— Что тут у нас?
Тот вкратце изложил суть дела.
— Несмотря на предпринимаемые меры, температура уже выше сорока двух, — с нарастающей тревогой заметил Ной.
— Больше всего мне не нравится цианозный оттенок кожи, — заметил доктор Стивенс. — Намек на ДВС-синдром[18].
— Еще дантролен, — скомандовала Ава. — Температура растет.
— Единственный способ сбить температуру — перевести его на аппарат искусственного кровообращения и сделать искусственную гипотермию, — сказал доктор Стивенс. — Это сработает. Конечно, нельзя сказать с уверенностью, что мозг еще жив, но, боюсь, на электроэнцефалограмму просто нет времени.
— Считаете, имеет смысл попробовать? — спросил Ной. Опыт с Брюсом Винсентом отбил у него желание совершать подобные подвиги, особенно после заявления доктора Мейсона, будто своими поспешными действиями Ротхаузер убил короля больничной парковки.
— Если вы согласны ассистировать, я готов попробовать, — кивнул доктор Стивенс.
В рекордно короткое время Филипа Харрисона подключили к аппарату искусственного кровообращения. Кардиохирургу помогали Ной и доктор Кевин Накано. Но к тому моменту температура достигла уже 45 градусов. Когда ее все-таки удалось снизить до нормального уровня, сердце мальчика не запустилось.
Это стало последним ударом для всех участников операции и мучительно напоминало ситуацию с Брюсом Винсентом. Усилия хирургов и анестезиологов оказались напрасны.
— Ну что же, по крайней мере, мы попытались, — сказал Адам Стивенс, обращаясь к коллегам. Никто из прибывших на помощь не покинул операционную, пока шла борьба.
Люди молчали, чувствуя себя подавленными. Доктор Стивенс еще раз кивнул собравшимся и вышел из операционной, за ним последовал доктор Накано, а потом и остальные потянулись к выходу.
Ной задержался, наблюдая, как Ава отключает аппаратуру и, присев к столу, делает последние записи в наркозной карте. Пару раз она бросила на главного ординатора мимолетный взгляд, но не сказала ни слова. Он тоже молчал. Дежурная сестра взялась за уборку операционной.
Внезапно анестезиолог отложила бумаги, вскочила и, сделав несколько шагов, исчезла за дверью санитарной комнаты, где находился стерилизатор и хранились медицинские инструменты. Помедлив в нерешительности, Ной пошел следом. Ава стояла, прислонившись плечом к стерилизатору. Лицо ее все еще скрывалось под маской, но было видно, что она плачет. Сердце у Ноя сжалось; всем своим существом он чувствовал, что переживает сейчас любимая. Он подошел, обнял ее и крепко прижал к себе. Ава не отстранилась.
— Думаешь, разумно стоять тут в обнимку? — все же пробормотала она пару секунд спустя.
— Да, ты права, — согласился Ной и, расцепив объятия, покосился на застекленную дверь, почти уверенный, что за ней стоит сестра с вытаращенными от удивления глазами. К счастью, там никого не было.
— Мальчишке всего двенадцать. — Голос у Авы дрогнул. — Не представляю, как справлюсь. Третья смерть за несколько недель. Никогда не думала, что окажусь в такой ситуации.
— Тут нет твоей вины, — с нажимом произнес Ной. — Ты пыталась учесть все риски, собирая анамнез перед операцией, но нельзя требовать от себя невозможного.
— Год назад у него была операция. Анестезия прошла без осложнений. Я сверилась с картой и даже использовала те же самые препараты. Меня гораздо больше беспокоило, что он поел с утра.
— Но ты никак не могла предотвратить развитие гипертермии, — заметил Ной в ответ. — Не надо винить себя.
— Возможно, ты прав. Или нет, — уныло откликнулась Ава. — Вот только я не уверена, что смогу и дальше заниматься клинической анестезиологией.
— Я понимаю, ты расстроена, но давай не будем принимать поспешных решений. Медицина — вообще рискованное занятие. Подумай, каковы были шансы столкнуться со злокачественной гипертермией? Если не ошибаюсь, примерно один случай на двадцать тысяч анестезий. Тебе просто не повезло. Но произошедшее никак не говорит о тебе как о профессионале. Вспомни наркозы, с которыми ты прекрасно справилась. Сколько их было за это время — тысячи! Ты прекрасный, опытный анестезиолог.
— Уже и не знаю. Я устала, — выдохнула Ава. Она посмотрела на часы. Было начало четвертого. — Хочу домой.
— Отличная мысль! — поддержал Ной. — Иди и попытайся отвлечься. Посмотри, как там обстоят дела в соцсетях.
— Не смейся надо мной, — огрызнулась Ава.
— Я и не думал смеяться, — заверил ее молодой врач. — Сооруди-ка новый видеоролик, пусть Гейл Шафтер порадует своих поклонников и соберет пару тысяч лайков. Отдохни, а я приду вечером, и мы поговорим еще, если захочешь. Или совершим какое-нибудь безумство. Например, притворимся нормальными людьми и пойдем поужинать в ресторан.
Ава вскинула глаза на любовника, заподозрив, что он разговаривает с ней как взрослый, утешающий расплакавшегося ребенка. Но нет, он был искренен и смотрел на Аву с неподдельным сочувствием.
— Хорошо, — тихо сказала она, проскользнула мимо Ноя и вышла не оборачиваясь.
Он остался на месте, собираясь с мыслями и пытаясь привести в порядок собственные чувства. Затем толкнул дверь и вернулся в операционную. Уборка шла полным ходом. К дежурной сестре присоединились два санитара. Тележки с дефибриллятором и АИК исчезли, однако накрытое простыней тело мальчика все еще лежало на операционном столе. Ной удивился: почему труп до сих пор не забрали в морг?
Он содрогнулся при мысли о встрече с родителями погибшего ребенка. Ротхаузер был благодарен судьбе, что не ему предстоит принести им ужасную новость. За пять лет ординатуры на его долю выпало достаточное количество смертей. Большинство из них были вполне предсказуемы, но две оказались из разряда неприятных сюрпризов и заставили молодого врача скромнее оценивать собственные хирургические таланты и возможности медицины в целом. Он помнил, как непросто дался ему этот опыт и как тяжело было смотреть в глаза близким умерших пациентов. Воспоминание наполнило Ноя еще большим сочувствием к Аве, тем более что между его неудачами прошло чуть более года, а на нее кошмар обрушился в течение одного месяца.
Ной двинулся было к выходу, когда путь ему преградила Дороти Бартон, дежурная медсестра. Дороти была хорошей работницей с большим опытом, но отличалась грубоватыми манерами и своенравием. Главный ординатор слегка опасался ее и по возможности старался обходить стороной, поэтому сейчас от души пожалел, что задержался в операционной.
— Доктор Ротхаузер, — Дороти и оглянулась через плечо, словно боялась, что их подслушают, — могу я поговорить с вами?
— Да, конечно. А в чем дело?
— Вы не возражаете, если мы пройдем в санитарную комнату?
— Ну хорошо, пойдемте. — Ноя слегка удивила неожиданная осторожность сестры.
Он последовал за ней в помещение, откуда только что вышел, гадая, видела ли Дороти, как они с Авой обнимались, и судорожно пытаясь сочинить на ходу более-менее правдоподобное объяснение. Однако волновался он зря: Дороти действительно хотела поговорить об Аве, но совершенно по другой причине.
— Я заметила кое-что, о чем вам следует знать, — начала сестра, крупная женщина с массивной фигурой, напоминающей гранитный куб, с широким приплюснутым носом и пухлыми губами. Тесемки хирургической маски плотно обтягивали толстую шею, а сама маска, которую Дороти стянула с лица, лежала на ее необъятной груди. — Так уж вышло, что я имела несчастье быть свидетелем двух случаев злокачественной гипертермии. В предыдущий раз я работала в другой больнице и поэтому знаю, как следует поступать при возникновении симптомов. Так вот, доктор Лондон не сразу отключила подачу изофлурана.
— Ох, — выдохнул Ной. — И долго это продолжалось?
— Не очень. Она попросила сообщить на центральный пост, что у нас неприятности. Я отвлеклась, чтобы позвонить, а когда снова обернулась, изофлуран уже был отключен.
— Понятно, — сказал Ной.
Он собрался еще что-то добавить, но тут его внимание привлек настойчивый стук, доносящийся со стороны предоперационной. Повернув голову, Ротхаузер увидел через прозрачную дверь того, с кем меньше всего хотел встречаться. Доктор Мейсон был на грани бешенства, отчаянно молотя костяшками пальцев по забранному сеткой стеклу. Едва главный ординатор обернулся на стук, Дикий Билл принялся отчаянно жестикулировать, вызывая его в коридор.
— Спасибо, Дороти, за внимательность и за информацию, — заторопился Ной. — Я непременно учту этот факт при рассмотрении дела. А сейчас, прошу прощения, мне нужно идти, доктор Мейсон ждет. — Он кивнул сестре и поспешил к выходу, ожидая очередного потока брани и вздорных обвинений.
— Надеюсь, вы довольны, доктор Ротхаузер? — с ходу набросился на него Мейсон. — Ведь это вы постоянно выгораживали врача, чья вопиющая некомпетентность приводит к гибели пациентов. Смерть этого несчастного ребенка и на вашей совести тоже.
— Мы имеем дело со случаем злокачественной гипертермии, — возразил Ной, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие. Он понимал, что препирательства грозят еще больше распалить Дикого Билла, но ничего не мог с собой поделать. — Все произошло внезапно и не имеет ничего общего с чьей-либо предполагаемой некомпетентностью.
— Три смерти за три недели! — Теперь хирург почти кричал. — Если, по-вашему, это называется как-то иначе, то я уж и не знаю, какое слово подобрать.
Ноя так и подмывало дать достойный ответ крикуну, но он вовремя прикусил язык.
— Все это зашло слишком далеко, — решительно произнес Мейсон. — И я скажу, что намерен делать. Прежде всего, поговорю по душам с заведующим анестезиологией. У меня было искушение сделать это после первых двух смертей, однако я воздержался. Теперь даже не сомневайтесь: я добьюсь увольнения этой женщины, чтобы духу ее больше в клинике не было. А затем поговорю с директором ординатуры в отношении вас. Будьте уверены, доктор Ротхаузер, ваши дни в БМБ сочтены. — Мейсон уставился на главного ординатора, как боксер на ринге перед началом поединка, но, поняв, что тот не намерен вступать в бой, резко развернулся на каблуках и зашагал прочь.