тайных сомнений у самого Джона – в допустимости для девушки «из общества» принимать дорогостоящие подарки, пусть от влюблённого в неё человека; во-вторых, небрежным и обидным поведением Джиневры в театре, в-третьих, некоторой суетностью натуры самого Джона, который довольно чувствителен к красоте, когда она подчёркнута дорогим нарядом. Это, кстати, заставляет Люси с горечью думать, что, будь она такова, как есть, замкнутая, печальная, ничем не привлекающая сердца, но обладай «добавочными преимуществами богатства и положения», его отношение к ней, возможно, не осталось бы прежним. Сама же Люси спокойно и даже пренебрежительно относится к тому, что влечёт столь многие умы и сердца. Для неё «родословная и социальное положение» – обстоятельства «третьестепенного» значения.
Нет, Люси не относится к тем, кто чувствует себя униженными морально своим незаметным, «низким» положением, для которых «потерять связи – значит утратить самоуважение», для которых происходить «из простолюдинов, а не дворянства, бедняков, а не богатых, рабочих, а не капиталистов», – значит презирать самих себя, особенно если «неприглядное» происхождение тщательно скрывалось, а потом обнаружилось. Вот почему Люси и помыслить не может, чтобы променять скромное место учительницы на должность любимой компаньонки, обязанной, однако, считаться с капризами и настроениями хозяйки, которая ей щедро за это платит.
Но Джон относится к мнению мира и его ценностям иначе, чем Люси, и, остановись Бронте на этом подробнее, она могла бы сделать более убедительным и разрыв Джона с Джиневрой, и невозможность для него проникнуться к Люси более нежным чувством. Сама Бронте объясняла это так в письме Смиту: «Люси не должна выйти замуж за д-ра Джона, он слишком молод, красив, жизнерадостен, у него слишком приятный характер; он – «кудрявый любимец» Природы и Фортуны и должен вытянуть счастливый билет в жизненной лотерее. Его жена должна быть молода, богата, миловидна, он должен быть очень счастлив. Если Люси и выйдет замуж, это будет учитель – человек, которому свойственно много такого, что надо прощать или терпеть. Но я не очень милостиво расположена к мисс Фрост[86]. Я с самого начала не собиралась направлять её по благоприятствующему жизненному пути»[87].
Нежелание Бронте не было пустой прихотью. В известной степени оно было продиктовано реальными обстоятельствами её личной жизни: было бы неправильно недооценивать в данном случае её собственных чувств и неисполнившихся надежд. «Виллет» свидетельствует об углубляющемся трагизме её мироощущения. Читатель не может не заметить, как удивительно постоянен в «Виллет» мотив «на роду написанного» несчастья. Он сказывается даже на композиции книги. Начало романа омрачено рассказом мисс Марчмонт о её несчастной любви и смерти жениха, как бы предваряющим столь же горестную развязку романа. В отличие от «Учителя», любовь главных героев кончается вечной разлукой, и это проистекает из сознательного стремления Бронте к правде, как она понимает её теперь. Об этом она пишет Джорджу Смиту после того, как он уже ознакомился с финалом рукописи: «Дух романтики указал бы другой путь, более красочный и приятный… но это было бы не так, как бывает в реальной жизни, не соответствовало бы правде, находилось бы в разладе с вероятностью»[88]. Во время работы Бронте в полной мере испытывала направляющую силу логического развития образов, что заставляло её со всё большим проникновением в психологию обосновывать поступки. Так Люси и Бреттон не могут соединиться и потому, что они ментально очень разные люди, и это различие натур явно обнаруживается, например, во время спектакля, когда Люси в потрясении следит за тем, что происходит на сцене, а Джон остаётся почти равнодушен к блеску и силе таланта Вашти. Люси взирает на неё с благоговением, он – с любопытством. Он по натуре легко восприимчив к впечатлениям, но они быстро проходят, не оставляя заметного следа. Всё, что приятно и гармонично, ему нравится; всё, что необычно, непривычно, всё «дикое и пламенное» не вызывает его симпатии. Интересно отметить, что сцена в театре даёт Шарлотте Бронте возможность противопоставить два типа восприятия – реалистическое и романтическое, и читатель явно ощущает то предпочтение, которое отдаётся ею второму типу. «Холодному» британцу Бреттону словно противостоит некий воображаемый романтический герой, и на мгновение Люси солидаризируется именно с последним. Однако это дань минуте. Люси, теперешняя героиня Бронте, очень изменилась по сравнению с пылкой и страстной Джейн Эйр или «язычницей» Шерли. Люси – холодна. Её «холодная» фамилия – не случайность. Бремя одиночества, трагизм её мироощущения, взгляд на себя как на человека, которому навсегда отказано в счастье, – вот истинная, психологическая причина, которая в значительной степени определяет несовместимость таких натур, как жизнерадостный Бреттон и воспринимающая жизнь как тяжкий подвиг Люси. Одинокая Фрэнсис Анри, умеющий противостоять соблазнам, задумчивый и сдержанный Кримсуорт соединились в образе несчастной героини, несчастной не романтически (как известно, типичный романтический герой или героиня тоже были нередко жертвами одиночества и трагического мироощущения). Люси несчастна так, как были несчастны сотни тысяч реальных, незаметных, бедных, не ведающих радости, «безвредных, как тени», обездоленных людей. Бронте нигде не говорит прямо, что такая жизнь губительна для живого чувства, что она делает человека замкнутым, пассивным и отчуждённым от себе подобных, но мы явственно ощущаем не только личное, но и социальное, и психологическое неблагополучие Люси. Это холод окружающей среды поселился в героине. Люси, по её собственному признанию, обладает весьма незначительной способностью любить других. Она искренне привязана к мисс Марчмонт, однако вполне холодна к своей крёстной. Скорее с любопытством, чем с теплотой, Люси относится и к маленькой Полли, правда, семнадцатилетняя Полина ей «нравится», а для Люси это очень немало, ведь ей, собственно, никто «не нравится» из виллетского окружения. Она, действительно, обладает весьма скромной долей «человеческого тепла» и вполне отдаёт его только Бреттону и Эмманюэлю. Люси не лишена эгоизма, рождённого одиночеством, её помыслы, когда она думает о будущем, сосредоточены только на индивидуальном благосостоянии, честно заработанном, но собственном комфорте и благополучии, и не случайно три года, которые она проводит одна в налаживании своего школьного дела, Люси считает счастливейшими. Конечно, она счастлива и письмами Эмманюэля, но и тем, что планомерно и, очевидно, расчётливо поднимает школу – собственное предприятие.
В этом отношении опять интересно сравнить героиню Бронте с героинями Диккенса, уже не ранними, но, например, с той, которая появится спустя два года после выхода «Виллет» – в «Крошке Доррит» (1855): Эми Доррит при всём том, что она была развитием образа типично диккенсовской героини – воплощения жертвенности и доброты, – тоже явилась героиней новой: Эми трудилась. Более того, сама дочь джентльмена, правда, находящегося в долговой тюрьме, она не только не стыдилась того, что принуждена заниматься «простым» трудом, – она домашняя швея, – но находила скромное удовлетворение в том, что трудится. Труд был её призванием, говорил автор, противопоставляя её паразитическому окружению: бездельнику-брату и отцу, никогда не знавшему труда, живущему за счёт дочери. Но Эми помимо любви к труду обладала также удивительным бескорыстием. В этом романе Диккенс пересматривал сугубо буржуазное представление о счастье, неразрывно связанное с идеей состояния, унаследованного или благоприобретённого. Крошка Доррит, отказавшаяся от пятидесяти тысяч фунтов стерлингов, лишь бы не потерять любовь человека, который не женится на богатой (она бросает в горящий камин документ, по которому ей следует получить большие деньги), бросала и вызов буржуазной идее счастья, которая во многом довлеет сознанию Люси, стремящейся выбиться в люди. Но таковы обстоятельства жизни Люси: прочная независимость, которой она желает, может быть достигнута в обществе, где она живёт, прежде всего при наличии собственности. Она сопротивляется в душе отъезду Эмманюэля, но не ставит под сомнение важность и необходимость его путешествия в Гвадалупу, где он должен спасать чужую собственность. Ей тяжела отсрочка, отодвигающая желанный союз, но она воспринимает её как нечто обязательное. Долгое отсутствие оправданно, коль скоро тут замешаны деньги.
Однако Бронте далека от желания хоть в какой-то мере идеализировать свою героиню, что свойственно Диккенсу. Есть некая монотонная унылость и мрачность в спокойствии и холодности Люси, она добpa лишь к тем, кого любит, а, скажем, Джиневра Фэншо, будь она несколько чувствительнее, могла бы заявить протест против той постоянной раздражительности, менторства и неприязни, с которой к ней относится Люси. Правда, Джиневра, пожалуй, и не заслуживает иного отношения. Если Люси не напоминает самоотверженных и кротких диккенсовских героинь, то Джиневра – немалое достижение в ряду сатирически изображённых женских образов, принадлежащих английским классикам. Щедро одарённая красотой, эта дочь обедневшего джентри желает только одного – выгодно выйти замуж. Её единственное достоинство – «честность», – так Люси называет циничную откровенность Джиневры, нравственное чувство которой совсем не развито. Она стыдится любви Бреттона, «простого» врача, и предпочитает ему хлыща де Гамаля, женой которого становится из тщеславия, – он граф, – а также для того, чтобы «наказать» бывшего поклонника за его женитьбу на Полине. Она беззастенчиво вымогает подарки и деньги у знатных виллетских знакомых, она тайком встречается с Гамалем на чердаке пансиона, смеясь над бдительностью мадам Бек. Вместе с Гамалем они устраивают жестокий «розыгрыш» над Люси, когда на чердаке та читает письмо и ей является привидение: это просто-напросто де Гамаль, переодевшийся монахиней.