— Бедненькие, — говорила она, когда они пищали. — Вот сейчас Исабель хочет кушать. — В ее глазах появилась грусть. — А теперь Шарлотте надо в туалет, — сказала она озабоченно.
Когда Лотту удалось наконец загнать в постель, сняв с нее наряд Энни, но согласившись с тем, что ей можно лечь спать, не смывая веснушек, то она сказала, что это они будут виноваты, если ночью тамагочи умрут.
— Умрут? — удивился Ярле.
— Да, — пробормотала девочка, еле живая от усталости. — Если за ними не ухаживать, они умрут.
— Неужели умрут?
— Да, — печально воскликнула Лотта. — Вам придется нянчить Шарлотту и Исабель и не ложиться!
Нянчить их? Нянчить виртуальные игрушки?
— Ну конечно, мы обязательно посидим с ними, — сказала Анетта и погладила дочку по голове.
— И звук нельзя отключать, потому что тогда вы не услышите, если им что-нибудь понадобится!
— Нет-нет, разумеется, мы не будем отключать звук, — пообещала Анетта спокойно, а потом пела дочке песенки, пока та не заснула.
Ярле посмотрел на двух этих тамагочи, которые лежали на верхней полке стеллажа с книгами и пищали, и в животе у него возникло такое странное ощущение, которого он не мог бы выразить словами.
Лотта заснула, и Лотте исполнилось семь лет. Квартира превратилась в себя прежнюю: после того как все было убрано на свои места, она постепенно лишилась деньрожденного глянца. Ярле снял форму, отлепил усы, смыл грим полицейского и понес Грете стулья, которые они у нее одолжили. Благодаря ее за помощь, он пытался заглянуть ей в глаза, и ему показалось, что он разглядел там нечто, что могло бы — кто знает? — обещать некое продолжение. Она улыбнулась и склонила царевнолягушечью голову набок, что он истолковал как знак того, что ему тут будут рады.
В гостиной лежали и пищали тамагочи. Сара присела выпить чашечку кофе, костюм клоуна она уже сняла. Анетта смыла краску с волос и грим колдуньи с лица. Тамагочи пищали. Ярле налил чашечку кофе Анетте и себе тоже. Они уселись на диван, а Сара — на стул напротив. На Берген опустилась темнота, шел тихий вечерний дождик, и Ярле показалось, что в квартире тоже стало очень тихо, пока вдруг снова не запищали тамагочи.
— А этих там нельзя выключить? — Сара покосилась на книжный стеллаж.
— Нет. — Ярле пожал плечами. — Они вроде умрут тогда.
— Вот в этом-то и весь смысл, — сказала Анетта. — Чтобы поддерживать в них жизнь. Поэтому-то я и не хотела ей дарить такого. Ребята на нашей улице там, дома, совсем с ума посходили, играя с ними. Все время ревут из-за того, что с их тамагочи что-нибудь не так. А если звук выключить, так они просто на стенку лезут.
Ярле кивнул.
— Но что ж тут поделаешь? — Анетта потянулась. — Нельзя же детей разочаровывать.
— Нет, — согласился Ярле, — ни в коем случае.
Разговор как-то не клеился. Сара задавала поверхностные вопросы о том, откуда Анетта родом, чем занимаются ее родители, как им живется в Шеене. Анетта отвечала вежливо и рисовала безмятежный образ молодой норвежской женщины — с домом, и мужем, и ребенком. Сара спросила, хорошо ли она отдохнула на юге, и Анетта, на секунду отведя глаза, сказала:
— Спасибо, в общем неплохо. Хорошо иногда вырваться из дому.
А тамагочи всё пищали.
— Надо все-таки сделать с ними что-то, — сказал Ярле и подумал, что можно было бы убрать их в шкаф или еще куда.
— Да, — сказала Анетта, — они ведь и правда умрут, если мы ничего не сделаем.
Сара сказала, что хочет уже пойти лечь.
— А вы можете еще посидеть поговорить. Вам ведь… — Она криво улыбнулась. — Да, вам ведь есть о чем поговорить.
Пока Сара плескалась в ванной, Ярле так и сидел, опустив руки на колени. Анетта сказала, что Берген — очень красивый город, во всяком случае то, что она успела увидеть.
— Да, конечно, — согласился он, — красивый, ничего не скажешь.
— Горы такие, — продолжила Анетта. — Все эти домики деревянные.
— Да, — повторил Ярле.
Мимо прошла Сара, сказала, что день рожденья прошел прекрасно, пожелала им спокойной ночи и ушла спать.
— Нда, — сказал Ярле.
— Да-а-а, — эхом отозвалась Анетта.
А тамагочи опять запищали.
— Надо, наверное… да, посмотреть, что там с ними такое, — предложил Ярле.
— Да, можем взять по одному.
Ярле поднялся и подошел к стеллажу, потянулся за тамагочи:
— Ага, вот они, тебе дать Шарлотту или Исабель? Она пожала плечами:
— Ну, в общем-то не все ли равно, правда?
Он кивнул и дал ей одного.
— Знаешь что? — Ярле попробовал изобразить на лице всю уверенность, на какую был способен. — Может, раздавим бутылочку красного? Или по пиву лучше? Ну смотри… или, может, поздно уже?
Она взглянула на него, и у Ярле создалось впечатление, что она тоже изо всех сил старалась изобразить уверенность в себе.
— Ну да, почему бы и нет? Давай. Красного тогда? Ярле быстро вышел на кухню, испытав облегчение оттого, что она не стала кривляться.
— Почему нет? — Он достал с полки бутылку дешевого красного вина. — Почему нет? У тебя Шарлотта или Исабель?
— Исабель, — донеслось из комнаты. — Ее надо покормить.
Он достал бокалы и откупорил бутылку. Принес все это в гостиную и разлил вино.
— Ну так, а у меня, значит, Шарлотта. — Он взял тамагочи в руку. — Да. И ее тоже надо покормить, я вижу. Ну что, за твое здоровье тогда? — сказал он и поднял фужер.
Анетта кивнула:
— И за твое, Ярле. — Она посмотрела ему в глаза. Он отвел взгляд и сосредоточился на экранчике тамагочи. Нажимая на кнопки, он моргнул несколько раз подряд, совершенно этого не желая.
— Ага, посмотри-ка. Вот Шарлотта ест, а? Ей понравилось.
Анетта зашлась в смехе — совсем как дочка.
— И Исабель тоже. — Она сделала большой глоток вина.
— Ну что? — сказал он так небрежно, как только мог. — Да, интересно… — Он кашлянул. — Интересно все получилось. Девяносто девятый год, понимаешь, и вот — да, и вот мы тут сидим.
Она отхлебнула еще вина, и он сделал то же самое.
— Да-а, — протянула Анетта, — та еще ночка была.
Он сглотнул.
— Да-а. Эй, смотри скорее! — сказал он неестественно оживленным тоном. — Смотри-ка, зов природы. Шарлотта хочет писать.
Анетта снова зашлась смехом, и он снова услышал, как похож ее смех на смех Лотты.
— Ага, и Исабель тоже. — Она посмотрела на него. — Я так волновалась, Ярле.
Он поднял взгляд:
— Да, я понимаю.
— Я не вполне осознавала, что делаю, — сказала она, облегчая совесть, — так много всего навалилось, и у нас с Трунном коса нашла на камень, и я просто не знала, что же делать, и никак было с мыслями не собраться, и вот… Ну не была я ни на каком юге, но ты ведь это сразу понял, как это глупо было с моей стороны… Я не знаю, почему я… я…
— Послушай, — оборвал он ее. — Все нормально. Правда. Я все понимаю. Ничего не надо… ничего не надо мне объяснять. Как получилось, так и получилось. Все в порядке. Я ведь… да, я ведь не… я же тут в воскресенье тоже, ну и…
Она кивнула:
— Да, твоя мама мне рассказала. И Хассе…
Он опустил глаза.
— Только обещай мне, — сказала Анетта, — что ты так больше никогда не будешь делать.
— Не буду, — прошептал он.
— Ты мне должен пообещать.
— Да-да. Обещаю.
Тамагочи у Анетты запищал. Оказалось, он заболел и ему нужно было дать лекарство. Она дала ему то, что требовалось, и отложила его в сторону. Анетта повернулась к Ярле, поджала под себя ногу и, сидя на диване, медленно крутила в руках бокал с вином.
Ярле почувствовал, что ему нужно бы сделать то же самое, и он изо всех сил старался не покраснеть, откладывая в сторону тамагочи и беря в руки бокал.
Он посмотрел на Анетту. Губы у нее стали слегка влажными, а щеки на вид были мягкими и теплыми.
— Я… странно так… — начала она.
— Да. — Он кивнул.
— Должно же было что-то в этом быть?
Анетта провела пальцем по краешку бокала. Она выпила до дна, и он снова наполнил бокалы — и ее, и свой собственный.
— Я хочу сказать… — Она кивком поблагодарила его. — Я имею в виду… между нами. — Рот у нее приоткрылся, и она сделала еще глоток. — Ты так не думаешь?
— Да. — Ярле почувствовал, что стало трудно дышать. Как-то вдруг все сжало в груди и в животе, а глаза забегали совершенно помимо его воли.
Запищал тамагочи у Ярле, и он неуверенно посмотрел на Анетту:
— А что сделать?..
Она пожала плечами:
— Да пусть просто полежит.
Ярле отодвинул японскую зверюшку подальше на край стола и, уставившись в пространство, спросил:
— А ты помнишь что-нибудь?
— Не очень много.
— Угу, — сказал он. — И я тоже нет.
— Но… — Она опустила глаза и осторожно покрутила бокал в руках. — Но твое лицо я навсегда запомнила. С той самой ночи, понимаешь. На следующий-то день, когда я проснулась, ты уже ушел, и… ну, все так ужасно было, когда я обнаружила, что у меня будет ребенок, там и мама, и отец, и вообще, ну… но я твое лицо той ночью запомнила навсегда.
Он кашлянул:
— Правда?
Она кивнула:
— Угу. Это было хорошо. Я это имела в виду, когда написала, что нам было хорошо. У тебя был такой голодный вид!
— Серьезно?
Тамагочи так и остались лежать на столе, рядышком, как две сестренки, и время от времени они попискивали, требуя внимания, а Ярле осторожно стянул с Анетты джинсы. Он расстегнул застежку лифчика как можно спокойнее, потому что ему казалось, что он должен делать все не торопясь и обстоятельно, и он осторожно погладил пальцами ее прелестные груди, потому что кому же хочется, чтобы его собственная мать услышала, как он проводит время с девушкой? Анетта приоткрыла рот, чтобы им удобнее было целоваться, чтобы они могли почувствовать, каково это — обнимать друг друга, и он улегся у нее между ног и скоро забыл, что ему нужно быть спокойным и обстоятельным, и почувствовал в себе голод, и почувствовал, что Анетта рада этому, и почувствовал, как ее руки обхватили его за спину, и, пока тамагочи снова снова принимались пищать, он подумал, что она красивая, и еще подумал, что вот теперь это произойдет во второй раз, и что же в этом может быть плохого, они же родители Шарлотты Исабель, и завтра они