— Что происходит? — обратился Ной к дежурной сестре, но та вихрем промчалась мимо, выполняя приказ анестезиолога. Ухо Ноя уловило тревожный писк оксиметра, мгновение спустя подхваченный протяжным сигналом, указывающим на падение кровяного давления. Инстинкт, отточенный опытом, говорил Ною: жизнь человека висит на волоске.
— У нас тут черт знает что творится, — ответила на вопрос ординатора Ава. — Пациент аспирировал массу желудочного содержимого. Бронхи заблокированы. Уже была фибрилляция предсердий.
Взгляд Ноя метнулся от Авы к стоявшим в стороне Мейсону и Эндрюсу, а затем снова обратился к пациенту, чья кожа сделалась серо-фиолетовой.
— На бронхоскопию нет времени, — отрезал Ной.
Профессионализм взял верх над осторожностью: он был всего лишь старшим ординатором, явившимся без приглашения в операционную, где работал знаменитый профессор, — и все же Ротхаузер взял руководство на себя. Первым делом следовало заранее принять меры, прежде чем произойдет новая остановка сердца, которая, по мнению Ноя, была неизбежна. Он нажал кнопку связи с центральным постом:
— Срочно нужны кардиохирург, перфузиолог и набор для торакотомии!
Затем без малейших колебаний Ной схватил с подноса со стерильными инструментами ножницы и начал резать рубашку, скрученную вокруг шеи Брюса.
— Дайте ему гепарин, — велел он анестезиологам, — пока сердце еще работает. Мы должны перевести пациента на искусственное кровообращение.
Покончив с рубашкой, Ной приступил к обработке операционного поля. Он был без стерильных перчаток, но не стал тратить драгоценные секунды на то, чтобы натянуть их, и щедро плеснул антисептиком на грудь Брюса, пролив немалую часть раствора на пол.
Анестезиологи замерли на мгновение, а затем взялись за дело. Они понимали, что Ной прав: единственный шанс спасти пациента — перевести его на АИК[4]. Сатурация упала до сорока процентов и продолжала снижаться. Более всего сердце Брюса сейчас нуждалось в кислороде, а с бронхоскопией придется подождать.
В операционную вбежала Дон в сопровождении еще одной дежурной сестры, которая несла набор для торакотомии. Вслед за ними появился Питер Рэнджли, перфузиолог, которому предстояло перевести Брюса на искусственное кровообращение. К счастью, в «операционном зале будущего» все необходимые аппараты размещались на консолях, подвешенных к потолку. Питеру предстояло заполнить магистрали системы кристаллоидным раствором и проверить удаление остатков воздуха.
Как только Бетси открыла упаковку набора для торакотомии, Ной, не дожидаясь кардиохирурга, приступил к работе. По-прежнему не надевая перчаток, он сделал скальпелем вертикальный разрез на груди Брюса, проникая сразу до кости. При низком давлении кровотечение было незначительным. С помощью пневматической пилы Ротхаузер начал резать грудину сверху вниз. Частички ткани и капли крови усеяли руки и халат ординатора. В тот момент, когда Ной вскрыл грудную клетку, раздался сигнал кардиомонитора.
— Фибрилляция желудочков! — крикнула Ава.
— Кардиоплегический раствор[5], — скомандовал Ной. — На дефибрилляцию нет времени. — Вставив грудной ретрактор в разрез, он начал разводить края раны. — Как там наш кардиохирург? — поинтересовался Ной, повернув на миг голову в сторону системы громкой связи.
— Я ввела гепарин, но не уверена, что его будет достаточно, учитывая фибрилляцию, — сказала Ава.
— Доктор Стивенс уже в пути, — раздался голос из динамика.
— Скажите ему, чтобы не тратил время на мытье, а то будет слишком поздно! — крикнул Ной. — Я нахожусь в грудной клетке и вижу сердце.
Ротхаузеру потребовалось меньше двух минут, чтобы добраться до сердца, которое трепетало и подрагивало от некоординированных сокращений.
— Дон, холодный солевой раствор! Это поможет решить проблему фибрилляции, пока не будет готов АИК. Питер, как у вас дела? — Ной опустил руку без перчатки в рану и начал открытый массаж сердца, ритмично сжимая и отпуская скользкий орган. Он решил, что стоит воспользоваться кислородом, который еще сохранился в крови, поскольку клетки мозга чрезвычайно чувствительны к гипоксии.
— Почти готово!
Питер и его помощник настраивали аппарат искусственного кровообращения. Понимая, насколько дорого время, они старались изо всех сил, пытаясь уложиться в считаные минуты вместо обычного часа.
— Ной, вы слышали меня насчет гепарина? — спросила Ава.
— Да, — коротко бросил Ной, — но тут ничего не поделаешь. Остается надеяться на лучшее.
Дон вернулась в операционную с литровым флаконом холодного физраствора. Ной велел сестре лить раствор в рану, пока он массирует сердце. Дон наклонила флакон и начала осторожно заливать жидкость.
— Быстрее, — поторопил Ной. — Чем скорее остынет сердце, тем скорее прекратится фибрилляция.
Дон выполнила указание. Обливание открытого сердца холодным раствором было для нее в новинку, хотя Дон и проработала операционной сестрой почти двадцать лет.
— Получилось, — сказал Ной. Ему не было нужды смотреть на монитор: он и так чувствовал, что фибрилляция утихает.
Дверь распахнулась, и на пороге появился кардиохирург Адам Стивенс. Он замер на мгновение, потрясенный открывшейся картиной: пациент лежит на столе со вскрытой грудной клеткой, операционная сестра льет в рану жидкость, а ординатор без перчаток массирует сердце. Бетси, сидевшая в углу на табуретке, поднялась и подала Стивенсу халат, в который тот сунул руки, после чего вопросительно взглянул на Ноя, ожидая объяснений. Ординатор и анестезиолог кратко ввели кардиохирурга в курс дела, пока Бетси помогала ему натягивать перчатки.
— Ладно, — кивнул Стивенс, — а теперь давайте переведем его на искусственное кровообращение. Питер, у тебя все готово?
— Да, — откликнулся перфузиолог.
— Спасибо, что заглянул к нам, Адам, — впервые за то время, пока шла борьба, подал голос Мейсон. — Досадно, когда из-за неудачной анестезии все летит кувырком. К сожалению, меня ждут в другой операционной, а то я остался бы и помог тебе. Но доктор Эндрюс в полном твоем распоряжении. Удачи! — бросив многозначительный взгляд на Аву, Уильям Мейсон покинул коллег. Только Сид Эндрюс махнул ему вслед. Все остальные были слишком заняты, хоть и слышали речь Мейсона.
— Продолжайте массаж, — сказал доктор Стивенс, — хотя, скорее всего, это бесполезно, учитывая низкую сатурацию. Кстати, холодный физраствор — неплохая идея, и не только для прекращения фибрилляции, но и чтобы промыть полость после вашего вторжения, доктор Ротхаузер. А теперь наденьте-ка перчатки и халат, а я пока обложу рану стерильными салфетками.
Бетси помогла Ною одеться, и он вернулся к столу. К этому моменту доктор Стивенс и ассистировавший ему ординатор Эндрюс уже держали в руках венозный катетер и два артериальных, один из которых предназначался для кардиоплегического раствора, снижающего потребность в кислороде. Кардиохирург начал устанавливать катетеры. Когда последний из них вошел в верхнюю полую вену, пациент был полностью подключен к АИК. Оксигенация крови и давление начали быстро подниматься.
— Я хочу охладить его как минимум до тридцати двух градусов, — сказал Адам Стивенс перфузиологу.
— Мы почти у цели, — сообщил тот. — Он уже на тридцати пяти градусах, а сердце — на тридцати четырех.
— Скажите, когда можно будет сделать бронхоскопию, — обратилась Ава к доктору Стивенсу. Анестезиологи Дэвид и Гарри, явившиеся с дефибриллятором, убедились, что ситуация у коллеги более-менее под контролем, и покинули операционную. Их место занял доктор Карл Уайт, пульмонолог. В его задачу входило промывание бронхов пациента.
— Пожалуйста, действуйте, — разрешил Стивенс. — Чем меньше он будет находиться на АИК, тем лучше.
При бронхоскопии выяснилось, что оба протока полностью закупорены рвотными массами. Когда препятствия были удалены, спавшиеся легкие удалось расправить.
— Отлично! — Ава чувствовала удовлетворение. Показатели были в норме и оставались стабильными, как и уровень кислотно-щелочного баланса крови, который она скорректировала чуть ранее. Также доктор Лондон провела пробу на совместимость крови на тот случай, если понадобится переливание, хотя кровопотеря была незначительной.
Напряжение, царившее в операционной, спало. Кардиохирург и Ной приготовились отключить Брюса от аппарата искусственного кровообращения, на котором он пробыл чуть более десяти минут. Ава, в свою очередь, подключила пациента к ИВЛ со стопроцентным кислородом. Все выглядело превосходно, данные на мониторе не внушали опасений. Первым делом следовало прекратить подачу охлажденного раствора и согреть сердце.
Доктор Стивенс снял зажим с аорты, чтобы увеличить приток крови к коронарным артериям и быстрее поднять температуру. Кардиохирург ожидал, что после освобождения аорты сердце заработает, как обычно случалось при операциях по аортокоронарному шунтированию, однако этого не произошло. Неустрашимый Адам Стивенс попытался «завести» сердце с помощью серии электрических разрядов. Увы, безуспешно. Установили внутренний кардиостимулятор, но и это не помогло. Сердце Брюса не билось.
— Как думаете, в чем причина? — спросил Ной, наблюдая за действиями кардиохирурга. Он чувствовал нарастающую тревогу коллеги.
— Ничего не понимаю, — признался Стивенс. — Ни разу не видел, чтобы сердце не реагировало даже на кардиостимулятор. Честно скажу, это плохой знак.
— Прошло всего несколько минут между введением гепарина и фибрилляцией, — заметил Ной. — Возможно, не удалось снизить свертывание. Могло это стать причиной?
— Да, не исключено, — согласился доктор Стивенс. Затем обернулся к Аве: — Давайте еще раз проверим уровень электролитов.
Она взяла еще один образец крови и отправила в лабораторию.
Внутри у доктора Стивенса поднималась волна раздражения: он использовал все известные ему приемы, заставлял Аву вводить различные кардиостимулирующие препараты и даже лидокаин внутривенно. И все безрезультатно.