– Это твой будущий муж, Лерочка, – оборачивается назад мачеха и сверкает злобным взглядом, а на губах растекается такая мерзкая улыбка , что я нервно сглатываю и не могу выдавить протест.
Машина срывается с места и летит в плотную занавесь снега.
– Но я помолвлена, – взвизгиваю, наконец, и прижимаюсь к стенке. Места так мало. Дышать так сложно. Что она творит? Это месть или очередная продажа?
– С кем? Никаких новостей нигде нет, кольца тоже. О чем ты, деточка?
– Мы не успели, – пытаюсь придумать хоть что-то, но понимаю, что меня, как мышь, загнали в ловушку.
– Теперь и не успеешь, – вклинивается пузан. – Беру, Валентина. Хороший бутон, – мужик мерзко облизывается и чешет вспотевший лоб и двойной подбородок. Пуговицы на пальто вот-вот треснут от величины живота.
– Григорий, я плохого не предлагаю, – мачеха довольно отворачивается и поправляет кожаные перчатки. – Поехали в ЗАГС. Я надеюсь там все готово?
– Еще бы, – криво и довольно улыбается мужик и пытается погладить меня по щеке.
Отстраняюсь.
Мне тошно от одного вида мужчины, а от прикосновения хочется заорать. Я хлестко отбиваю его пальцы и отворачиваюсь.
– Ничего, ты станешь смирной, как колечко наденешь, – шипит он на ухо, впуская сосиски-пальцы в мои волосы, а меня пробирает ледяным ужасом.
Глава 25. Генри
У входа странное столпотворение. Людей десяток, может, чуть больше, но разодетые с иголочки. Дорогие пальто, начищенные туфли, козырные тачки на стоянке. Одна из них мне кажется знакомой, но иду дальше: сильное волнение так толкает в спину, что я чуть не падаю. Что-то с Лерой случилось…
Шлейф сладко-смешанных духов и елейных голосов стелется по снегу и глушит мысли тошнотворным позывом. Закрытая свадьба? Какая красивая невеста? О чем они?
Меня пробирает холодом и жуткой нервной дрожью. Замечаю одного парня из свиты Валентины. Охранник с переломанным носом. У меня прекрасная память на лица.
Тварь! До меня доходит, что эта сука задумала.
Осознание влетает в грудь и выбивает из нее почти крик. А если не успел?
Они будто ждут меня и, расталкивая нескольких боровов кулаками, я жалею, что не взял с собой Егора. И Жору заодно, и еще десяток ребят из офиса.
Злые глаза, поджатые губы и крепкие кулаки не заставляют себя ждать. Знаю и понимаю, что меня сожрут здесь и не подавятся. Похрен!
Справа прилетает в ухо, меня толкают с ноги в живот, я и пропахиваю снег спиной. Утыкаюсь взглядом в тяжелое черное небо с россыпью гвоздиков-звезд.
– Генри! – голос Валерии пронзительный и отчаянный. Он добавляет сил.
Подрываюсь без раздумий и с криком лечу дальше, сбивая с ног еще одного громилу.
Охранники крепкие, но довольно медлительные, хотя преобладают количеством – трое или четверо – и я пропускаю несколько ударов в ребра и один в подбородок. От последнего припадаю на колено, в голове сотрясается, словно меня запихнули в большой колокол и дернули за его металлический язык.
Натянутая тишина превращается в балаган и крик. Гул, вой, щелчки. Меня лупят беспощадно, Лера кричит в отдалении, истерический голос ее мачехи заставляет меня морщиться. Не разбираю слов, лиц, не чувствую боли. Защищаюсь ногами, кулаками. Локтями прикрываю лицо, чтобы не сломали нос и не выбили зубы.
Извернувшись, швыряю обидчиков в снег, одного за другим, а тем, кто крепко стоит на ногах, крушу каменные морды без единой жалости. Хруст, хлопки, рык. Чудом через несколько долгих секунд вылетаю на крыльцо: наряженные гости расступаются. И я лицом к лицу сталкиваюсь с Григорием.
– И как это понимать? – багровеет инвестор, тыча в меня отекшим, как сосиска, пальцем.
– Уйди, скотина, с дороги! – срывается с губ. – Даже спрашивать не буду, что ты здесь делаешь!
– Север, ты погоришь с таким подходом, – скалится мужик.
Наверное, мой взгляд сейчас способен убивать, потому толстяк не решается воевать и с сопением, как только бульбы не пускает из ноздрей, отходит.
Шаг вперед, и я попадаю в пятак яркого света. Пока глаза болезненно привыкают, вглядываюсь в муть перед собой и иду на голос Валерии. Она плачет, умоляет, унижается… А меня ломает от этого. Как девушка выживала рядом с этими тварями? Как не сломалась? Я бы уже чокнулся. Так я мужик, а она – хрупкое нежное создание. Наивная дурочка, что все еще верит, что мир – радужный и светлый. Хрен там!
Где был папаша, когда эта гадость поднимала на Леру руки? Неужто Валентина настолько изворотлива в постели, что можно было ей простить такое?
Невеста прижата к стене мачехой и двумя молодыми охранниками. Худая фигурка Леры завернута в белое атласное платье в пол с открытыми плечами, волосы подобраны наверх. Мне не снится: мачеха, и правда, решила ее насильно выдать замуж. Но за кого? За старика с пивным брюхом и столетней лысиной? Блять, вот же сучка… У меня невыносимо трещат нервы от всего происходящего, и от удара по кривому ехидному лицу мерзкой твари останавливают только мои принципы – не бить женщин – и испуганный синий взгляд Валерии.
– Отпусти ее, змея! – иду, отталкивая от себя возбужденных работников ЗАГСа: двух щуплых женщин. Они бросают попытки меня притормозить и стремительно отходят.
Охрана Валентины выступает вперед и перекрывает Валерию. Но я, все же, успеваю заметить на левой щеке девушки новое покраснение.
– Уйдите с дороги по-хорошему, – выдавливаю сквозь зубы. Кулаки хрустят, в голове гремит. Вытираю кровь с губы и иду на мужчин. – Или вы считаете, что эта сука, – тычок в сторону падлючей мачехи, – может бить невинную девушку и насильно выдавать ее замуж?
Переглядываются. Молодые, лица незнакомые, растерянные. Ну, решайте, на чьей вы стороне? Во мне столько гнева сейчас, что я невольно представляю кипящий котел, в который я бросаю всех обидчиков моей невесты.
Но охранники неожиданно расступаются, отчего Валентина роняет нижнюю челюсть и орет, как подрезанная курица:
– Уволены!
Проходя мимо ребят, я бросаю спокойно и уверенно:
– Приняты.
Говорить, кто я, не нужно: все и так знают. И журналисты тут, как тут… Камеры мерцают, слепят, и меня на миг, от шока, загоняет в темный угол подсознания. Покачнувшись, нахожу ладонью стену и прижимаюсь плечом. Сейчас рухну.
– Генри! Генри, я здесь, – Лера, отталкивая мачеху, ныряет в мои объятия. – Я рядом, – говорит тихо, чтобы слышал только я, и, коснувшись уха, добавляет совсем шепотом: – Объяви о нашей помолвке… Я согласна. Прошу, забери меня себе.
Дышу и сдавливаю ее собой, обвиваю, как лиана, не хочу отпускать. Так хорошо. Тепло. Надежно. Зачем кто-то пытается все разрушить? Почему лезут и пытаются нас ломать?
Думаете, деньги могут вас защитить? Раз богат и знаменит – ты всесилен? Как бы не так! Всегда найдется тот, кто выше, сильнее, ловче. Стоит только перейти дорогу в неположенном месте, как машина Судьба раздавит тебя и умчится с места преступления.
– Господин Север, может, поясните нам, что происходит и почему вы срываете свадьбу уважаемого человека? – ненавистный голос затыкает всем рот.
Люди притихают, охранники настороже, ждут приказа. Те двое, что пропустили меня, встают на нашу сторону.
Тонкие пальчики на моей талии горячие и влажные от слез, Лера прижимается сильней, будто хочет во мне спрятаться.
Поворачиваюсь к Валентине, отряхиваясь от назойливого желания уйти в себя. Моргаю, чтобы смахнуть напряжение и тик. Лера шепчет что-то, утыкаясь в мою грудь и тянет рубашку, комкает хлопок и шевелит губами: «Прошу тебя».
– Мне интересно, как вы собирались выдать Валерию замуж, если она МОЯ невеста? – чеканю, но сам вглядываюсь в лицо девушки. Заплаканная, испуганная – она такая уязвимая и настоящая, что у меня перехватывает дыхание. Как я ей пообещаю то, чего дать не смогу?
Валентина давится словами и театрально, будто подыхает, вцепляется в локоть сучки-дочери, что не сводит с меня голодных и мерзких глаз. Вот и расчет: выдать падчерицу за богача и еще сорвать куш, а мне подсунуть меньшую. Может, три дня назад я бы и согласился ради снятия проклятия, а теперь… Я не знаю, что делать теперь. Не могу отдать Леру: она моя.
Камеры усердно щелкают, слепят. Завтра вся страна будет знать о том, что здесь случилось.
Людей в зале становится больше. Мне неуютно, я хочу только одного – ти-ши-ны. Кровь согревает переносицу и измазывает губы, в волосах не то снег, не то грязь, спина мокрая и холодная, а на языке солено-терпкий вкус.
Валентина хватает кривыми губами воздух, а затем пискляво выдает:
– Неправда! Кольца нет, официальной помолвки тоже!
– Что за ересь? – бросаю ей в лицо, усмехаясь разбитой губой. Облизываю излишки крови и вытираюсь рукавом рубашки. – В наше время разве это обязательно? А кольцо, кхм, – стаскиваю мамино кольцо, что ношу на мизинце в ее память, – вот.
Отодвигаю Валерию от себя, она дрожит и сжимается.
Кажется, я испортил подвенечное платье своей кровью. От этого смешно становится. Красные пятна на белой ткани, как маковые головки на снегу.
Лера смотрит в глаза, будто на последнюю надежду. Но знала бы она, на что я ее обрекаю этим поступком. Выть хочется, упасть на колени и умолять, не делать этого. Не соглашаться стать моей невестой.
А если я не выдержу три месяца, а если она меня бросит…
– Валерия Белинская, выйдешь за меня?
Глава 26. Валерия
Когда он выдыхает последние слова, понимаю, что у меня только один вариант. Я даже подумать не могу, принять решение взвешено. Хотя. У нас же будет еще время? Будет?
А у папы?
– Лера? – шепотом зовет Генри и осторожно берет мою руку. – Не молчи, – одними губами. Разбитыми в кровь.
Он не может быть плохим. Генри неистово пробивал толпу мужланов, словно они спички, а не стокилограммовые боровы. И все ради незнакомки. Чужой, неинтересной девушки. Шарм ведь испарится, я знаю, и тогда будет больно.
Руки потеют от переживания, сердце колотится под горлом. Люди вокруг превращаются в болванки. Они качаются, гудят и, мне кажется, пытаются раздавить нас.