[63].
О том и свидетельствует роман «Шерли», в частности реализм его образов, который зависел не только от личного опыта автора, не только от биографической основы, но от способности увидеть главное в том или ином явлении реальной жизни или реальном характере и поднять это главное на уровень типического. Таковы образы пасторов Хелстона и Холла, Кэролайн и Шерли, но Шарлотта Бронте блестяще доказала, что образ может быть правдив и художественно убедителен, даже если у него не было прототипа, ей лично знакомого. Таким явился Мур – результат способности писательницы к обобщению индивидуальных черт буржуазного делячества и эгоизма, которые в изобилии «предлагала» социальная «реальность» Англии 30–40-х годов.
Бронте, однако, и теперь опасается того, что Льюис называл «мелодрамой», то есть придуманности образов и ситуаций. По-видимому, в ней крепнет сознание искусственности неправдоподобного разрешения реальных конфликтов. Значит ли это, что она совсем отказалась от романтического вымысла, от своего прежнего понимания «верного» изображения, не исключающего «бурного зова» воображения? Те элементы романтизма, что существуют в творческой манере Бронте, явно сейчас отступают на задний план, и в «Шерли» нет «чрезмерно ярких красок». Не однажды и на страницах романа, и в переписке она подтвердит намерение придерживаться жизненной достоверности.
Как известно, Смиту, Уильямсу и Тэйлору она посылала рукопись по частям. Они возвращали ей написанное с критическими замечаниями, и писательница всегда готова их принять, если они не противоречат главному принципу её творчества. И Тэйлор, и Уильямс жаловались, например, что её мужским персонажам не хватает выразительности, и вот что отвечает Шарлотта Бронте: «Мои критики действительно заслуживают право на самую искреннюю мою благодарность за ту дружескую откровенность, с которой они судят о книге. Оба, и мистер Уильямс, и мистер Тэйлор, так выражают и утверждают своё мнение, что к ним трудно не прислушаться самым внимательным образом, но, в свою очередь, я тоже хочу сказать кое-что по этому поводу. Вы оба придаёте чересчур большое значение тому, что называете художественной интерпретацией предмета, но говорите что угодно, господа, и как угодно убедительно, правда всё же лучше, чем искусство. Песни Бёрнса лучше, чем эпические произведения Булвера. Грубоватые, небрежные эскизы Теккерея предпочтительнее тысяч тщательно выписанных картин. Как я ни невежественна, я осмелюсь придерживаться этой доктрины и всячески её утверждать»[64]. Издателям, очевидно, не хватало «романтичности» образов, для Шарлотты же подобная интерпретация становится равнозначной нарочитости: поэтому она предпочитает реализм поэзии Бёрнса невероятным ситуациям в романах популярного мастера приключенческо-детективного жанра Булвера-Литтона. «Истину страстей» она теперь считает необходимым изображать в истинных же, реальных обстоятельствах.
А всё-таки в письме от 21 сентября 1849 года, которое она пишет Уильямсу после окончания «Шерли», есть знаменательные строчки; посетовав на «незначительность» своего жизненного опыта, она вновь утверждает стимулирующую силу воображения: «Я должна следовать собственным литературным путём… Способность воображения позволила мне удержаться на поверхности «вод», когда я захлёбывалась три месяца назад. Активное использование этой способности поддерживало меня с тех пор, и результат меня теперь радует, ибо я чувствую, что он дал мне возможность доставить удовольствие другим»[65]. Способность воображения уже не характеризуется ею в терминах романтической категории. Теперь она склонна её понимать как творческую силу, способность к литературному труду вообще, которая помогает, в частности, противостоять жизненным невзгодам.
Обращают на себя внимание её слова о «собственном… пути». Она хотела быть и была самобытной писательницей. Самобытность её проявляется в том, что утверждающаяся реалистическая образность в романе всё ещё сохраняет преемственную связь с романтической эстетикой. Бронте не утратила, например, тяготения к живописанию «особенного», «вызывающего удивление» в характере человека, но это особенное для неё всё более отождествляется с «главным», типическим. Главное в Муре – его частнособственнический интерес, и так конкретно, так правдиво демонстрирует автор это свойство психологии дельца и хозяина, что последующее духовное перерождение Мура мы воспринимаем как отступление именно от реализма, как вторжение некоторой придуманности.
…Кэролайн, отвергнутая и забытая Муром, переживает тяжкие дни. Она несчастна. Узнав, что Роберт вскоре женится на Шерли, она заболевает. Сначала её болезнь кажется обычной «лихорадкой», но проходят дни и недели, а ей не становится лучше. Совсем напротив, «лихорадка» вместе с затаённым горем ведут, как кажется всем окружающим, к неминуемому грустному концу. Двадцать четвёртая глава романа, в которой рассказывается о болезни Кэролайн, была написана Шарлоттой Бронте после длительного перерыва, вызванного болезнью и смертью сестёр, и полна поэтому глубокой личной скорби. Однако Кэролайн не умирает: её спасло признание миссис Прайор, компаньонки Шерли. Миссис Прайор – мать Кэролайн. Она покинула дочь, когда та была ещё маленькой, так как не хотела сносить оскорбительного и низкого поведения мужа. Все эти годы она жила под вымышленным именем. Кэролайн, которую смертельно угнетала мысль, что она всем чужая на свете, выздоравливает. Теперь она не так несчастна, как прежде, хотя уже давно не видела Роберта. Ещё во время её болезни он уехал в Лондон и вот уже несколько месяцев отсутствует, что странно для человека, который имеет какие-то планы в отношении богатой наследницы; тем более странно, что у Шерли появился новый, титулованный, поклонник. Дело может кончиться браком – предупреждает Йорк Роберта, наконец-то решившего вернуться домой. Они едут вместе по направлению к Филдхеду, и тут Роберт Мур признаётся Йорку, что уже сделал предложение Шерли, но был ею отвергнут. Шерли разгадала его практический расчёт и отказала ему, упрекнув, что он говорит скорее «как разбойник», посягающий на её «кошелёк», чем как влюблённый. Это – правда, и у Роберта хватило искренности не отрицать истинного мотива своего предложения. Однако и он, и мистер Йорк не знают, как объяснить причину явного смущения и радости, которые Шерли всегда испытывала при виде Мура. Они и предположить не могут, что эти смущение и радость относились не к Роберту, но были вызваны тайной любовью к её бывшему учителю, брату Роберта, серьёзному, положительному Луису. Так опять в роман Бронте входит тема отношений Учителя и Ученицы. Шерли, как перед этим Фрэнсис Анри – Кримсуорта, как Джейн – Рочестера, называет своего учителя «master». Это обычное в английском языке название для учителя мужского пола, безусловно, приобретает в данном контексте и дополнительный смысл: оно подразумевает не просто «хозяина», но человека, наделённого высшим авторитетом духовной власти над другими.
Итак, для Йорка и Мура отказ Шерли Роберту – полная неожиданность. На этом они прощаются, – Мур остановился, чтобы напоить у плотины коня, а Йорк продолжает путь, – как вдруг раздаётся выстрел. Обернувшись, Йорк видит распростёртого Мура. Он ранен – очевидно, кто-нибудь из рабочих свёл счёты с фабрикантом. Йорк увозит Роберта к себе домой, где раненый проводит несколько месяцев: выздоровление было трудным. Болезнь излечила Роберта и от эгоизма, и от чрезмерной меркантильности. Вернувшись домой, он в первый же вечер посылает за Кэролайн. Теперь он стоически готов принять разорение и уехать в Америку, чтобы попытать счастья на Диком Западе. С ним – полагает Роберт – уедет и Луис, не вечно же ему терпеть подневольное положение учителя, но события развиваются иначе: между Луисом и Шерли, которая отказала и титулованному претенденту, происходит наконец объяснение. Оно полно драматической напряжённости: Луис давно любит Шерли, но ведь он бедняк, а она богата, и гордость бедняка заставляет его мучительно медлить с признанием. Шерли же не может сделать первого шага «как женщина», а кроме того, она считает, что там, где есть любовь, не место посторонним соображениям.
Любовь Шерли и Луиса, в отличие от отношений Кэролайн и Роберта, опять битва любви и гордости, единоборство воль и характеров. Таково было сложившееся понимание любви у Шарлотты Бронте. Оно обязательным компонентом и стимулом должно было иметь недосягаемость, невозможность. Она сама трижды отвергла брачные предложения. Кроме Нас-си и Брайса, она отказала потом и Тэйлору. Здесь не с чем было «бороться». Своих героинь она тоже ставила в положение воительниц, которые побеждали в битве чувств, то есть любили и завоёвывали любовь своих избранников.
С точки зрения «заведённых правил» Шерли совершала мезальянс, но это и есть то индивидуальное, вернее, особенное, что содержится в её сложном характере. В критике высказывалось мнение, что, заставив Шерли предпочесть Луиса Роберту, Шарлотта Бронте погрешила против реализма, но именно так логически, сообразно особенностям характера, должна поступить упрямая Шерли, и вряд ли можно с полной категоричностью утверждать, что Бронте осталась бы в рамках реализма, выйди Шерли замуж за титулованного сэра Филипа, потому что богатые наследницы, как правило, так и поступают. На наш взгляд, Бронте, показав индивидуальные черты характера Шерли, всё же осталась верна правде жизни. Истинная представительница своего класса, собственница Шерли уважает силу и авторитет, в чём бы они ни выражались, но по-настоящему она, очевидно, станет счастлива тогда, когда Луиса изберут мировым судьёй графства: его хорошие качества ещё больше выиграют в её глазах, получив социальный статус. Гораздо менее убедительно превращение Мура в просвещённого и либерального хозяина «рабочих рук», постигшего всё «неразумие» эгоизма. Роберт не уехал в Америку. Наполеон потерпел поражение в России, континентальная блокада отменена, весь залежавшийся на складах товар раскуплен, фабрика Мура вновь открылась, и он увеличил количество рабочих. Он даже не стал разыскивать злоумышленника, покушавшегося на его жизнь, а когда выяснилось, что это был сумасшедший ткач, умерший от белой горячки, то пожертвовал вдове гинею. Таков преобразившийся Мур. Он испросил прощение у Кэролайн за измену, она его простила, и пастор Холл обвенчал её с Муром в тот самый день, когда пастор Хелстон навеки соединил Луиса и Шерли. Старая фабрика Мура была снесена, на её месте воздвигнуто современное фабричное здание, а возле него коттеджи для рабочих. На лесистых равнинах Йоркшира уже нет места феям – говорит Бронте на последней странице «Шерли». Кстати сказать, в этом утверждении не чувствуется никакой романтической ностальгии по прежним временам: Шарлотта Бронте питала интерес и уважение к техническому прогрессу, не разделяя, как уже говорилось выше, феодальных иллюзий младоторизма.