Ярле стало жарко под полицейской фуражкой, когда он увидел, что у Анетты лоб сморщился в озабоченные складки, как только речь еще раз зашла о той его злосчастной вылазке в город, но и на сей раз дальше этого не пошло.
— Ну вот, — сказала Лотта, ткнув пальчиком в сторону неразвернутых подарков, число которых резко сократилось. — Теперь только четыре осталось! Там и от тебя есть, бабушка?
Сара в своем костюме клоуна шагнула вперед:
Да, Лотта, есть, конечно.
Тогда я хочу его сейчас распаковать. Можно, папа?
Ярле кивнул:
— Конечно можно.
Лотта взяла в руки красиво упакованный подарок. Что-то маленькое и жесткое, во что воткнута открытка. Она сначала хочет прочитать, что написано на открытке, заявила она и протянула ее Ярле:
— Прочитаешь, папа?
Он развернул открытку и прочитал:
— «Дорогая Лотта! Ты — подарок, который получила я. Спасибо тебе за это. Крепко-крепко обнимаю. Бабушка в день твоего семилетия».
Потом Лотта достала из коробки куклу со старомодным лицом и пушистыми ресницами. Она подняла ее на вытянутых руках, чтобы лучше разглядеть.
— Ее зовут Сара, — объявила Лотта. — В честь тебя, бабушка.
Девочка повернулась и схватила два подарка, одинаковые по размеру:
— А эти тогда от кого, а?
— Ах, эти! — сказал Ярле. — Они от меня и от мамы, вот.
— Они же выглядят совсем одинаково, — удивилась Лотта.
Анетта и Ярле посмотрели друг на друга, будто она про них так сказала.
Ярле подумал, что у его дочери глаза Анетты, и еще ему показалось, что рот и нижняя часть лица — у нее похожи на его. Лотта открыла подарки.
— Два тамагочи! — восторженно воскликнула она.
Она подняла их повыше и показала гостям. — Два тамагочи! Папа! Мама! Ведь это… это… это-то я больше всего и хотела! И одного я теперь назову Шарлоттой, а другого пусть зовут Исабель!
Она прижала обоих к груди одновременно, и Ярле это показалось странноватым. Тут Анетта указала на последний сверток, еще остававшийся на книжной полке:
— Ну, вот у тебя еще один остался.
Лотта была занята распаковыванием тамагочи, но оторвалась от этого дела и вопросительно посмотрела на последний сверток:
— А он от кого?
— Да ведь ты знаешь это.
Лотта опешила. Она попробовала улыбнуться, но у нее не получилось, и Ярле видел, что она застеснялась из-за того, что не может сообразить, от кого этот подарок.
— Ты ведь это знаешь, Лотта, — повторила Анетта. Лотта огляделась в ожидании подсказки:
— Разве знаю?
Анетта улыбнулась, она также была смущена происходящим:
— Ну конечно ты это знаешь.
У Лотты заметался взгляд.
— Разве? Нет, я не знаю.
— Ну-у же, Лотта, — сказала Анетта, — ну знаешь же.
— Нет, — повторила Лотта, — я не знаю!
Анетта потрепала ее по парику, как будто хотела поскорее отряхнуть этот непонятный момент.
— Да он же от отца, — сказала Анетта.
Все примолкли. Кто-то переступил с ноги на ногу, кто-то моргнул, кто-то потер руки. В глазах у Лотты заблестело, она опустила их к полу, как, видел Ярле, она делала и раньше не раз, когда мир оказывался слишком сложным, и никто не шелохнулся и не пошел за ней, когда она взяла подарок и вместе с ним медленно двинулась через всю гостиную в свою комнату, сказав:
— Тогда я пойду к себе. Хочу там открыть подарок от моего отца.
Лотта закрыла за собой дверь. Устроилась поудобнее на матрасе. Всхлипнула и провела рукой по губам. Она представила себе его большие руки, которые когда-то дома, в Шеене, подбрасывали ее в воздух, потом ловили ее, и он смеялся так, что все лицо разбегалось морщинками. Представила себе его сильное тело, как он брал ее с собой на лыжные прогулки, на прогулки в лес и на фьорд. Почему его нет здесь? Почему его тут не должно быть? Комната показалась ей холодной и гадкой, и она легла на матрас, сжимая в темноте пакет. «Ведь это ты мой отец, — шепнула она. — Папа ведь мне не отец, ведь это ты мой отец. Почему ты должен переезжать куда-то? Почему ты не можешь жить у нас, со мной и с мамой, как раньше?»
Лотта прижала подарок к груди, закрыла глаза и решила, что вот теперь пусть все остановится. «Может, на этом все может кончиться? — подумала она. — Если я решу, чтобы все на этом кончилось, может, и кончится? Может, тогда больше ничего не будет случаться? Если я просто буду здесь лежать, лежать, лежать и лежать не шевелясь, может быть, мир про меня тогда забудет и больше ничего не случится?»
Через некоторое время она услышала, что стучат в дверь. Тихонько. Лотта плотно зажала уши руками и сказала себе, что мир остановился. И тут она заплакала.
Но что же в этом было странного? В том, что Шарлотта Исабель заплакала, лежа на матрасе в кабинете у Ярле?
Вошла Анетта и легла рядом с ней. Она погладила ее по спине, она прижалась к дочери, и, крепко обняв дочь, она сказала:
— Девочка моя! Мама здесь.
— А где отец? — всхлипнула Лотта.
— Он дома, — прошептала Анетта. — А ты не откроешь подарок, который он для тебя передал? Он просил меня отвезти его тебе, вот так. Для него это было очень важно. И еще я должна тебя от него поздравить с днем рожденья, Шарлотта Исабель.
Лотта сглотнула, всхлипнула и села на матрасе. Подарок она держала в руках.
— Но, мама, если я его открою, отец никуда не денется?
— Нет, нет, нет, — сказала Анетта спокойно. — Отец никогда, никогда никуда не денется.
Лотта медленно и осторожно развернула оберточную бумагу. В ней оказался кулончик, и на нем была надпись: «Лотте на семь лет от отца». Анетта надела украшение ей на шейку, и Шарлотта Исабель в изнеможении вновь повалилась на матрас. Она стиснула кулон в кулачке и закрыла глаза.
Так они и лежали там, Анетта с дочерью. Лотта очень долго молчала, а потом спросила:
— Где отец теперь будет жить?
— Да на нашей же улице, только поближе к железной дороге, — ответила Анетта.
— А, — шепнула Лотта.
— Да-да, — сказала Анетта, — так что все не так уж и плохо.
— Но, мама, мама, — прошептала Лотта, — ты что, больше не любишь отца?
Анетта постаралась дышать ровнее.
— Нет, Лотта, — ответила она, — больше не люблю.
— А я люблю, — сказала Лотта.
— Да, конечно любишь.
— Но ты что, теперь любишь папу, что ли, раз ты не любишь отца?
— Нет. — Анетта криво улыбнулась сама себе. — И его не люблю.
Лотта, успокоенная, кивнула:
— Тебе не обязательно заводить нового дядю.
Анетта кивнула:
— Нет, совсем не обязательно, у меня же есть ты. Знаешь что? — сказала Анетта, отметив, что дыхание Лотты стало ровнее.
— Мм?
— Знаешь что? Может, сделаем сюрприз всем остальным?
Лотта села и посмотрела на свою маму. Слезы высохли, и она снова стала собой прежней.
— Догадалась?
Лотта улыбнулась и кивнула.
— Знаешь, о чем я думаю? О том, что у тебя так хорошо получается!
Лотта сложила губы трубочкой, а потом они расплылись у нее в заговорщицкой улыбке.
— Ну что, давай, а? Просто откроем дверь и сделаем им сюрприз?
Тельце Лотты приняло свои обычные очертания, и Анетте было видно, как она быстренько настраивается на то, что им предстоит.
Они открыли дверь. В гостиной царила тягостная атмосфера — из-за всех этих озабоченных лиц, которые так долго их дожидались, которые шептались друг с другом и думали серьезные мысли. Кролик. Бэтмен. Клоун. Питер Пэн и принцесса Диана. Два маленьких мишки, божья коровка, лягушка и цыпленок. Толстый ковбой и его жена-индианка. Волшебник и его друг с еврейской бородой. Полицейский.
Шарлотта Исабель маленькими шагами вышла на середину комнаты. Она кашлянула и прочистила горло.
— Дорогие гости! — сказал она. — Спасибо большое, что вы пришли ко мне на деньрожденье. А теперь я вам спою песенку, которой меня научил отец, он же играет на гитаре. Он живет в Шеене, и он просил меня всем вам передать от него привет, говорит мама. И эту песенку мы уже в школе пели, Сюсанна и я. Она называется «Завтра»[28].
И она запела:
Ведь будет день
И завтра,
Я знаю точно, что и завтра
Встанет солнце.
Мечты о близком
Завтра
Разгонят тучи темные
В оконце.
И если день уныл и сер,
То знай,
Что он минует скоро,
И повторяй:
«Я знаю, встанет солнышко
И завтра!
Продержись еще немножечко —
До завтра!»
Ведь завтра.
Чудесное завтра
Близко от нас совсем.
Я люблю тебя, завтра!
Tamagotchi is a tiny pet from cyberspace who needs your love to survive and grow[29]
Ура этому миру! Он прекрасен.
Честное слово.
И эти слова надо повторять снова и снова.
И как бы весомо их ни произносить, всё будет мало. Мир всегда прекрасен. И у нас есть выбор: хотим мы принять его или не хотим?
Когда Ярле был маленьким, в 1970-е и 1980-е годы, он принимал мир с упоением. Ему казалось, что мир сияет. Он обожал его. Он просто, к черту, обожал его. Он обожал девчонок в непромокаемых штанах для рыбалки, натянутых высоко на попу, с тугим ремешком на талии. Он обожал их спортивные джемперы, которые они каждый день заправляли в брюки, будто делали это для него одного. Он обожал белые теннисные носки с полосочками по верхнему краю. Он обожал смурфиков, он обожал игровую приставку «Вик-20», он обожал карточки с фото участников рок-группы «Кисс», комедию «Охотники за привидениями», утенка Дональда, американский фильм «Слава», компьютерную игру «Донки Конг», команду «Ливерпуль» и джинсы «Ливайс-501». Он обожал детский сериал «Скала Фрэгглов», он обожал немецкий детективный сериал «Деррик», он обожал принцессу Диану, горный велосипед «Апачи», жевательную резинку «Хубба-Бубба», озонный слой и группу «А-ха». Он обожал фильм «Карате-кид», он обожал кубик Рубика, он обожал кримплен, и диджея Пэта Шарпа, и рюкзаки «Милле», и аятоллу Хомейни, «Звездные войны», немецкую панк-группу «Слайм», сериал «Династия», змейку Рубика, фильм «Инопланетянин», одежду «Поко-Локо», телесериал «Маппет-шоу», Рональда Рейгана, «Дюран-Дюран», плееры «Уокман», брейк-данс, концерты «Лайв Эйд»! Он не мог дождаться утра, чтобы встать, потому что каждый день был готов преподать ему лакомый урок: там, в этом мире, открытиям нет конца.