— На то есть объективные причины, — поспешил вставить Ной, не желая, чтобы Лесли пускалась в дальнейшие рассуждения — главным образом потому, что они отражали и его опасения насчет Авы, от которых он старательно отмахивался. — Она не хочет вступать в близкие контакты с коллегами на работе, точно как и я, а частые поездки в Вашингтон по ее лоббистским делам отнимают много времени. Ава живет в Бостоне, но никого здесь не знает. А сети восполняют дефицит общения.
— Ну, не знаю, — покорно отступая, протянула Лесли. — Хотела бы я с большим доверием относиться к этой женщине, раз уж она так важна для тебя. Но, думаю, тебе следует быть с ней более чем осторожным.
— У нее своя непростая история, — возразил Ной. — Аве пришлось пережить предательство мужа: врач из Сербии женился на ней ради получения вида на жительство, а потом сбежал. Я никогда не был женат, но могу представить горечь расставания.
Повисла неловкая пауза. Их с Лесли история не была столь трагична, и все же подруга тоже покинула Ноя.
— Ты можешь предпринять какие-то действия в свою защиту, чтобы подготовиться к заседанию совета? — меняя тему, спросила Лесли.
— Клиника назначила мне адвоката, — усмехнулся Ной, — Я пока не говорил с ним, позвоню в понедельник. Интересно будет узнать его мнение. Но меня пугает сам факт: больница решила, что мне нужен адвокат. Значит, они намерены серьезно взяться за дело, а сейчас даже держат меня под наблюдением.
— Что имеешь в виду — под наблюдением?
— Ну, ко мне приставили двух парней, которые работают посменно. Стоит выйти на улицу, и один из них тут как тут. Их трудно не заметить: в такую-то жару оба в костюме и при галстуке.
— Ты уверен, что они следят за тобой?
— Уверен. Почти на сто процентов, — сказал Ной.
— Но почему ты решил, что их наняла больница? — удивилась Лесли.
— А кто еще? Единственная странность: похоже, за мной начали следить еще до истории с увольнением.
— Хм. Бессмыслица какая-то. Зачем?
— Ты меня спрашиваешь?
— Нет, с какой стати за тобой вообще кто-то должен следить?
— Поверь, я задаю себе тот же вопрос. Могу лишь предположить: руководство хочет убедиться, что я не прошмыгну потихоньку в больницу. Честно говоря, была такая мысль. Не представляю, что думают обо мне мои пациенты, — как им объяснили, куда я подевался? Или, возможно, существуют какие-то юридические тонкости, о которых мне не известно.
— Мне очень жаль, что ты попал в такую передрягу, — вздохнула Лесли. — Ты этого не заслуживаешь. И все же, мне кажется, с ординатурой все утрясется. А с той девушкой, боюсь, отдельная история.
— Спасибо, что выслушала меня. Мне было необходимо выговориться, — признался Ной.
— Звони мне в любое время, — сказала Лесли. — Удачи. Надеюсь, все будет хорошо. Я правда так думаю.
Распрощавшись с Лесли, Ротхаузер некоторое время сидел на диване, тупо уставившись в стену напротив. Он был признателен Лесли за поддержку и сочувствие, но ее слова всколыхнули новую волну беспокойства по поводу возможной причастности Авы к его отстранению от работы.
Мысль о диссертации заставила Ноя подняться с дивана и отправиться в прихожую, где находилась на удивление просторная кладовка. Здесь на полках в картонных коробках он хранил всякую всячину, в том числе и свой небольшой архив. Ной рылся в коробках, пока не отыскал пухлую пластиковую папку с застежкой. В ней был собран весь материал — черновики и заметки, — относящийся к его диссертации. Вернувшись в гостиную, он открыл папку и стал просматривать бумаги, в которые не заглядывал лет десять.
Глава 30
Понедельник, 14 августа, 15:34
Адвокат, которого наняла больница, не был тем жизнерадостным, уверенным в себе мужчиной, которого надеялся встретить Ной. Джон Кавендиш оказался тощим молодым человеком с изможденным лицом и длинными светлыми волосами. На вид ему было лет тридцать, и он не производил впечатления солидного адвоката, хотя работал в крупной юридической фирме, расположенной на пятидесятом этаже элегантного высотного здания на Стейт-стрит. Однако мистер Кавендиш имел статус младшего помощника и занимал тесный кабинет без окон размером едва ли больше крохотной гостиной Ноя.
Ротхаузеру назначили прием на 15:00. В нетерпении он прибыл в половине третьего и прождал в приемной сорок пять минут. Освободившись, Джон Кавендиш вышел к нему, сухо представился и пригласил в кабинет. Сейчас адвокат изучал диссертацию, перелистывая страницу за страницей с безучастным выражением лица.
Ной с глубоким вздохом откинулся на спинку стула. Сегодня он в первый раз отважился выйти из квартиры после похода в супермаркет в минувшую субботу. Ной все еще чувствовал себя встревоженным и подавленным. Он надеялся, что встреча с адвокатом вселит в него уверенность. Но пока ничто не предвещало, что надеждам Ноя суждено оправдаться.
На улице по-прежнему стояло адское пекло, но сегодня молодой врач особенно страдал, поскольку вынужден был надеть свой единственный пиджак и галстук. Как он и ожидал, за ним следили: на этот раз его преследовал блондин, оказавшийся гораздо искуснее своего напарника.
— Спасибо, что принесли материал, — сказал адвокат, складывая бумаги обратно в папку. — Но, к сожалению, в данных обстоятельствах это мало чем поможет. Позвольте задать вам один вопрос, просто чтобы уточнить. Насколько мне известно, вы заявили в присутствии свидетелей, что в первоначальной версии вашей диссертации имелась ложная информация. Это так?
— Так, — подтвердил Ной. Он подробно описал ситуацию, желая убедиться, что юрист в курсе всех нюансов. Наблюдая за выражением лица своего слушателя, Ной не мог отделаться от ощущения, что пытается бежать вверх по эскалатору, движущемуся вниз.
— Я понимаю, о чем речь, — сказал Джон, когда Ной закончил. — Но вы признались в фальсификации данных. Было бы намного лучше, если бы вы этого не делали. И еще, на всякий случай, чтобы в дальнейшем нам не пришлось столкнуться с неожиданными открытиями: имеются ли в вашей академической карьере другие нарушения подобного рода, которые, будучи обнаруженными, смогут оказать негативное влияние на текущую ситуацию?
— Только одно. На первом курсе Колумбийского университета я купил в интернете лабораторную работу и сдал как свою.
— Были какие-либо последствия вашего поступка?
— Нет.
— Кто-нибудь знает об этом инциденте?
— Нет. Вы первый, кому я рассказываю.
— Хорошо. Если во время заседания вам зададут вопрос по поводу других этических нарушений, право отвечать предоставьте мне. Вы меня поняли, мистер Ротхаузер?
— Да, вполне.
— Замечательно, — сказал Джон Кавендиш, поднимаясь из-за стола. — Я постараюсь сделать все, что в моих силах. Благодарю за визит. Если вспомните что-то еще, звоните. В противном случае увидимся двадцать третьего августа в клинике на заседании совета ординатуры.
Через несколько минут Ной вышел на Стейт-стрит и вновь окунулся в удушающий летний зной. Он был так подавлен, что даже не удосужился проверить, нет ли за ним слежки. И только на Корт-стрит, почувствовав непреодолимую тягу оглянуться, бросил быстрый взгляд через плечо. Не обнаружив привычного сопровождения, Ной остановился и стал внимательнее всматриваться в прохожих. Поняв, что «хвост» исчез, он ощутил нечто вроде разочарования: похоже, его жизнь превратилась в такое дерьмо, что даже таинственные спутники потеряли к нему интерес.
Или напарник чернокожего атлета владеет более утонченными методами? Ной сбавил шаг и побрел на северо-восток в сторону Бостон-Коммон. Дорога петляла и делала замысловатые повороты, поскольку в прошлом улицы строили с учетом движения конного транспорта, а не автомобилей. И на каждом углу Ротхаузер оборачивался, ожидая увидеть преследователя. Но его нигде не было.
Внезапно настроение у молодого врача переменилось: он больше не чувствовал себя брошенным, но скорее свободным. Ной задумался, что бы такое предпринять, воспользовавшись прекращением слежки. Поскольку он понятия не имел, почему за ним вообще начали следить, мысль выглядела несколько иррациональной. Тем не менее ему пришла в голову идея пройтись по Луисбург-сквер и, возможно, даже позвонить в дверь Авы. Чем он, собственно, рискует? После субботнего разговора с Лесли сомнения по поводу причастности доктора Лондон к его увольнению лежали на сердце тяжким грузом. Ной хотел снова попробовать позвонить ей, но затем передумал. Гораздо уместнее встретиться лицом к лицу и поговорить открыто. Вопрос лишь в том, захочет ли Ава говорить с ним. Но попытаться стоит.
Подойдя к дому под номером шестнадцать, Ной взбежал по знакомым ступенькам и вошел в нижний холл. Помня о камере видеонаблюдения над входной дверью, он старался держаться так, чтобы не попадать в объектив. Он нажал на звонок и прислушался. По дому прокатилась телефонная трель. Но Ава не ответила. Выждав немного, он снова позвонил. На этот раз из динамика раздался ее голос: «Кто там?»
— Служба доставки, — противным фальцетом произнес Ной. И невольно поморщился: абсурдность собственного поведения показалась смешной и жалкой.
— Оставьте пакет в холле, — сказала Ава.
— Мне нужна ваша подпись, — все тем же надтреснутым голоском пропищал Ной, с трудом подавив нервный смешок и удивляясь собственной выходке.
Мгновение спустя дверь распахнулась и на пороге появилась Ава в своем обычном наряде: спортивных брюках в обтяжку и майке-топе. В течение доли секунды выражение ее лица изменилось — гримаса утомленного равнодушия, с которым люди обычно открывают курьеру, превратилась в возмущенно-злобную маску, едва она увидела Ноя. Хозяйка дома начала закрывать дверь, но Ной успел подставить ногу, словно герой в каком-нибудь старомодном боевике.
— Мне нужно поговорить с тобой, — сказал он.
— Я все еще злюсь на тебя, — буркнула Ава и попыталась надавить на дверь, но без особой решимости.
— Понимаю. Поэтому хочу задать один-единственный вопрос: ты знаешь, что меня отстранили от работы?