизни был невероятен (его друг считал метаболизм Фишбейна «явлением космическим»). Расплатой за это были случаи, туманно описываемые как «нервные срывы». Как вспоминал один из его коллег: «По меньшей мере, раза четыре посреди выступления он падал в обморок», то есть полностью терял сознание, по-видимому, когда мозг начинал испытывать нехватку кислорода. Фишбейн легкомысленно относил такие случаи к переутомлению и, не сбавляя темпа, мчался вперед, сам он редко обращался к докторам, пользуясь лишь собственной аптечкой – какими-нибудь случайно оказавшимися под рукой пилюлями.
Все еще сотрудничая с «Меркьюри», он в 1931 году предложил Менкену очерк, посвященный мании антисептики, начатой листерином: «Один старый знахарь едко заметил как-то, что, будь у нас в прямой кишке зубы, мы бы, несомненно, завели себе особые щеточки и полоскания для большей стерильности». Но альтернативную медицину он подвергал самым жестоким ударам. Когда ему стало известно, что занимавшийся лекарством приверженец христианской науки отменил уколы инсулина страдавшему от диабета шестилетнему ребенку и тот умер, Фишбейн нашел судью-диабетика, и этот лекарь был арестован по обвинению в убийстве. Но по законам того времени осудить лекаря было нельзя – первый обвинительный приговор за ненадлежащее выполнение доктором своих профессиональных обязанностей, повлекших за собой смерть больного, был вынесен лишь в 60-х годах. А пока – обвинения с лекаря были сняты.
Глава 34
Из известняковых катакомб выползает гигантский змей. Округло поводя боками, он ползет, вкручиваясь в пространство, как кнут в медленном движении. Богато изукрашенный черными и оранжево-розовыми полосами, он скользит по рытвинам и щелям подземелья, устремляясь вверх, к свету. Он проплывает мимо наскальных изображений на стенах, тоже черных и оранжево-розовых, и коричневатых, и белых. Одно из них – фантастически вытянутая фигура шамана. От высящейся фигуры во все стороны разлетаются вверх тормашками маленькие черные фигурки мертвецов…
«Мы играли возле станции, – вспоминал гитарист Хуан Рауль Родригес. – Мы и спали там рядом, никогда не покидая станции. В ночной тиши отовсюду неслись прекрасные мелодии, а вдоль проводов плясали искрящиеся блики, точно ангелы в небе».
Бринкли, почти постоянно оставаясь на техасском берегу реки, вещал из уютной маленькой студии с видом на реку и торговый центр Дж. К. Пенни. Дразня американские власти, он регулярно приезжал в Милфорд и вел передачи и оттуда, используя для этого телефонную линию, разносившую его звучавший из мексиканского передатчика голос. Вещание через международный телефон не нарушало закон, потому что ранее до этого никто не додумывался.
«XER» был мечтой, ставшей явью. За одну неделю, с 11 по 16 января 1932 года, станция получила двадцать семь тысяч семьсот семнадцать писем от радиослушателей, отправленных со всех концов североамериканского континента. Дель-Рио мгновенно стал знаменитым, бизнес городка был спасен, а доктор очаровывал его обитателей щедрыми пожертвованиями на городское благоустройство и новые сооружения, в том числе и здание библиотеки. Но не всем он оказался по нраву. Некоторых особо принципиальных жителей противоположного берега раздражало, что построенной на мексиканской земле станцией владеют и управляют американцы и вещание почти сплошь идет на английском. «Патриоты, – так окрестила их «La Prensa», – протестуют и возмущаются столь снисходительным отношением к империалистической пропаганде, которую проводят здесь янки… и направляют копию жалобы в министерство внутренних дел».
Но, как любил говорить Бринкли, «у моих недругов руки коротки». Когда он в качестве подачки протестующим соорудил еще одну башню с направленной антенной, блокирующей трансляцию на большую часть мексиканской территории, это увеличило мощность и эффективность передач на север. С согласия Мексики в январе 1932 года он довел количество ватт до ста пятидесяти тысяч. Затем, уже к августу, он вызвал некоторое недоумение правительства США, осуществив новое повышение мощности до полумиллиона ватт, а вскоре добрался до миллиона – миллион ватт! – чем сделал «XER» мощнейшей радиостанцией планеты.
Технический работник станции докладывал, что «от мощности передатчика шерсть встает дыбом». Местные жители замечали, что радиосигнал «XER» зажигает автомобильные фары, от него гудят пружины матрасов, а голос Бринкли неожиданно врывается в телефонные разговоры.
Этот голос, вкрадчивый и неустанный, как моросящий дождик, теперь слышался не только по всей стране, но и в пятнадцати зарубежных странах. Располагаясь на частоте в семьсот тридцать пять килогерц, в самой середине полосы частот, он заглушал иногда даже самые мощные из американских станций вроде «WSB» Атланты и Чикагской «WGN». Находившаяся в двухтысячах миль от «XER» радиостанция Монреаля постоянно жаловалась на помехи, вызываемые «XER». В тихие ночные часы голос Бринкли достигал Аляски, переносился через океан в Финляндию, его ловили на кораблях в Яванском море. В последующие годы русская разведка, как говорили, учила английский с помощью передач Бринкли.