— К сожалению, — продолжил Ной, — даже при нормально функционирующих легких сердце запустить не удалось. Неоднократные попытки опытного кардиохирурга, которые он предпринимал в течение нескольких часов, результата не дали. Была констатирована смерть пациента. Почему сердце не запустилось, нам пока не известно. В соответствии с законом вскрытие производил судебно-медицинский эксперт, но заключение мы еще не получили.
Ротхаузер снова сделал паузу и обвел взглядом аудиторию. Люди сидели притихшие: цепь событий, описанная докладчиком, сложилась в единую картину, печальный финал которой всем был хорошо известен.
— Это поистине трагический случай, который потряс не только участников операции, но и всех сотрудников больницы, — с трепетом в голосе произнес Ной. — Многие из нас знали и любили мистера Винсента. И поскольку цель конференции по летальным исходам состоит в изучении опыта, думаю, нам следует учесть произошедшее и, во избежание повторения подобных трагедий, а также в память о мистере Винсенте, внести изменения в протокол предоперационных мероприятий, обязав медицинский персонал с особой тщательностью объяснять пациентам необходимость следовать установленным правилам, связанным с приемом пищи перед операцией, и последствия в случае их нарушения.
Не успел Ной договорить, как Марта Стэнли подняла руку, требуя дать ей слово.
— Не могу не согласиться! — заявила она и пустилась в долгие рассуждения о том, что при оформлении документов в приемном покое недостаточно просто пробежаться по списку обязательных вопросов и просмотреть карту пациента, как, к огромному сожалению, поступила и она, желая ускорить регистрацию.
Ной слушал и кивал на каждое слово. Ему хотелось подскочить к Марте и крепко ее обнять. Старшая сестра сделала именно то, на что рассчитывали они с Авой: кто-нибудь непременно начнет пережевывать вопросы, с которыми и так все согласны, расходуя время, отпущенное на обсуждение дела. Ной украдкой взглянул на часы. До конца конференции оставалось не больше трех-четырех минут. Он уже видел, как несколько человек, стоявших на самом верху, начали пробираться к выходу из аудитории. Ной позволил себе на мгновение встретиться глазами с Авой. Сделав вид, будто поправляет приколотый на груди бейджик, она незаметно показала ему большой палец. Ной кивнул.
Когда старшая сестра закончила свой монолог, поднялось сразу несколько рук. Ной узнал женщину, сидевшую справа от нее, — одна из подчиненных Марты, также работающая в приемном покое.
— Совершенно верно! — сказала женщина. — Более того, я считаю, что список обычных вопросов про аллергию, предыдущие операции и наркоз нужно расширить. Мы, к примеру, никогда не спрашиваем, страдает ли пациент рефлюксной болезнью, а ведь, как выясняется, это чрезвычайно важная информация.
— Безусловно! — Ной снова кивнул и указал на женщину, которая сидела в соседнем секторе и настойчиво тянула руку. Едва женщина заговорила, Ной вспомнил ее: Хелен Моран, медсестра, подходившая к нему после собрания новых ординаторов. Тогда Хелен загнала Ноя в угол своим вопросом о деле Брюса Винсента. Сердце у главного ординатора екнуло, поскольку он понял: сейчас произойдет именно то, чего они с Авой пытались избежать.
— Извините, доктор Ротхаузер, — начала Хелен, — но, по-моему, вы упустили один важный аспект в деле мистера Винсента. Разве произошедшая трагедия — не яркий пример того, насколько порочна практика конвейерной хирургии? Мистер Винсент находился в наркозе более часа — ни для кого в больнице это не секрет, — прежде чем доктор Мейсон появился в операционной, поскольку одновременно вел еще два случая. Это жестоко по отношению к пациенту. Мне кажется, если бы наша клиника отказалась от метода конвейерной хирургии, это стало бы своего рода данью памяти мистера Винсента.
И в тот же миг сонная тишина, окутавшая аудиторию, взорвалась множеством голосов. Люди выкрикивали что-то прямо с мест. Многие из собравшихся были знакомы со статьями на тему обоснованности конвейерной хирургии, которые появлялись последнее время в прессе, особенно в «Бостон глоуб». Общественность разделилась на два лагеря, за и против, но основная часть медиков выступала с критикой поточного метода.
— Доктор Ротхаузер, — перекрывая общий гомон, крикнула одна из сестер, — так это правда, что в операционной больше часа ждали хирурга?
Ной вскинул обе руки в попытке успокоить собрание. Он старался даже не смотреть в сторону Мейсона, сосредоточенно уставившись на верхние ряды амфитеатра.
— Пожалуйста, — начинал он несколько раз, наклоняясь к микрофону, — пожалуйста, позвольте мне объяснить.
Наконец голоса стихли, и люди приготовились слушать.
— Да, действительно, произошла задержка, — сказал Ной. — Однако…
Он хотел добавить, что это не повлияло на печальный исход операции, но его заглушил сердитый крик Хелен:
— Полагаю, час — это нечто посерьезнее простой задержки. Если бы такое произошло с кем-то из моих близких, я бы уже давным-давно всех на уши поставила.
В разных концах зала раздались аплодисменты. Ной взглянул на часы: 9:00. Хватит ли у него смелости объявить разгоряченной публике, что время конференции вышло? Он колебался, но потом увидел доктора Эрнандеса, который шел по центральному проходу, направляясь в яму амфитеатра. Как только заведующий хирургией приблизился и жестом показал, что хочет выступить, Ной с радостью уступил ему место за кафедрой.
— Позвольте и мне сказать пару слов, — начал доктор Эрнандес. Ему пришлось повысить голос и несколько раз повторить фразу, прежде чем аудитория затихла.
Пока Эрнандес ждал возможности произнести свою пару слов, Ной внимательно осматривал зал. В какой-то момент он заметил доктора Бернарда Патрика, хирурга-ортопеда, ярого противника конвейерных технологий в медицине. Когда их взгляды на мгновение встретились, доктор Патрик кивнул Ною, довольный, что конференция затронула этот вопрос.
— Прежде всего, мне жаль, что обсуждение дела Брюса Винсента оказалось последним в повестке дня нашей конференции. Хотелось, чтобы оно стояло в начале списка, — сказал доктор Эрнандес, заставив сердце Ноя тревожно забиться: интересно, шеф догадался, почему он таким образом выстроил свой доклад? — Очевидно, что эта трагедия коснулась нас всех. Мы внимательно изучили данное дело, как изучаем все случаи смерти на операционном столе, но особенно потому, что мистер Винсент был частью нашей команды и добрым другом многих из нас. К сожалению, операция началась со значительным опозданием. Но мы пришли к выводу, что это никак не повлияло на ее печальный исход. А сама задержка доктора Мейсона была вызвана серьезными осложнениями у другого пациента. Руководство хирургического отделения и я лично, а также руководство клиники и Американская коллегия хирургов тщательно рассматривают вопросы конвейерной хирургии и проблемы, возникающие в связи с ее применением. И в дальнейшем продолжим держаться прежнего курса. Мы твердо убеждены, что сама технология отвечает интересам пациентов, хотя требует некоторой корректировки и уточнений. Медицинский совет штата Массачусетс согласен с нами, однако ввел правило, чтобы хирурги четко фиксировали время, когда переходят из одной операционной в другую, чтобы оптимизировать процесс в целом. А сейчас, поскольку время истекло, объявляю конференцию закрытой.
Люди начали подниматься с мест, продолжая оживленно беседовать между собой. Доктор Эрнандес обернулся к Ною:
— Вы умышленно поставили дело Брюса Винсента в последнюю очередь, желая ограничить время обсуждения? Я прав?
Отчаянная попытка главного ординатора сочинить уклончивый ответ оказалась тщетной. После секундного замешательства он признал:
— Да, это входило в мои намерения. Я понимал, что обсуждение будет жарким, учитывая отношение сотрудников больницы к пациенту.
— Пока не знаю, разумный это ход или откровенная глупость, — сообщил доктор Эрнандес, — но подумаю. — С этими словами он покинул аудиторию.
Ной перевел дух и обернулся, надеясь хотя бы на мгновение поймать взгляд Авы. Несмотря на неудачный финал конференции, в целом его соратница должна быть довольна. По крайней мере, Ною удалось избежать обсуждения работы анестезиолога, за которым могла последовать критика в ее адрес. Но Ава уже поднималась по лестнице, направляясь к двери, расположенной на верхнем ярусе. И в этот момент Ной заметил доктора Мейсона, который, напротив, спускался в яму амфитеатра. Мелькнула трусливая мысль улизнуть через дверь, находящуюся позади кафедры, за которой только что скрылся заведующий. Но спасаться бегством уже было поздно, да и в любом случае Мейсон настигнет его — не здесь, так на отделении или в ординаторской. Ной остался на месте, дожидаясь приближения противника.
Мейсон вышагивал, перебирая толстыми ногами, отчего казалось, будто он катится, словно мячик. На лице у хирурга застыло обычное хмурое выражение.
— Вы сами себе злейший враг, доктор Ротхаузер, — прорычал Мейсон, накатываясь на Ноя и вынуждая его отступить назад. — Я ведь предупреждал вас: не надо искажать факты. А вы, словно нарочно, все переврали. Вы даже не упомянули, что анестезиолог облажалась по полной, а ведь это ключевой момент. Кого, черт возьми, вы покрываете и почему?
— Я никого не покрываю, — возразил Ной, понимая, что лжет, — и пациента в том числе, несмотря на трепетное отношение к нему всей больницы. Большая часть ответственности лежит на нем, что я и подчеркнул. А также упомянул о небрежности, допущенной сотрудниками приемного покоя. Вот два основных факта, и вы сами дали мне понять, что именно о них и следует вести речь.
Доктор Мейсон склонил голову набок, искоса посмотрел на Ноя и скривился в нехорошей улыбке.
— Проклятый лжец! Оба раза, когда мы с вами разговаривали, — здесь и у меня в кабинете — я четко сказал: это ошибка анестезиолога. Она поломала весь ход операции. А потом вскользь упомянул, что есть доля ответственности пациента и сестер приемного покоя. Но основная вина лежит на анестезиологе. Эту смерть следовало признать анестезиологической ошибкой, а не хирургической.