– Да. Я согласна, – колечко, еще теплое от его рук, ныряет на безымянный палец и ставит точку в нашей с Севером судьбе. По плечам бегут колючки, по щекам слезы. Что я наделала? Он никогда не сможет меня полюбить. Я буду всю жизнь мучиться. И он тоже.
Прикрываю веки, чтобы вспышки камер не слепили глаза. Пальцы Генри все еще на моей руке, вторая ладонь скользит по шее вверх и ложится на затылок. Подаюсь к нему, и теплые губы касаются моих губ.
Щелкают затворы, щелкают секунды.
Его поцелуй сладко-соленый. Жаркий. Он шарит языком по деснам, врывается в рот и переплетается с моим. Тело опоясывает горячим тугим ремнем, и когда Генри отстраняется, я уже могу стоять только с поддержкой.
Мачеха отходит в сторону, когда Генри выводит меня через толпу к машине. Двое охранников идут с нами: один невысокий, но крепкий, а второй худощавый и длинный. Первый впереди, расталкивает народ, второй позади – не дает никому приблизиться. Последний выносит из ЗАГСа мою одежду и сумку.
– Спасибо за помощь, – Север пожимает им руки, всматривается в лица. – Я не пошутил. Пойдете ко мне работать?
Кивают.
– Сопроводить вас, господин Север? – спрашивает тот, что повыше.
– Сейчас эта тварь вряд ли полезет, а вот завтра приезжайте: договоримся, – Генри прижимает меня к себе и целует в висок. – Я тебя теперь одну никуда не отпущу.
Обнимает плечи, будто я успею замерзнуть за несколько секунд, но я и рада: приятно чувствовать защиту. С ним ничего не страшно, даже если скажут, что конец света наступит через минуту, я буду улыбаться и чувствовать тепло его тела.
– Поехали домой, моя Золушка, – накидывая на меня куртку, говорит Генри. Открывает дверь авто, но не пропускает меня, а замирает на секунду. Смотрит, гладит пронзительным золотисто-медовым взглядом, касается ладонями щек и прижимается лбом ко лбу. – Что я наделал… – тихо, неслышно, но меня пронзают его слова.
– Что не так, Генри? – встряхиваю его снова. Я вижу, что он уплывает в себя. Еще миг, и не дозваться. Это движение головой в сторону, затем частое моргание, рывок плечом. Очень похоже перед приступами делал Артур. – Нам нужно уехать, не запирайся, прошу тебя.
– Почему ты такая? – он смотрит, а в его распахнутых глазах стынет невыносимая боль.
– Какая, Генри?
– Лучшая.
– Глупости.
– Правда.
– Поехали домой?
Он немного отодвигается, я замечаю, как дрожит и облизывает нижнюю губу. Та немного вспухла, но кровь остановилась.
– Остается только одно, – говорит Север, поглядывая затравленно исподлобья.
– Если для тебя это так важно, я подпишу бумаги, – понимаю без слов, о чем он говорит. Не знаю, что в договоре, но не заставит же он меня убивать лягушек или есть глаза бегемотов? Что там может быть страшного?
– Только сначала мы вместе его прочитаем, – твердо и решительно произносит Генри.
– Если я окоченею сейчас, то договор не понадобится, – с улыбкой целую его бегло в губы и ныряю под руку.
– Ох, боюсь, что ты меня возненавидишь… – хмыкает Генри и открывает дверь авто.
Люди расходятся. Мои родственнички и несостоявшийся муж все еще в помещении. Я рада, что больше их сегодня не увижу и стараюсь не вспоминать, как Валентина влепила мне пощечину за то, что я отказалась надевать свадебное платье. За то, что попыталась противостоять. Дралась и кусалась, как никогда. Но меня так быстро осадили, что до сих пор звенит в ушах. Если бы не Генри, не представляю, чем бы все закончилось. Я чудом вымолила минуту побыть в туалете и отправила смс.
Усаживаюсь и жду пока жених обойдет авто спереди. Разглядываю скромное золотое колечко на пальце, прямое без камней и завитушек, и замечаю сквозь стекло, что Генри умывается снегом с капота, как тогда возле дома: снимает напряжение, пытается побороть стресс. Ему пришлось несладко, и я готова не просто стать его невестой, но, кажется, соглашусь прожить до конца жизни бок о бок. Только бы не выгнал. Только бы понимал и ценил.
Дома мы по очереди идем в душ. Я первая. Генри не спрашивает, как меня мачеха заманила в ЗАГС, будто все и так знает. Я благодарна ему за это, потому что хочу отвлечься и забыть свою семейку.
Завтра попрошу помочь отцу: Север не откажет, верю, он прекрасный человек.
Я готовлю ужин, легкий салат из пекинской капусты и пасту, и любуюсь темным небом за окном. Страшно, но совсем чуть-чуть. Понимаю, что будет происходить дальше. От этого жарко, пульс учащается, а поясницу стягивает приятной и сладкой болью.
Генри заходит в кухню и встает за спиной. Горячим дыхание рассыпает по телу дрожь. Я вся, будто состою из крошечных сегментов, и если он не коснется меня сейчас – просто растворюсь в воздухе. Стану молекулами, нет, атомами своих чувств.
– Лера, мы должны его хотя бы изучить.
– Конечно.
– Иди сюда, – касается плеча и спускается легким прикосновением до кисти, переплетает наши пальцы. – Я хочу слышать, как ты будешь его читать, хочу видеть твою реакцию. И…
Не договаривает, надавливает на плечо, заставляя сесть на широкий диван. Протягивает бумаги и вкладывает ласково ладонь в ладонь. Глаза его горят огнем, а ленты шарма сдавливают мою шею и прошивают тело широкими стежками. Еще чуть-чуть и задушат. Я умираю от его взгляда, раскалываюсь от прикосновений и хочу еще.
– Первый пропусти… – шепчет он и садится в кресло напротив. Перебрасывает ногу на ногу и, немного отклонившись на спинку, запрокидывает голову.
Он так небрежно растрепан сейчас: с мокрыми волосами, с влажной кожей. Кадык призывно и беспокойно дергается, отчего я инстинктивно облизываю пересохшие губы. Генри – мой жених, и он прекрасный…
Дышу и стараюсь не показывать, как дрожат мои пальцы. Генри ведет плечом, зажмуривается: только не закрывайся, только не закрывайся. Чтобы отвлечь его, начинаю читать:
– «Партнер 2 не имеет права спрашивать, докапываться до истины, искать ответы на вопросы, касающиеся данного договора и жизни с Партнером 1, его прошлого, будущих планов и семейных тайн», – хмурюсь, потому что этот пункт лишает меня любой возможности узнать о Севере побольше. Он словно заведомо отгораживается, запирается наглухо. Заставляет согласиться с тем, что я никогда и ничего о нем не узнаю. А мне это не нравится.
– Дальше, – почти приказывает Генри. Сухо и остро.
Я сглатываю и продолжаю:
– «Партнер 1 обязуется выполнять все пожелания Партнера 2, что касаются быта, одежды и условий жизни». Кхм, ты будешь все-все мои пожелания исполнять? Даже сокровенные?
– Любые, – говорит в потолок Генри. – Читай!
Следующий пункт кажется мне странным:
– «Партнер 2 обязуется отказаться от внешних связей, если они не устраивают Партнера 1». Генри, о чем речь? Если ты будешь против общения с подругой, я должна буду согласиться?
– Да, – он все строже, все жестче. Будто остывает, леденеет с каждым прочитанным мною предложением.
Пятый пункт я уже слышала: речь о сроке помолвки на три месяца. Почему именно три, не два или четыре, я не спрашиваю. Какая разница?
– «Партнер 2 не имеет права требовать поцелуи, прикосновения, если Партнер 1 считает, что они не нужны или неприемлемы», – мой голос начинает дрожать. У меня в голове куча вопросов, но я боюсь их задать. Не хочу показаться озабоченной и требовательной к ласкам. Может, если Генри не будет меня трогать, шарм постепенно отступит сам? Но следующий пункт заставляет меня надолго замолчать: – «Партнеру 2 запрещено прикасаться к Партнеру 1 без разрешения».
Сдавливаю бумаги в ладонях и смотрю на Генри. Его взгляд, как солнце в горах – яркий, но обжигающе-холодный – блуждает по потолку.
– Еще… Читай, – хрипло говорит он, и я понимаю, что мы подошли к восьмому пункту в договоре.
Глава 27. Генри
Я знаю, что она прочитала его про себя. На лице вспыхивает густой румянец, язычок юрко увлажняет губы, и Лера прикусывает изнутри щеку.
– Читай! – приказываю. Ловлю ее туманный и взволнованный взгляд и наслаждаюсь странным трепетом в груди: она подчиняется.
Шепчет. Протяжно, томно. Ее это волнует не меньше, чем меня:
– Партнеры соглашаются на обоюдные сексуальные отношения в течении трех месяцев… – короткий вдох через нос, выдох через распахнутые губы. – Генри…
Она прячется за бумагами. Смеется или плачет, не пойму. Привстаю и подхожу ближе. Почти крадусь.
– Разве жених с невестой не могут заниматься сексом? – спрашиваю и присаживаюсь на корточки рядом, беру ее руку в свои ладони, бумаги Лера уводит в сторону. – Я знаю, это звучит странно, но ничего непривычного в этом нет.
– А как же запрет на прикосновения? Нельзя просить поцелуи… Это же просто глупость какая-то! Несостыковочка, господин Север.
Скриплю зубами. Она не понимает, что если все зайдет слишком далеко, мне придется отгораживаться, блокироваться, а с нежностями я не смогу выдержать: тресну пополам, и она влезет под мою скорлупу и раздавит в ладошках сердце.
– Да, позволен только живой секс, – проговариваю заплетающимся языком.
– Так для этого и договор не нужен, – отрезвляет Лера прямотой. И со смешком: – Я боялась, что ты меня лягушек заставишь есть.
Смотрю на нее и моргаю. Не исчезает. Реальная и настоящая. Она еще и шутит в такой момент? Может, я слишком близко к сердцу принимаю?
– Или глаза черепашек варить, – хихикает Лера, все еще прикрываясь договором. – Или тараканов сушить, а потом вместо отрубей в кашу добавлять.
– Бр… Какая жуть тебе пришла в голову, – не могу сдержать улыбку. Стискиваю губы, наклоняюсь, а потом взрываюсь хохотом. Заваливаюсь назад и тяну девушку за собой, на пол. Договор разлетается мятыми листами по ковру.
– Я еще не дочитала, – смеется Лера и, перекатываясь в сторону, пытается поймать бумагу. Удерживаю ее за талию и соскальзываю на бедра. Упругие, теплые и гладкие, под пальцами настоящий шелк. Или бархат.
Валерия бежит глазами по тексту договора:
– Север, ты чудной, вот честно. Ага, – она утыкается в буквы и резюмирует: – Это просто. Это неинтересно. Бгы, «три нарушения договора»? О, я этим обязательно воспользуюсь. Эм… Это шутка: «Партнеры обязуются хранить верность и не вступать в сексуальные контакты с другими лицами»? А где же прикольные фишки, извращения, страшные игрушки, кра-а-а-асная комната?