Егор появляется в дверях:
– Готово, можно ехать.
Сажусь на стул и сцепляю перед собой пальцы.
– Отбой. Сама вернется.
– Вы уверены?
– Вполне. Можешь ехать домой, Егор. Дальше я сам. Кто сегодня на дежурстве?
– Жора.
– Скажи, чтобы Валерию пускал в любое время суток.
Охранник не отвечает, просто уходит. Он выполнит мою просьбу, я знаю, повторять не нужно.
Через час или два мое сердце отказывается дружить со мной. Таскаю с собой телефон, глаз не отвожу от экрана, жду весточки от желанной невесты, но сеть молчит. Лера будто растаяла в городской суете, забыла обо мне, открестилась. А если поняла, что я ей не нравлюсь? Если деньги ей не нужны, чем смогу удержать: заботой? А если мачеха ее перехватила? Вдруг что-то случилось?
Еще через час, когда время уже переваливает за девять вечера, я набираю ее сам. Но номер недоступен.
Набираю другой телефон.
– Егор, узнай, в какой больнице лежит отец Валерии.
– Так в десятой же. Она сама сказала.
Рычу в сторону, прикрывая трубку рукой.
– За вами приехать? – спрашивает охранник.
– Нет. Я справлюсь.
– Если что, я на связи, мигом примчусь.
– Спасибо, пока отдыхай. До завтра, – и отключаюсь.
Я не люблю сильную опеку: в охране у меня трое ребят. Один личный, приходит в будние дни и проводит со мной рабочие часы, и двое дом охраняют.
У меня нет загородных особняков или вилл в Европе. Мне лично ничего не надо. Знаю, что посади я монетку в саду, наутро вырастет денежное дерево: вот такая легкая рука. Деньги, которые приносят комфорт, но не счастье. Ведь последнее не купишь, не заслужишь процентами от сделки с хорошим инвестором. Не положишь в карман, как пачку долларов. Не удержишь, перечислив на счет небесной канцелярии миллион.
Мчу по ночному городу, стараясь не вдавливать педаль газа до предела, чтобы добраться до больницы целым. Сейчас я думаю не о себе, а о девушке. Черт! Как же мне не пускать ее в сердце, если она полностью заполонила мои мысли, тело и душу? Не знаю, что делать, но иду по наитию. Рискую жизнью ради незнакомой девушки. Сперва хочу помочь ей, а потом о себе можно побеспокоиться.
Наверное, я даже готов замертво рухнуть, только бы почувствовать себя желанным и дорогим. Не знаю. Это глупо, но вот такие дурные мысли лезут в голову, пока я добираюсь до больницы.
Приемный покой уже заперт, посетителей не пускают. Я даже не сомневался, что так будет. Но за несколько хрустящих бумажек старенькая медсестра вываливает информацию, что светловолосая девушка приходила в реанимационное отделение и ушла часа два назад.
Стою возле окон больницы, набираю снова и снова номер Леры… От слабости и тяжести в груди прижимаюсь плечом к стене. Над головой угрожающе нависают сосульки, снег валит, как ненормальный.
А если Валерия, моя Золушка, замерзла где-нибудь за углом, просто потому что не смогла добраться домой? Да, домой, потому что я ее заберу себе, даже если придется шагнуть в неизвестность.
Промерзаю до кости. Я просто не знаю, где ее искать. Решаюсь ехать к мачехе – она должна знать, где падчерица. Более того, я уверен, что Валерия пропала по ее вине. Если эта стерва хоть пальцем тронет мою невесту, я эту змеюку убью.
Когда сажусь в авто, сквозь шум двигателя и мой рык в салон пробивается сигнал смс.
Чуть не роняю телефон, пока открываю окошко.
«Мостовая, 45» от Леры.
Что. Она. Там. Забыла?
Но раздумывать некогда, я просто давлю на газ и вылетаю на проспект. До зала бракосочетаний, который сейчас закрыт, ехать больше двадцати минут.
Глава 24. Валерия
Пока Генри отдыхает, я успеваю приготовить кушать, написать несколько статей-набросков, побродить по сайту с книгами и даже смотаться в душ и обсохнуть.
Кудри завились крупными волнами и разлеглись на всю спину. Хотела заплести их, но потом передумала. Генри они нравятся, буду использовать женское оружие. Почему нет?
Немного постояла возле зеркала, стараясь понять, что удерживает Генри рядом со мной. Он так всматривается в глаза, так дышит рядом, что у меня низ живота согревает от одних воспоминаний об этом. А его поцелуи… А его шальной взгляд, когда выскочил из машины… Неужели, все это только реакция на шарм? Чувствует ли он меня настоящую? А если я ошибаюсь, и Генри сможет увидеть меня достойной и без этого морока? Или я снова себя успокаиваю, как и с Васей?
Пластырь пришлось поменять – он сильно промок, потому я хозяйничаю на кухне, будто в своем доме. Север – мой жених, он мне дал зеленый свет, потому я стараюсь изо всех сил не тушеваться и не стесняться. Привыкаю к мысли о замужестве.
Интересно, есть ли в договоре пункт о сексе… я даже потянулась его почитать, но остановилась: не буду без Генри – дело принципа. Так и оставляю бумажку на столе и иду исследовать дом дальше.
В коридоре натыкаюсь на разбитые цветочные вазочки: спасаю фикус и светлый плющ, пересадив их временно в пакетики. Потом попрошу Генри купить несколько горшков.
В холле чисто и просторно. Камин поглядывает на меня темным неживым глазом. Я брожу из угла в угол и не могу решить, что делать дальше. Идти в другие комнаты не решаюсь: все-таки смущение и неуверенность меня немного тормозят. Да и не хочу разбудить Генри, пусть отдыхает сколько ему захочется.
Около шести набираю тетю Лесю и договариваюсь, что прибегу к ним на полчасика в гости. Отключаюсь и решаю, что сначала зайду к отцу. Там совсем рядом. И отсюда недалеко, за час вернусь, Генри и не заметит, что меня не было.
Прежде чем уйти оставляю для него короткую записку, чтобы не волновался. Мачеха вряд ли станет меня теперь искать и тревожить: она знает, что я под защитой, не посмеет просто.
Снег валит, застилая дороги и тротуары молочной дымкой. Я наслаждаюсь мягкостью сапог и кутаюсь в новую курточку. Тепло внутри от ласки и заботы жениха, и мне так хочется отблагодарить его за это. Я что-нибудь придумаю.
У отца пробыла совсем мало. Он снова спал. Я тихо посидела рядом, сжимая его руку, а затем ушла с обещанием вернуться поскорее. И когда я сбегаю по хрустящей дороге к жилому району, на сердце становится горько-тоскливо. Я даже замираю у билборда с рекламой каких-то духов и, пока жду зеленый светофор, с третьего раза вчитываюсь во фразу: «Блистайте. Жизнь начинается сегодня!». Сердце в груди, словно зажато в огромный кулак – как оно еще биться ухитряется? Хочется развернуться и побежать к отцу, так мне становится тревожно и беспокойно, но я все же иду дальше и носками загребаю свежевыпавший снег. Все равно с меня помощи никакой, я должна к Генри вернуться поскорее. Он поможет. Поможет.
Дверь в дом Волжиных распахивается после первого звонка.
– Что с лицом? – тетя всплескивает руками и целует с двух сторон мои румяные щеки.
– Елку украшала неудачно, – натурально улыбаюсь я и вру дальше: – Чуть не свалилась с табуретки.
Тетя Леся мотает светлыми короткими волосами и прищуривается. Не верит, но ей лучше не знать, что Валентина творит. Еще отцу проболтается, а ему нельзя волноваться.
– Ладно. Заходи. Артур сейчас тортик принесет.
– Я ненадолго, мне еще к папе.
– Как он? – хозяйка пропускает меня в кухню и приглашает сесть. Разливает цветочный чай, а я наслаждаюсь домашним теплом и покоем.
– Хуже, – тихо говорю и ворую из вазочки печенье с изюмом.
После ужаса с мачехой, наверное, любое тихое место покажется раем. Я могла бы попросить тетю приютить на какое-то время, но мне стыдно. Ей хватает одного трудного ребенка. Куда сюда, в однокомнатную тесную квартирку, еще меня со своими тараканами?
– А как у тебя дела? – спрашивает тетя и присаживается напротив.
Я пожимаю плечами.
– Наверное, замуж выхожу.
– Как это «наверное»? – на пороге кухни появляется Артур. Высокий, худой, привычно морщит правый глаз и ведет головой, будто пытается расслабить шею.
– Потому что надо пройти помолвку.
– И кто это такой замороченный? – тетя складывает руки на столе и напряженно всматривается в мое лицо.
– Генри Север.
– Ох ты ж! – Олеся хлопает по столу ладонями и распахивает широко светло-серые глаза. – Почему он?
Артур тихо садится рядом и снова ведет головой.
Я опускаю руку на его колено и мягко говорю:
– Генри – очень добрый. Он меня не обидит. Вы не переживайте.
– Любишь его? – спрашивает парень, а в его голосе просыпается заметная дрожь. Пальцы вцепляются в столешницу, а костяшки белеют.
– Это неважно. Разве все выходят замуж по любви? – опускаю взгляд, чтобы не плавиться от осуждающих глаз тети. Она мне как мама, знаю, как беспокоится. – Я должна отцу помочь, вы знаете, какие у нас сейчас трудности. Север согласился поддержать.
– А он тебя любит? – добивает тетя, и мне остается только прикрыть глаза и отвлечь их на другую тему: например новую прочитанную книгу или поиски работы.
Когда я покидаю их дом, в душе тревога стынет и колотится. Хочется сорваться с места и побежать в сторону поселка Генри, но я задерживаюсь возле магазина игрушек и на последние деньги покупаю гирлянду и набор пластиковых блестящих елочных игрушек.
Напевая себе под нос «Jingle Bells», вылетаю из магазина прямо в лапы одному из мачехиных охранников.
Не пытаюсь вырваться: бесполезно. Молча соглашаюсь идти к машине и успеваю отключить в кармане телефон, чтобы не забрали.
– Здравствуй, доченька? – льет гниль мамаша и улыбается толстопузу, что сидит рядом. – А вот и наша Валерия. Красавица, правда?
Он наклоняется немного, присматривается маленькими красноватыми глазенками, в свете фонарей его лысина лоснится, будто оливковым маслом смазана. Я узнаю его: ведь это тот самый мужик, с которым Валентина зажигала на приеме.
– Что вам нужно? – только сейчас подозреваю неладное и начинаю брыкаться.
Мачеха пересаживается вперед, а меня заталкивают в салон к старику. От него несет потом и елким маслом, приходится нос прикрыть локтем.