Баттерфилду было тридцать шесть лет, когда весной или летом 1848 года Шарлотта решила посетить его. После её смерти в статье, напечатанной в «Уилсденском альманахе» (1891), он вспоминал об этом посещении. Из статьи следовало, что именно он уговорил Шарлотту Бронте не касаться в высшей степени злободневных явлений чартизма, учитывая общее умонастроение рабочих графства. Такое произведение могло бы, по его мнению, только «раздуть пламя из всё ещё тлеющих углей недовольства». Бронте, как явствует из воспоминаний Баттерфилда, с ним согласилась[60]. Противница революций Шарлотта Бронте, не принимая «восстания и бунты» – таково отношение её, очевидно, и к программе чартистской партии «физической силы», – избирает другую социальную тему. Её всегда живо интересовал луддизм. Теперь она пытается разобраться в его причинах, причём желает понять и судить по справедливости, то есть, говоря её же словами, представить жизнь «в откровенном свете реальности». Об этом она и предупреждает на первой же странице «Шерли» (1849): «Если ты думаешь, читатель, что тебе уготовано хоть сколько-нибудь романтическое повествование, то ты ещё никогда не заблуждался более. Ты ожидаешь нечто чувствительное, поэтическое, мечтательное? Ты ожидаешь страсть, волнение, мелодраму? Умерь свои ожидания и низведи их до уровня обыденности. Нечто реальное, спокойное и положительное ныне предстоит тебе, нечто столь же неромантическое, как утро понедельника, когда все, кто должен работать, просыпаются с мыслью, что нужно вставать и приниматься за дело. Я не утверждаю, что ты не почувствуешь вкуса чего-нибудь возбуждающего аппетит, особенно к середине и к концу обеда, но решено, что первое блюдо, поданное на стол, будет напоминать то, что должен есть католик, и даже англокатолик, в пятницу на Страстной неделе. А это холодные бобы с уксусом, без масла, пресный хлеб с горькими травами и никакого жареного ягнёнка». Предупреждение и шутливое, и серьёзное. То, что она хочет «подать» на стол читателя, – действительность, правда, и порой горькая правда. То, что в дни юности вызывало восторг и энтузиазм, теперь выглядит совсем неутешительно, приводит с собой тяжкие раздумья и суровые, безотрадные выводы. Теперь она иначе оценивает период наполеоновских войн и тяжёлое экономическое положение Англии того времени, и прежде всего – народа. Это было время бедствия, достигшего наивысшей остроты, назревало «потрясение» основ, но правительство не обращало, «как водится», на это никакого внимания. «Страдальцы», чьё единственное «наследие был труд и которые его потеряли и не могли получить работы, а следовательно, не получали и заработной платы, и поэтому не имели хлеба, – им было предоставлено страдать и дальше». Возможно, это было и неизбежно – продолжает размышлять писательница – ведь нельзя остановить «прогресс в изобретении», нельзя было кончить войну, найти средства, чтобы помочь самым бедствующим, но от этого им было не легче, и «они ели хлеб и пили воду горя и нужды». Сильные мира оказались бессильны утолить страдания народа, да и не слишком заботились о том. А между тем рабочие были лишены самого необходимого, своего самого элементарного права, дарованного Природой, – трудиться, жить достойно, быть независимыми и свободными людьми, потому что тот, кто не может накормить своих детей, – не может быть по-настоящему свободен и независим. Так писать о прошлом мог только литератор, которого волновало настоящее. Мы не можем согласиться с мнением известной исследовательницы творчества Бронте Филлис Бентли, что «Шерли» – первый «индустриальный», «промышленный», точнее – «классовый» роман в английской литературе XIX века. Нет, у «Шерли» были романы-предшественники на тему о классовой борьбе – «Сибилла, или Две нации» (1845) Б. Дизраэли, «Мери Бартон» (1848) Элизабет Гаскелл, «Дрожжи» (1848–1849) Чарльза Кингсли. Впрочем, эта тема вошла в английскую социально-экономическую и художественную литературу несколько раньше. В 1832 году известная писательница и общественная деятельница Гарриэт Мартино начала публикацию своих «Картинок политической экономии» – о взаимоотношениях между рабочими и промышленниками. Самую животрепещущую экономическую, классовую, политическую тему современности «маленькая глухая женщина из Норвича», как пренебрежительно отозвался о Мартино один из высокопоставленных государственных чиновников того времени, сумела подать интересно: она была хорошей рассказчицей. Её «Картинки» представляли собой, по сути дела, небольшие повести, так выразительно в них были прорисованы характеры и отношения, так колоритны и остры диалоги. Их читали с не меньшим интересом, чем романы. Они привлекали внимание Англии к положению рабочих. Примеру мисс Марти-но последовали писательницы Кэролайн Боулс, автор «Рассказов о фабриках» (1833), а также поборница женского равноправия Кэролайн Нортон, написавшая цикл очерков «Голос фабрик» (1836). На рубеже 1839–1840 годов появился роман Фрэнсис Троллоп (матери будущего известного писателя Энтони Троллопа) «Майкл Армстронг, фабричный мальчик», сочувственное произведение одарённой писательницы, вдохновившейся успехом диккенсовского «Оливера Твиста» и решившей живописать судьбу такого же маленького «Оливера» из фабричной среды. Роман напоминает трактат «Ребёнок с английских островов» (1845) К. Нортон об эксплуатации детского труда, а сам трактат кажется написанным под влиянием популярнейшего стихотворения Элизабет Браунинг «Плач детей» (1843), горестной поэтической констатации бесчеловечного отношения общества к детям, изнуряемым на фабриках и в шахтах непосильным трудом. Созданное в том же году стихотворение Томаса Гуда «Песнь о рубашке» – о молодой женщине, которая, напрягая покрасневшие от бессонной ночи глаза, шьёт «стежок за стежком, стежок за стежком» не только очередную рубашку для хозяина, но незримый «саван» для самой себя, стало любимым в рабочей среде, где оно переписывалось от руки и нередко пелось (как о том свидетельствует «Мери Бартон»). Роман Дизраэли убедительно подтверждал справедливое заключение Энгельса о том, что в Англии нет единой нации, но есть две – богатых и бедных, капитала и труда. Труд низведён капиталом на крайнюю ступень «нищеты и варварства» – вторил Чарльз Кингсли в романе «Дрожжи», и эта крайняя ситуация вызывает «брожение» в массах. Таким образом, у «Шерли» были «предшественники», но наиболее значительным явился роман Гаскелл, роман смелый и мужественный, написанный на самую злободневную тему – о столкновениях рабочих-чартистов и капиталистической буржуазии.
Свою задачу романиста Элизабет Гаскелл определила скромно: она хотела поведать неведающим, что думают и чувствуют рабочие, которые, как она считает, не столько страдают от несправедливости, сколько от пренебрежительного отношения со стороны правящих классов. Она хотела убедить вышестоящие слои, что рабочий народ в массе своей – умные и стремящиеся не только к справедливости, но и к знаниям люди. Вот почему герой романа рабочий-ткач Джон Бартон, «ставший чартистом и коммунистом», – человек незаурядный. Он умён, у него развито чувство собственного достоинства. При всём при том он – живой человек, любящий дочь, стыдящийся своей сестры, которая «пала». Он честен, он – хороший товарищ и в то же время вспыльчив, раздражителен, питает склонность к горячительному, а когда выпьет, может круто обойтись с близкими. Да, он, конечно, страдает от пренебрежительного отношения к нему «тех», «богатых», но больше всего он думает о причинах социального неравенства. «Как это вышло, что они богаты, а мы бедны?» – спрашивает Джон Бартон. Основа «их» благосостояния, «их» богатства, – «наш» труд, приходит он к справедливому выводу. «Они скручивают нас в бараний рог, чтобы разбогатеть». Но сначала рабочие наивно верят, что «люди в парламенте» выслушают их и помогут. Джон Бартон, который собирается вместе с другими чартистами в Лондон, чтобы подать петицию (описываются события 1838 года), полон радужных надежд. Он со вниманием выслушивает напутствия товарищей. Возвращается он из Лондона оскорблённый и униженный, поклявшийся до конца дней не забывать об испытанном унижении, проклинающий тех, кто так «жестоко» обошёлся с чартистами. Хотя Э. Гаскелл, безусловно, стремилась к тому, чтобы помочь имущим и обездоленным «понять» друг друга, она блестяще показала практическую невозможность этого. Между классами пропасть, перебросить мост через неё невозможно. Вот, по сути, что думает и мог бы сказать Джон Бартон, который станет убийцей сына фабриканта Карсона, молодого человека, сделавшего из голодающих рабочих объект для карикатуры.
О том же противостоянии классов, о существовании двух наций в одной нации, различных по своим интересам, можно было прочитать между строк и в романе Ч. Диккенса «Домби и сын» (1847–1848).
Таким образом, у «Шерли» была богатая традиция. Не первой Шарлотта Бронте вывела на всеобщее обозрение и образ английского фабриканта в лице главного персонажа романа Роберта Мура, но её осуждение «класса промышленников и торговцев» (tradesmen) порой звучало острее, потому что было конкретнее и нагляднее. Если мы видим перед собой мистера Домби, например, уже заледеневшего в своей купеческой гордыне, тяготеющего к символическому, «космическому» воплощению наихудших черт собственничества, то фабрикант Роберт Мур показан в процессе омертвления человеческого и подмены его классовым.
…Кэролайн Хелстон любит своего дальнего родственника Роберта Мура. На правах кузины она часто посещает дом Мура и его сводной сестры Ортанз. Фирма Мура была некогда богата, но Французская революция, а затем наполеоновские войны, лишившие фирму европейского и американского рынков сбыта, почти разорили его, почему главная цель жизни Роберта – восстановить былое благосостояние, но достичь этого можно, только перестроив всю промышленную основу ткацкой фабрики, где он хозяин, заменив рабочие руки машинами, а это значит, что рабочие потеряют работу и, соответственно, средства к существованию. Однако Муру нет дела до рабочих. Он прежде всего озабочен собственным благоденствием, тем более, что жестокая конкуренция совершенно разорит его, если он не обновит техническую сторону своего мануфактурного дела. Первая партия машин, точнее, «рам», – особых приспособлений, которые позволяют резко сократить потребность в ручном труде ткачей, уже им была закуплена, но рабочие подстерегли телеги, гружённые рамами, сломали их и утопили в болоте. Рабочие отправляют депутацию к Муру, которая предлагает ему или свернуть «дело», или отказаться от планов его переоборудования, или, на худой конец, хотя бы повременить с ним, приняв во внимание бедственное положение уволенных. Мур наотрез отказывается, отказывается высокомерно и эгоистично, причём заранее вызванный констебль арестовывает вожака депутации и вдохновителя «несогласий» рабочих и промышленников. Да, положение Мура тоже нелёгкое: надо купить новую партию машин, а средств нет, и Роберт Мур, который неравнодушен к Кэролайн и охотно женился бы на хорошенькой и умной девушке, начинает всерьёз задумываться о браке по расчёту с мисс Шерли Килдар, богатой наследницей, которая после долгого отсутствия вновь поселилась в своём йоркширском поместье Филдхед.