Девушка бросила охапку бинтов в корзину и повернулась к Шарлотте, полоснув по ее лицу надменным серым взглядом.
– Я вас знаю? – вымолвила Шарлотта.
– Если это из-за того, что я тыкаю, так мы здесь все равны, а об этикете в таком месте можно и вовсе забыть, если ты вдруг из богатых. На, отнеси.
Девушка сунула корзину в руки опешившей Шарлотте.
– Как, говорите, ваше имя?
– Эмми. Эмми Роббинс.
Девушка была молоденькая, даже слишком.
– Сколько вам лет, Эмми?
– Тебя старуха следить за нами приставила? – Эмми презрительно прищурилась. – Мы с ней вроде обсудили все.
– Старуха?
– Сестра Кармайкл.
– Какая же она старуха? Ей нет и тридцати, – возмутилась Шарлотта, которая была лишь на пару месяцев младше Мелани.
– Неважно, что у нее написано в бумагах, если она сухарь и зануда.
Эмми принялась наполнять бинтами вторую корзину, давая понять, что разговаривать больше не о чем. Петра дружелюбно кивнула. Шарлотта понесла добычу на склад, решив сворачивать бинты, если не найдется другого дела.
И кого здесь обучать? Малолетнюю нахалку или девушку, ни слова не понимающую по-английски? Таким в палатах не место. Именно поэтому они и здесь – среди стойкого острого запаха крови с примесью бог знает чего. Может, нынешний порядок в госпитале не так уж несправедлив и добровольцы действительно никогда не смогут стать настоящими сестрами?
***
Шарлотта привыкла работать ночами. Работы было не меньше, чем днем. Госпиталь никогда не спал. Раненых привозили круглосуточно. Разве что автоколонна приезжала за выздоровевшими и списанными всегда только днем.
Вскоре пришло первое письмо из дома, написанное рукой Анны, но содержащее вопросы и пожелания от всех домочадцев. Анна и дети переехали в дом старших Аддерли после авианалета, случившегося 8 сентября.
«Мы теперь всегда соблюдаем ночное затемнение окон, но не все это делают. Неужели люди думают, такое случилось в первый и последний раз? Неужели так трудно завесить окна? Половина центральных улиц освещена, как обычно.
Страшно вспомнить, как шарили по небу белые лучи прожекторов. Сами цеппелины я не видела. Рассказывают, что они пришли со стороны Кембриджа. Мы все легли спать, а проснулись от ужасных звуков. Как подумаю, что ты, возможно, слышишь их ежедневно…
Они чудом не разрушили Собор Святого Павла. Кажется, пострадали какие-то склады недалеко от него и несколько домов. Есть погибшие. На площади Ливерпульского вокзала бомбы попали в омнибусы.
Бедный папа невероятно удручен. Он никак не ожидал, что противовоздушная оборона так плохо работает. Насколько я поняла, цеппелины сбить не удалось, и даже погиб один из английских аэропланов.
Выходить наружу теперь совершенно не хочется даже днем. Мы подумываем о том, чтобы отнести в подвал самое необходимое и превратить его в бомбоубежище».
Она также сообщала, что Джонатана выписали из госпиталя, и сейчас он проходит четырехмесячные офицерские курсы в Англии. Нога почти не сгибалась, но, благодаря покровительству начальства, ему предложили должность адъютанта батальона. Он будет находиться в штабе – заниматься бумажной работой и помогать в разработке планов. Чтобы получить это назначение, нужно быть капитаном, и Джонатан ожидает скорого повышения в звании сразу на две ступени – потеряв множество кадровых офицеров регулярной армии, британское командование теперь очень быстро продвигает тех, кто в мирное время показался бы слишком молодым для этого.
Джон считал это удачей, Анна, разумеется, – нет. Ей хотелось, чтобы муж вернулся домой и она не жила бы в вечном страхе за него. Но Анна рассчитывала, что хотя бы удастся увидеться, пока он в Англии.
В конверте нашлась небольшая записка от Вивьен. Нетвердый детский почерк, неровные буквы:
«Мадам мама!
Победить всех и возвращайтесь».
Вивьен писала по-английски. Шарлотту мучила совесть, что малышка вновь брошена в доме по сути чужих для нее людей. Хотя неизвестно, что стало с девочками из приюта мадам Делоне теперь, когда Париж бомбили германские самолеты и дирижабли и вражеская армия могла в любой момент занять город. Авианалеты до этого происходили и в Англии, но в Лондоне это случилось впервые.
Вслед за письмом Анны пришло еще одно – от Уильяма, который писал крайне редко. За год разлуки Шарлотта получила от него весточку всего четыре раза.
«Cher ami!
Получил Ваше письмо из Франции. Я горжусь Вами. Но как это ожидаемо! Вы, с Вашим всепоглощающим сочувствием и безграничной силой духа, не могли остаться в стороне.
Надеюсь, у Вас все хорошо и Вы освоились на новом месте. Слава Богу, мне не доводилось лежать в госпитале, и потому быт сестер мне не знаком. Но надеюсь, для вас созданы все условия.
Когда мы вернемся домой, нам обоим будет что порассказать друг другу. Если бы я только знал, где теперь Ваш дом, cher ami. Увы, я, возможно, видел ответ в Ваших глазах при прощании.
Мне жаль, что я не оправдал Ваших надежд. Это единственное, о чем я буду сожалеть до конца моей жизни.
Искренне любящий Вас,
Ваш супруг,
У. Уайт, сержант».
Он понимал, что Шарлотта не собиралась возвращаться в их дом. Упомянутая Уиллом сила духа была не так уж велика, если Шарлотта не могла написать одну-единственную строчку, которая расставила бы все по местам. Но ждать, пока оставшиеся теплые чувства к Уильяму окончательно остынут, не хотелось. Он стал в свое время спасением от Тедди. Больше ее спасать не надо.
О Тедди Шарлотта теперь не знала ничего. Она не спрашивала Анну, не писала о нем Джону и самому Тедди ни одного письма не отправила. Временами она ловила себя на кошмарной мысли о том, что война может помочь им выбраться из пресловутого треугольника, уничтожив один из углов. Любой или все три. Тут же Шарлотта принималась просить у Господа прощения и молиться за жизни обоих мужчин.
***
– Руки, ноги, пальцы – надоело! – закатил глаза дюжий санитар Додвелл.
Он заканчивал наводить порядок в одной из операционных палаток.
– Что же вы рассчитывали увидеть в полевом госпитале, капрал? Только прекрасных медсестер? – сочувствующе улыбнулась Шарлотта.
– Посмотрите, кто у нас пытается острить! – фыркнул Додвелл. – Еще нашатыря принести?
– Спасибо, мне достаточно, – огрызнулась Шарлотта.
– Капрал, не будьте так строги к сестре Уайт, – мягко попросил доктор Торп, которому Шарлотта помогала снять окровавленный халат. – Это ее первое дежурство в операционной. Надо сказать, весьма неплохое начало. Старшая сестра Кармайкл у нас новатор и молодец.
Капитан Фрэнк Торп всегда казался Шарлотте чересчур застенчивым и нерешительным. При разговоре он обычно краснел и смотрел куда угодно, только не на собеседника. За трапезой молодой хирург старался сесть по возможности отдельно ото всех, а женщины приводили его в состояние, среднее между смертельным ужасом и священным трепетом.
Каково же было удивление сестры Уайт в первую смену в качестве операционной сестры, когда капитан Торп, войдя в палатку, мгновенно переменился. Его глаза смотрели сурово и будто проникали взглядом внутрь тела пациента, стремясь провести более точную диагностику. Твердая рука ни разу не дрогнула, а острый ум быстро принимал жизненно важные решения. Весь персонал, помогающий доктору, взирал на него, как на мессию.
Неужели излишне скромный мужчина и хирург, умело ампутирующий конечности и вправляющий на место кости и внутренности, – это один и тот же человек?
Зато сама Шарлотта дважды очнулась на руках санитара и не смогла сделать и пары стежков по живой коже. Вся ночь прошла в тошнотворном мареве. Наверное, военная сестра, ассистировавшая вместе с ней, сейчас рассказывает остальным, насколько бесполезна затея Мелани. А теперь, посмотрите-ка, этот удивительный доктор ее хвалит.
– Капитан, я не гожусь, – тихо сказала Шарлотта, когда они вдвоем вышли из палатки.
Хирург покраснел до самой макушки и посмотрел вдаль мимо Шарлотты.
– Это все нормально. Здоровая человеческая реакция. Но вы должны кое-что хорошенько понять и всегда об этом помнить – я их не истязаю. Я спасаю им жизнь. Как бы отвратительно ни выглядело со стороны – это мы, такие, как есть. Человек так устроен. У него есть кровь, и кишечник, и головной мозг, и все остальное. Я все сделаю, вы только помогайте. Я без вас не справлюсь, раненые тоже.
– Спасибо, – прошептала Шарлотта.
– Вы придете еще? Не сбежите стирать бинты? Если что, я прикажу капралу Додвеллу вас притащить насильно. Вы… – он замялся. – Вы подходите.
– Тогда отдыхайте и до встречи, – Шарлотта неумело отдала честь и, обессиленная, но счастливая, побрела к своей палатке.
Дневные уже ушли, а ночные спали или дремали. Эмми Роббинс спрятала под подушку книгу и отвернулась, натянув на ухо одеяло. Не попав в пятерку избранных, которых обучали настоящему сестринскому делу, Эмми совсем перестала разговаривать с Шарлоттой.
6
Сестра Роббинс заглянула в одну из палат. Ее прислала сюда сестра Блейз с поручением к дежурной, но никого, кроме раненых, внутри не оказалось. Эмми вошла внутрь и чинно прошлась между рядами коек, высоко держа голову и воображая себя настоящей медицинской сестрой.
– Пить… – прозвучал тихий голос за ее спиной.
Эмми обернулась и увидела молодого солдата с забинтованной головой и ввалившимися щеками. Сухие синеватые губы продолжали беззвучно шептать.
– Сейчас, – Эмми поискала глазами кувшин с водой, наполнила и принесла раненому стакан.
Он протянул трясущуюся руку, но она словно не слушалась и упала обратно на одеяло. Эмми неловко приподняла молодого человека и поднесла стакан к его губам. Он сделал три жадных глотка и сразу же оживился.
– Спасибо, прекрасная спасительница, – он слабо улыбнулся и поднял на Эмми красивые темные глаза. – Ни разу вас здесь не видел.