Мальчик ждал недолго. Вскоре показалась грузная фигура Бантара, шагавшего рядом с каким-то офицером.
Происходил смотр батальонов, уходивших на крепостные валы. Бантар напутствовал национальных гвардейцев, которые шли на помощь войскам, защищавшим подступы к Парижу.
Кри-Кри присоединился к группе людей, собравшихся здесь, чтобы послать храбрецам братский привет и пожелать успеха. Но не прошло и нескольких минут, как он увидел Гастона в форме федерата: юноша направлялся прямо к нему.
Кри-Кри и обрадовался и удивился. Давно ли они расстались на улице Рампонно!
— Как ты сюда попал?
Один и тот же вопрос был задан мальчиками одновременно.
— Я — к дяде Жозефу.
— А я — на сборный пункт. Хорошо, что и ты сюда пришёл. Ты мне очень нужен, Шарло, — сказал Гастон и огляделся вокруг.
Кри-Кри заметил, что его друг не то озадачен, не то взволнован.
— Видишь ли, — проговорил Гастон нерешительно, — я хотел тебя кое о чём попросить.
— В чём дело?
— Не знаю, как ты на это посмотришь… — И яркая краска залила лицо, уши и даже шею Гастона.
Видя смущение друга, Кри-Кри заинтересовался ещё больше:
— Говори! Говори же!
— Видишь ли, неизвестно, вернусь я с баррикады или нет. Мне хотелось бы…
— Не тяни! Говори прямо!
— Я написал стихотворение, и предлинное… для Мари, понимаешь? Запомни из него хоть четыре строчки.
Кри-Кри даже присвистнул от неожиданности:
— Ты знаешь, я и сам не промах насчёт стихов, но мне и в голову не приходило посвящать стихи… девчонке!
— Так ведь я только на тот случай, если меня убьют, — смущённо сказал Гастон.
Кри-Кри тотчас пожалел о нечаянно вырвавшихся словах.
— Говори, я запомню целиком, — поспешил он заверить друга. — Увидишь, я всё запомню!
Гастон на мгновение задумался, как бы припоминая, и затем произнёс очень просто, но с глубоким чувством:
Мари, твой светлый облик
Всегда передо мной!
Мари, моя подруга,
Прощай! Иду я в бой!
Гастон произносил эти строки, а Кри-Кри понимающе кивал в такт головой. Затем не выдержал и сказал:
— Только почему «светлый облик»? По-моему, лучше «нежный». Впрочем, если тебе так больше нравится, мне всё равно, но я бы написал «нежный».
— Ну, повтори, повтори, чтобы я был уверен! — торопил Гастон.
Кри-Кри исполнил просьбу друга.
— Хорошо! Теперь я могу идти спокойно… Рассказывают, что в деревнях, где водворились версальцы, кровь льётся рекой. Они не щадят ни женщин, ни детей… Надо подумать о Мари. Береги её!
— Можешь не сомневаться, сюда они никогда не пройдут.
— Давай-ка обнимемся на прощание!
Друзья порывисто обнялись.
Гастон первый высвободился из объятий Кри-Кри и быстро зашагал но площади.
— Гастон! Гастон! — окликнул его Кри-Кри и бросился за ним вдогонку.
Юноша остановился.
— Когда мы увидимся? — спросил Кри-Кри.
— Не знаю. Говорят, нас сперва отправят рыть траншею у Сен-Флорентийского редута.
— Так это же близ Тюильрийского сада! Знаешь что, Гастон? В воскресенье там большой концерт в пользу вдов и сирот. Приходи туда, и мы с Мари там будем.
— Это дело! — весело отозвался Гастон. — Если только мне разрешат, — добавил он, хлопнув Кри-Кри по плечу.
— А что, если я приду к тебе завтра на редут? Можно?
— Приходи! Если не пустят — посвисти: я выйду к тебе… А как ты уйдёшь из кафе? — бросил на ходу Гастон, направляясь к сборному пункту.
— Я надоумлю хозяйку послать меня за цикорием на площадь Согласия, а оттуда до твоей баррикады рукой подать! — крикнул Шарло вслед Гастону.
Между тем два батальона национальных гвардейцев уже построились, и барабаны возвестили начало их славного боевого похода.
На их место у здания вокзала стали сходиться юные коммунары, и среди них Кри-Кри легко отыскал стройную фигуру своего друга.
В то же время мальчик не терял из виду и дядю Жозефа. Бантар, пожав руку офицеру, направился к баррикаде, замыкавшей проход с улицы Сен-Антуан: там он условился встретиться с Шарло, чтобы вместе продолжать путь к Вандомской площади.
Глава пятаяВандомская колонна
16 мая омнибус — редкое в те дни явление, на улицах Парижа — курсировал между площадями Бастилии и Согласия для пассажиров, имевших пропуск на торжества по случаю свержения колонны.
Шарло и Жозеф скоро присоединились к непрерывному потоку людей, устремившихся с площади Согласия по улицам Риволи и Кастильонской на Вандомскую площадь.
Темой всех разговоров было предстоящее событие, и Кри-Кри старался ничего не пропустить мимо ушей.
До его слуха донеслись слова молодого человека, шагавшего впереди рядом с другим, несколько постарше:
— Я живу тут совсем неподалёку. Все окна мы заклеили бумажными лентами, чтобы стёкла не посыпались от сотрясения. Боюсь только, как бы бронзовый император не отскочил при падении и не пожаловал нежданным гостем в наш дом.
— Да нет, этого бояться нечего: императоры не заходят в рабочие дома, — усмехнулся второй. — Ты слышал, — продолжал он, — говорят, один американский банкир, из самых богатых, хотел купить у Коммуны Вандомскую колонну, чтобы поставить её потом в Центральном парке в Нью-Йорке.
— Как же так? — удивился первый. — Ведь в Америке, поди, республика…
— Что ж ты думаешь! Такова цена американским республиканцам! На словах они демократы, а на деле почитают деспотов.
— Некоторые газеты всё-таки отстаивают колонну, называя её большим произведением искусства.
— Это болтают писаки из тех, что остались на содержании у Версаля. Коммуна всё ещё разрешает этим тёмным листкам ежедневно распускать по городу всевозможную клевету на коммунаров. «Произведение искусства»! Какая нелепость! Да знаешь ли ты, что известный всему миру художник Курбе предложил убрать этот памятник с первого дня, как стал во главе Свободной ассоциации художников. Это он внёс предложение сбросить деспота и на его пьедестале установить статую в честь победы революции восемнадцатого марта. Курбе говорит, что Вандомская колонна не представляет никакой художественной ценности. Она лишь позорит Францию, потому что прославляет идею войны и завоеваний, которые нужны только императору и богачам, но ненавистны народу…
— Абади продолжает получать от тьеровцев письма с угрозами, — услышал Кри-Кри разговор других прохожих, слева. — Пишут, что его ждёт смерть, если он доведёт дело до конца. Ведь…
Толпа оттеснила говоривших от Кри-Кри, и он не услышал конца фразы!
— Дядя Жозеф, кто такой Абади? — спросил он.
— Абади — инженер. Коммуна поручила ему всю подготовку к свержению колонны, а бонапартисты хотят сохранить её во что бы то ни стало и дошли до того, что угрожают Абади.
Вандомская площадь была полна народу. Любопытные, не получившие пропусков, заняли все крыши.
Пестрота костюмов, шум голосов, суета, движение — всё это могло смутить и огорошить любого. У Кри-Кри, хоть он и привык к парижской сутолоке, разбегались глаза. Ему хотелось посмотреть и на колонну, для которой сегодня пробил последний час, и на запрудивших площадь защитников Коммуны.
Кого здесь только не было! И солдаты Национальной гвардии в форме, и добровольцы — рабочее население Парижа, и гарибальдийцы.[30] Последние были особенно живописны. Солнце обливало своими лучами их красные костюмы, ветер играл петушиными перьями на мягких шляпах. Их вооружение было разнообразно: ружья, карабины, сабли, тесаки…
Вандомская площадь невелика по сравнению с другими парижскими площадями и имеет восьмиугольную форму. Посредине площади высилась колонна. В этот день она походила на мачту большого корабля — так она была вся опутана канатами и блоками.
Сложные подготовительные работы к свержению колонны наконец закончились. Насыпь из земли, мусора и соломы в пять метров вышиной и десять шириной начиналась на расстоянии пятнадцати метров от цоколя. Слой песка покрывал ту часть подстилки, на которую должен был прийтись — самый сильный удар падающего памятника. Колонну прорезали наискось с двух сторон.
На возвышенности Нев-Пти-Шан был установлен ворот, прочно прикреплённый к земле. От него шёл к колонне толстый канат, охвативший кольцом её верхушку.
Кри-Кри очень хотелось подойти ближе и хорошенько рассмотреть отдельные детали памятника, который Наполеон отлил из тысячи двухсот неприятельских орудий. Но вокруг настила стояли ряды национальных гвардейцев; они не допускали никого подходить близко во избежание несчастного случая, возможного в ту минуту, когда сооружение будет падать.
Теперь Кри-Кри сожалел, что прежде, бывая столько раз на Вандомской площади, не удосужился разглядеть как следует бронзовую обшивку колонны. На бронзе, которая спиралью обвивала монумент, были изображены различные эпизоды наполеоновских войн.
Не только Кри-Кри, но многие присутствующие осаждали гвардейцев, желая подойти к колонне. Однако стража была неумолима.
Внезапно, при общей тишине, в воздухе разнеслись слова:
…О, если бы возможно было
Собрать всю кровь, пролитую тобой,
Она бы площадь всю Вандомскую залила
И с ней — чудовище с златою головой..
Кри-Кри узнал голос Виктора Лиможа. Поэт стоял невдалеке и смотрел на статую Бонапарта. Все молча повернули голову в его сторону. В глазах у многих можно было прочесть одобрение поэту, который сумел так хорошо выразить в эту минуту мысли и чувства парижан.
Напряжение толпы дошло до крайнего предела, когда наконец резкий свисток оповестил о наступлении торжественной минуты.
Сигнал подал морской капитан. Тотчас полковник Национальной гвардии в красном кепи с золотыми галунами взобрался на верхушку колонны и при криках толпы: «Да здравствует Коммуна!» — разорвал трёхцветное знамя, которое повесили там накануне.