Глава 28
Вторник, 8 августа, 13:13
— Доктор Ротхаузер, — внезапно ожила система громкой связи в операционной, — это Дженет Сполдинг. Только что звонил доктор Эрнандес. Спрашивал, когда вы освободитесь, и просил, чтобы вы зашли к нему. Срочно.
Ной вздрогнул, словно получил удар электрическим током. Сердце пустилось вскачь. Прошло всего две недели с тех пор, как шеф вызывал его на ковер. Правда, тогда все закончилось благополучно. Но на этот раз внезапное желание заведующего повидаться, да еще срочно, не сулило ничего хорошего. Одно то, что приглашение поступило по громкой связи, уже настораживало.
— Скажите, закончу минут через тридцать, — стараясь не выдать волнения, бросил Ной.
— Передам, спасибо, — ответила Дженет и отключилась.
Ной глубоко вдохнул и попытался успокоиться. Легко сказать — успокоиться. Он наблюдал, как Линн Пирс, новичок-ординатор, зашивает рану под неусыпным контролем Арнольда Уэллса, старшего ординатора третьего курса.
Доктор Пирс отлично справлялась, хотя для нее это был первый опыт. Весь прошлый месяц Линн провела в отделении интенсивной терапии, а теперь по плану ротации ей предстоял целый месяц работы в отделении гастроэнтерологии.
Операция панкреатэктомии — удаление поджелудочной железы — область, в которой специализировался доктор Мейсон. Хорошо изучив его технику. Ной справлялся почти так же быстро, как и сам Дикий Билл. Сегодня он тоже остался доволен результатом. Ной в принципе считался одним из самых «быстрых» хирургов в больнице. И дело было вовсе не в спешке: он прекрасно знал анатомию и обладал исключительной зрительно-моторной координацией — ни одного лишнего движения.
— Эй, ребята, ничего, если я улизну? Справитесь? — спросил Ной, не в силах больше выдерживать неизвестность и гадать, зачем доктору Эрнандесу понадобилось видеть его.
— Без проблем, — сказал Арнольд Уэллс. Линн Пирс промолчала, она сосредоточенно накладывала швы и не замечала ничего вокруг.
Ной заскочил в раздевалку, сменил операционный костюм на белые брюки и куртку и поспешил на встречу. Шагая по длинному коридору хирургического отделения, он решил, что доктор Кумар все-таки пожаловался доктору Эрнандесу на главного ординатора, который досаждает ему визитами. Другого объяснения Ной придумать не мог, точно так же, как не мог сочинить более-менее правдоподобного объяснения, почему обратился через голову шефа напрямую к заведующему анестезиологическим отделением. Передряги последних дней вымотали настолько, что мозг просто отказывался работать.
Прошлой ночью Ной мало спал, не в силах отделаться от навязчивой круговерти одних и тех же вопросов: зачем Мейсону понадобилась его диссертация, как она вообще попала к нему и что означают закладки в тексте? Угрозы Дикого Билла сделать все, чтобы добиться увольнения главного ординатора, тоже не давали покоя. Может, хирург нашел способ осуществить их? Ной не знал и от этого тревожился еще сильнее.
Измучившись от бесполезных попыток уснуть, он встал в четвертом часу утра и вернулся в больницу. Делать ему в такую рань было нечего, и он занялся подготовкой к следующей конференции по летальным исходам. Но и здесь мысли об Аве не оставляли его. Просматривая расписание операций на вторник, он увидел, что ее имя появилось в списке анестезиологов. Значит, Ава вернулась в город. Интересно, что он почувствует, если случайно столкнется с ней в коридоре?
Когда Ной предстал перед миссис Кимбал, секретарем доктора Эрнандеса, — женщиной чрезвычайно обходительной, полной противоположностью миссис Ланкастер, — она улыбнулась ему и попросила подождать в общей приемной, сказав, что позовет Ноя, как только заведующий будет готов принять его. Обычное вежливое обращение миссис Кимбал не изменилось, и Ротхаузер воспринял это как добрый знак. Опускаясь в кресло, он чувствовал себя гораздо увереннее. И тут ему в голову пришла другая идея. А что, если доктор Эрнандес хочет поздравить своего подчиненного с тем самым отчетом, который Ной сдал накануне? Документ был составлен почти идеально, и главное — общий тон вышел положительным: в отличие от предыдущих лет, ни у одного из новичков не возникло проблем с адаптацией к суровым требованиям учебной программы.
Ной предавался грезам о заслуженной похвале ровно до того момента, когда в коридоре появилась небольшая процессия, состоящая из главных больничных авторитетов, в том числе докторов Кантора, Мейсона и Хироси, а также, как ни странно, Глории Хатчинсон — президента БМБ. Они уверенно промаршировали в кабинет заведующего и скрылись за дверью. Беспокойство вернулось и нарастало с каждой секундой. Для чего эти шишки собрались у заведующего хирургией? Они тоже будут присутствовать на встрече или у них свое собрание, а Ноя просто попросят подождать, пока оно закончится? Если первое — затевается что-то грандиозное, если второе — есть шанс отделаться легким испугом. Ротхаузер положил пальцы себе на запястье и посчитал пульс: сто десять ударов в минуту. Ной чувствовал, как кровь пульсирует в висках.
Отбросив старый номер журнала «Таймс», он сосредоточился на миссис Кимбал, решив, что ее поведение покажет, какой из вариантов окажется верным. К несказанному ужасу Ноя, несколько минут спустя раздался сигнал интеркома, секретарь ответила на вызов, затем положила трубку и посмотрела в его сторону. Пульс, и без того частый, набрал космическую скорость.
— Доктор Эрнандес готов принять вас, — все с той же любезной улыбкой объявила миссис Кимбал. Нет, больше улыбками его не проведешь: за этой дверью Ноя ждет не только доктор Эрнандес.
Переступив порог кабинета, Ной понял: худшие его опасения оправдались. Доктор Эрнандес не поднялся ему навстречу, как делал это обычно, но с напряженным видом остался сидеть за столом. Кантор и Хироси примостились на стульях возле окна. Глория Хатчинсон сидела на диване, вид у нее был такой же тревожно-напряженный, как и у заведующего хирургией. Рядом с ней устроился доктор Мейсон, на губах которого застыла обычная самодовольная ухмылка. Но хуже всего было другое: Ной увидел свою диссертацию, лежащую на столе перед доктором Эрнандесом.
Нет, вряд ли отчет главного ординатора стал поводом для созыва столь высокого собрания, и дело вовсе не в его опрометчивом решении поделиться сомнениями с доктором Кумаром; речь о чем-то гораздо более серьезном.
Поскольку все места были заняты, Ной остался стоять посреди кабинета. Под взглядами пятерки больничных авторитетов его охватило мучительное чувство беззащитности. Сердце готово был выпрыгнуть из груди. Никто не проронил ни слова. Молчание становилось тягостным. Не в силах больше выдерживать его, Ной произнес:
— Вы хотели видеть меня, сэр? — Голос предательски дрогнул и сорвался на высокую ноту.
— Верно! — сердито отрезал доктор Эрнандес. А затем в своем фирменном напыщенном стиле прочел мини-лекцию о том, насколько серьезно хирургическое отделение относится к этическим нарушениям, подчеркнув, что Бостонская мемориальная больница, как медицинское учреждение высшей категории и ведущее учебное заведение, одно из лучших в стране, обязана поддерживать стандарты профессиональной порядочности и честности.
Доктор Эрнандес жевал и жевал слова. Ной окинул взглядом остальных участников собрания. Все сидели с безучастным выражением лица, и только доктор Мейсон откровенно наслаждался происходящим. Внезапно раздался хлопок, заставивший Ноя вздрогнуть. Он повернулся к столу и увидел, что рука шефа легла на папку с диссертацией.
— В связи с вышеизложенным, мы вынуждены констатировать, что столкнулись с серьезной проблемой. — Доктор Эрнандес приподнял папку и потряс ею в воздухе, словно проповедник, размахивающий Библией с церковной кафедры. — До нас дошли сведения, что в вашей диссертации содержатся сфальсифицированные научные данные. И, насколько нам известно, именно эта работа сыграла решающую роль при вашем поступлении на медицинский факультет Гарварда. Вы хоть понимаете, доктор Ротхаузер, что это означает?
Ной в полном недоумении уставился на заведующего. Не верилось, что все происходящее — не сон. Казалось, он балансирует на краю пропасти.
— Да, — наконец произнес Ной пересохшими губами. — Я считаю, что диссертация заставила приемную комиссию более внимательно отнестись к моему заявлению.
— В таком случае они были введены в заблуждение, — продолжил доктор Эрнандес. — А следовательно, перед нами стоит дилемма. Итак, доктор Ротхаузер, я задам вам прямой вопрос: в вашей диссертации содержатся сфальсифицированные или недостоверные данные?
— До некоторой степени, — сказал Ной, пытаясь сообразить, какую выбрать тактику защиты.
— Вы уклоняетесь, доктор Ротхаузер. По-моему, вопрос сформулирован предельно четко и требует столь же однозначного ответа. Да или нет? — рявкнул заведующий.
— Да, — с неохотой подтвердил Ной. — Позвольте объяснить. Я работал день и ночь, чтобы закончить диссертацию в течение двух лет и успеть защититься к моменту подачи заявления в Гарвард. Чтобы уложиться в назначенный срок, я вынужден был сделать скромный прогноз относительно результата моего основного эксперимента, который уже был подтвержден предыдущими исследованиями. Эти цифры представлены в той бумажной копии, которая находится у вас. Затем, когда стали доступны окончательные данные, которые оказались гораздо оптимистичнее моих предварительных оценок, я внес их в электронную версию. Эта версия опубликована и цитируется в научной литературе.
— Другими словами, — грозным тоном произнес доктор Эрнандес, все еще потрясая злосчастной папкой, — вы признаете, что в этой работе данные сфальсифицированы?
— Да, но…
— Мне очень жаль, — перебил доктор Эрнандес тоном, говорящим скорее об обратном, — сейчас не время объяснять, почему в диссертации на соискание докторской степени были преднамеренно представлены искаженные сведения. Но сам факт заставляет нас действовать. С этого момента вы сняты с поста главного ординатора и отстранены от своих обязанностей вплоть до представления дела на специальном заседании консультативного совета ординатуры. Совет рассмотрит ситуацию и определит, будет отстранение временным или окончательным. А также примет решение, следует ли поставить в известность Медицинский совет штата Массачусетс. На этом все, доктор Ротхаузер. Думаю, излишне говорить, насколько мы потрясены и разочарованы.