— Отлично! — похвалила Ава. Подсоединив дыхательный аппарат к трубке, она включила подачу стопроцентного кислорода.
Но стоило команде перевести дух, решив, что опасность миновала, снова раздался сигнал тревоги: случилась повторная фибрилляция. Уровень кислорода в крови, начавший было повышаться, пополз вниз. Последовал очередной всплеск активности в операционной: закрытый массаж сердца и новый разряд дефибриллятора.
Взгляды устремились на монитор. По залу прокатился короткий возглас: фибрилляция прекратилась. Но ощущение победы длилось недолго — сердечный ритм не восстанавливался. Сердце упорно молчало, а кардиомонитор показывал ровную прямую линию: асистолия. Ситуация все больше напоминала трагедию с Брюсом Винсентом. Анестезиологи начали вводить различные кардиостимулирующие препараты, прежде всего адреналин.
Пару минут спустя в операционной появился кардиолог Джерард Споллек, на ходу натягивая хирургическую маску.
— Полагаю, мы имеем дело с острым инфарктом миокарда на фоне гипоксии, — сказал он, выслушав короткий доклад Авы. — Ничего хорошего, коллеги, нам это не сулит, но кое-что можем попробовать.
Сестра сделала еще несколько инъекций по предложенной кардиологом схеме. Ординаторы тем временем продолжали закрытый массаж сердца, а дыхательный аппарат подавал стопроцентный кислород. Когда и ни меры не помогли, доктор Споллек ввел электрод внутреннего кардиостимулятора через яремную вену пациентки. Увы, все усилия оказались напрасны: сердце не работало.
— Боюсь, на этом все. Сердце не отвечает. Видимо, повреждения слишком серьезные. Мне жаль, коллеги, что не сумел помочь. И спасибо, что разрешили поучаствовать. — Споллек одарил всех почтительным полупоклоном и удалился.
— Безобразие, — отчеканил доктор Джексон, едва за кардиологом захлопнулась дверь. На протяжении всего сражения, которое вели анестезиологи, он хранил гробовое молчание. Стоя в стороне со сцепленными в замок пальцами, хирург с растущим беспокойством наблюдал за происходящим. И все же надежда, что настанет и его черед заняться поврежденной ногой пациентки, не покидала его. — Хочу поставить вас всех в известность, что я намерен поговорить с доктором Кумаром об этой… — Джексон запнулся, подбирая слово, — об этой катастрофе. Молодая здоровая женщина умирает на операционном столе, и не где-нибудь в провинциальной больнице, а у нас, в Бостоне, в одной из лучших клиник страны! У меня просто нет слов!
Ноя так и подмывало сказать, что не следовало именитому хирургу одной из лучших клиник страны заставлять новичка-ординатора начать наркоз, не дожидаясь куратора, но он прикусил язык. Вряд ли сейчас имело смысл препираться. Джексон и так на взводе, в таком состоянии беседы с ним ни к чему, кроме склоки, не приведут.
— Ни разу за всю мою практику я не сталкивалась с таким сложным с точки зрения интубации случаем, — чуть дрогнувшим голосом призналась Ава. — Четвертый уровень по шкале Маллампати.
Ной понял, что она пытается поддержать Карлу. Достойный поступок, но ведь и для самой Авы недавняя смерть Брюса Винсента стала серьезным испытанием, и вдруг всего пару недель спустя счет потерь увеличился уже до двух.
— Что же тут такого чертовски сложного? — скривился доктор Джексон. — Вы же, кажется, анестезиолог — мастер по установке эндотрахеальных трубок.
— Я вижу целый комплекс проблем, — сказала Ава, и голос у нее сорвался от плохо сдерживаемого гнева. Она замолчала и сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.
— Совершенно очевидно, что шея пациентки повреждена и деформирована, — вступил Ной, приходя на помощь подруге. — К тому же женщина страдает ожирением средней степени, что также значительно усложняет интубацию. Верно, доктор Лондон?
Ава кивнула.
— Предположим, — все тем же высокомерным тоном процедил хирург. — Но вам следовало учесть эти сложности, приступая к работе. Бог ты мой, вы же все-таки профессионал, в конце концов!
— Насчет шеи я не знала, — подала голос Карла.
— Хотите сказать, что в карте предварительного осмотра не было информации о травме шейных позвонков? — взревел доктор Джексон.
— Нет, не было, — выдавила ассистентка.
— Боже правый. — Хирург закатил глаза, а затем обернулся к Ною: — Сегодня утром на конференции мы выслушали подробный рассказ о том, как ординатор приемного покоя не удосужился осмотреть пациента. Теперь выясняется, что другой ординатор забыл записать в карту важную информацию, отсутствие которой стало косвенной причиной смерти пациентки. А ведь это ваша епархия, доктор Ротхаузер, многоуважаемый главный ординатор. Похоже, мне придется побеседовать не только с доктором Кумаром, но и с доктором Эрнандесом.
— Я обязательно разберусь с этим, — пообещал Ной, мысленно застонав: только сегодня утром он чудом избежал скандала по делу Брюса Винсента, и вот пожалуйста, новый повод для очередного доклада.
— Да уж разберитесь, будьте так любезны, — злобно бросил хирург. Сдернув перчатки, он швырнул их на пол, стерильный халат и колпак полетели вслед за ними. Излив свой гнев, Уоррен Джексон покинул операционную.
Пока Уилсон и Фогель складывали на тележки инструменты для интубации, Дон с сердитым видом подхватила валяющиеся на полу вещи и затолкала в специальный мешок для отходов. Ной обернулся к анестезиологам. Ему хотелось сказать что-то ободряющее и — если бы он только осмелился — обнять Аву, но вместо этого он просто кивнул обеим, надеясь хотя бы так выразить поддержку.
— Сожалею, — односложно добавил он, на миг поймав взгляд Авы. Но она не ответила. Ной развернулся и молча вышел из операционной.
Каких сюрпризов следует ожидать от ближайшей конференции по летальным исходам? Об этом думал Ной, шагая обратно в зал № 18. Интересно, эти собрания так и будут его проклятием на протяжении всего года работы главным ординатором? По крайней мере, на этот раз не придется лавировать, обходя щекотливые вопросы, затрагивающие гордость основного его противника, доктора Мейсона. Хотя на этот раз и Дикий Билл не станет молчать. Не ограниченный больше запретом для участника разбираемого случая брать слово, он со всей яростью обрушится на коллег, и прежде всего на Аву. Поскольку не удалось поквитаться с ней сегодня утром, Мейсон наверняка попытается наверстать упущенное в деле Элен Гибсон. Это внушало серьезное беспокойство.
Он торопился вернуться к себе в операционную, заранее готовя извинения на тот случай, если ординаторы не слышали тревожного сигнала по внутренней связи. У выхода из зала № 15 его едва не сбил с ног доктор Мейсон: стягивая на ходу маску, хирург не смотрел, куда идет.
Ной отступил в сторону, чувствуя, как внутри все оборвалось.
— А, доктор Ротхаузер? — воскликнул Мейсон. — Отлично, вы-то мне и нужны.
Уж кто-кто, а Мейсон точно слышал объявление, мало того — наверняка знал, что произошло в соседней операционной. Верно говорят: плохие новости распространяются мгновенно.
— Извините, у меня начинается плановая операция, — пробормотал Ной, пытаясь обойти препятствие. — Я и так опаздываю.
— Итак, друг мой, — саркастически хмыкнул он, — вы, наверное, страшно гордитесь собой?
— Вы о чем? — переспросил сбитый с толку Ной.
— Ну как же, — со злобной улыбкой произнес доктор Мейсон, — ведь вы приложили массу сил, выгораживая эту некомпетентную дуру. И вот пожалуйста, результат не заставил себя ждать: еще одна смерть на столе, которой вполне можно было избежать.
— В данном случае доктор Лондон была всего лишь куратором, — напомнил Ной. Не успел он еще закончить фразу, как уже пожалел, что вообще раскрыл рот.
— И вы полагаете, это оправдывает ее? Чушь собачья! Она вообще никого не должна курировать, за ней самой нужен глаз да глаз. Наша клиника считается одной из лучших, если не самой лучшей в этой треклятой стране, и всего за две недели мы теряем двух здоровых молодых людей. Скажите, доктор Ротхаузер, вам это не кажется по меньшей мере странным?
— Возникли объективные сложности с интубацией трахеи, — предпринял еще одну попытку Ной.
— Сложности? А до меня дошли сведения, что она вовсе не смогла интубировать. Черт подери, никогда не слышал об анестезиологе, который не сумел вставить эндотрахеальную трубку. Со всем их техническим арсеналом это же нонсенс!
— Когда возникла проблема, доктора Лондон не было в операционной, — чуть резче ответил Ной.
— О, ну конечно, это все объясняет, — закатил глаза Мейсон. — И где же, позвольте спросить, она находилась?
— Контролировала вводный наркоз в соседней операционной. Полагаю, вам известно правило: курирующий анестезиолог находится рядом с ординатором на всем протяжении индукции и интубации. В то время как хирург, работавший в операционной номер восемь, настоял, чтобы ординатор-первогодок начала наркоз, не дожидаясь куратора.
— То есть, по-вашему, виноват доктор Джексон? — прищурив глаза, с подозрением спросил Мейсон. — Полнейший абсурд! Примерно то же, что обвинить меня в смерти Брюса Винсента!
— Я не говорю, что виноват доктор Джексон, — возразил Ной. — Но ему не следовало подталкивать младшего сотрудника к нарушению правил.
— Разрешите задать вам один вопрос, доктор Ротхаузер. Почему вы выгораживаете эту сучку? Вы же умный человек. Так в чем дело?
— Да никого я не выгораживаю, — пожал плечами Ной. — Я лишь пытаюсь объективно рассматривать факты. И, само собой, случай будет расследован и представлен на следующей конференции.
— Минутку! Я, кажется, понял, в чем дело. — На тонких губах доктора Мейсона появилась коварная усмешка. — Только что дошло! Хотите, поделюсь с вами?
— Послушайте, я ведь уже объяснил, — предпринял Ной еще одну попытку свернуть разговор, — меня интересуют только факты.
— Так вот что я думаю, — словно не слыша его, продолжил Мейсон. — Вы трахаете ее! Скажите прямо, я угадал? Нужно признать, фигура у нее отменная и шикарный особняк неподалеку отсюда.
У Ноя пересохло во рту, на мгновение он лишился дара речи и уставился на Мейсона, недоумевая, каким образом тот вычислил их, ведь они с Авой были предельно осторожны, чуть ли не помешались на секретности.