Хадсон ласково улыбается мне, и я понимаю, что не важно, вернемся ли мы сюда когда-нибудь или нет. Потому что он действительно моя путеводная звезда, и я знаю, что где бы он ни оказался, я всегда буду хотеть находиться рядом с ним.
– Это нетрудно, – отвечает он. – Ты просто должна верить в меня.
– Я верю в тебя, – говорю я тянусь к нему, чтобы еще раз поцеловать его в губы. – И буду верить всегда.
Меня охватывает тепло, и я вбираю его в грудь. Я вбираю в себя улыбку Хадсона, его доброту, его сарказм и его любовь, а затем… все погружается в черноту.
ЭпилогЯ все вспоминаю
– Я помню, – шепчу я, когда всю меня заполняют воспоминания. – Боже, Хадсон, я помню все.
У меня дрожат руки, когда я беру его лицо в ладони. Я дрожу вся, когда в моей памяти воскресают воспоминание за воспоминанием – день за днем.
Глаза Хадсона широко открываются – шире, чем когда-либо прежде, и, когда он тянется ко мне, я вижу, что его руки тоже дрожат.
– Что ты имеешь в виду? Что ты помнишь, Грейс?
– Все, – повторяю я, когда воспоминания продолжают затапливать меня, словно теплый липкий мед. Их невозможно не замечать, на них невозможно не обращать внимания. – Мир Теней. Твою берлогу. – Я смеюсь, но мой смех больше похож на всхлип. – Пиявок.
С каждым моим словом шок постепенно уходит из его глаз, но когда я дохожу до пиявок, он вскидывает обе брови:
– Ты это серьезно? Ты говоришь об этих гребаных пиявках? Ты хочешь поговорить со мной о них?
– А о чем хочешь поговорить ты? О твоей чрезмерной любви к трусам «Версаче»?
– Извини, но тебе уже несколько месяцев как известно о моей вполне нормальной любви к боксерам «Версаче».
– Ты прав, мне это известно. – Я встаю на цыпочки и обвиваю руками его шею. – Я помню все, – повторяю я, и моя радость гаснет, уступив место стыду. – Прости меня, Хадсон. Мне так жаль.
Он качает головой:
– Не извиняйся, не надо.
– Как я могу не извиняться? – спрашиваю я, чувствуя, как по моим щекам текут слезы. – Как я могла так вести себя с тобой? Как ты мог мне это позволить?
– Потому что я люблю тебя, Грейс. И потому что я все понимал.
– Как ты мог понимать? – Меня снова начинает бить дрожь. – Должно быть, для тебя это было ужасно.
Он кивает, и поскольку это Хадсон – мой Хадсон, – он говорит правду, как и всегда:
– Да, иногда это было ужасно. А иногда неплохо. А порой просто классно. – Его глаза блестят.
– Да, сейчас у нас все классно. Но вначале? Когда я отталкивала тебя? Когда говорила, что я сопряжена с Джексоном? И целовалась с ним, пока ты находился в моей голове? – Я закрываю глаза. – Почему ты просто не сжег меня?
– Мне помешал тот факт, что я был заперт в твоей голове? – Он улыбается. – Тебе не о чем было беспокоиться – я никогда не причинил бы тебе боль. Другое дело Джексон. – Я открываю глаза и вижу, как он проводит языком по кончику своего клыка. – Его мне хотелось спалить много раз.
– Прости меня, – повторяю я. Думаю, в ближайшие недели и месяцы я буду повторять это часто. Ведь после всего, что между нами было, после всего, что мы пережили, если бы Хадсон повел себя со мной так, как повела себя с ним я, когда мы «познакомились» в моей голове, у меня наверняка разрывалось бы сердце. Я не знаю, как бы я смогла оправиться от такого. И я наверняка бы что-нибудь сожгла – может быть, его боксеры «Версаче», а может быть, весь его гребаный мир.
Но он никогда не вел себя со мной так. Какую бы боль я ему ни причиняла – а оглядываясь назад, я понимаю, что делала это часто, – сам он никогда не делал мне больно. И всегда, всегда поддерживал меня.
– Эй. – Когда я опускаю голову, Хадсон одним пальцем поднимает мой подбородок и смотрит мне в лицо. – Я хотел, чтобы ты вспомнила не для того, чтобы ты испытывала чувство вины, Грейс. А для того, чтобы ты могла дразнить меня по поводу моего нижнего белья и вспоминать наш первый раз и… – Он качает головой: – Я просто хотел, чтобы ты вспомнила. Но мне никогда не хотелось, чтобы ты расстраивалась или испытывала стыд из-за того, что было между нами, или из-за того, как все складывалось.
Он целует меня в лоб, затем наклоняет голову и целует меня в губы. Он пытается сделать этот поцелуй легким, нежным, но сейчас я хочу большего.
Я провожу ладонями по его рукам, зарываюсь пальцами в его волосы. И припадаю к его рту, исследуя все те его уголки, которые исследовала уже сто – нет, тысячу раз.
Наконец отстранившись, он смотрит на меня и поднимает бровь:
– Полно, сколько мужчин могли бы сказать, что их женщина без памяти влюблялась в них не один, а два раза? Так что быть на моем месте не так уж и плохо.
– Если следовать этой логике, сколько девушек могли бы сказать, что их парень такой классный, что они влюбились в него дважды? – в тон ему отвечаю я.
– Об этом я и говорю. – Он довольно усмехается: – Так что быть на моем месте не так уж и плохо.
Вот только на самом деле это было для него скверно, это было просто ужасно, но ради меня он делает вид, будто это не так. Потому что это Хадсон.
– Почему ты ничего мне не сказал? Вначале, когда я подозревала тебя во всех смертных грехах? Или позже, когда мы стали друзьями. Ты мог бы мне это сказать.
Он берет мою руку и проводит большим пальцем по обетному кольцу, которое он подарил мне, когда мы были в Городе Великанов. Я всегда любила это кольцо – даже до того, как узнала, какой он дал мне обет, но сейчас я ловлю себя на том, что мне хочется снова увидеть и то, другое кольцо, выкованное из фиолетово-серебристого металла с теневыми символами, которое он подарил мне, дав обет любить меня, пока солнце не остынет и звезды не постареют.
Но когда он отводит свой большой палец в сторону, я понимаю, что в моем кольце что-то изменилось. Я поднимаю руку, чтобы лучше рассмотреть его, и у меня перехватывает дыхание. За время, прошедшее между тем моментом, когда Хадсон прошептал обет, который он дал мне, и нынешним, это кольцо приобрело иной вид.
Вместо серебряного колечка, украшенного изящными рунами, которое Хадсон купил мне в лавке в Городе Великанов – или фиолетово-серебристого ободка с символами Мира Теней – это кольцо представляет собой сочетание обоих украшений. Два кольца, одно из которых я считала утраченным навсегда, переплелись, образовав прекрасное новое кольцо, которое я хочу носить вечно.
– Мне казалось, что в этом просто нет смысла, – отвечает наконец Хадсон на мой вопрос, пока я продолжаю разглядывать свое новое кольцо. Подняв взгляд и увидев, что он наблюдает за мной, я наконец ухитряюсь оторваться от моего двойного обетного кольца.
– Магия теней – это самый древний вид магии в мире, – продолжает он. – Она возникла до того, как возник свет, до того, как возникло время, до начала бытия. Это кольцо не могло выдержать нашего возвращения в Кэтмир. И я решил, что говорить тебе что-то не имеет смысла. Мне казалось, что мы никогда не вернем себе то, что потеряли, так зачем грузить тебя этим?
– И все же ты подарил мне обетное кольцо, когда мы были в Городе Великанов. Ты повторил те же самые слова – тот же самый обет, который ты дал мне в Мире Теней.
Он кивает:
– Да.
– Но почему?
Впервые после того, как я все вспомнила, на его лице отражается недоумение:
– Почему что?
– Почему ты дал снова обет любить меня, хотя думал, что я тебя никогда не полюблю? Зачем было давать обет, подкрепленный древней магией, обет, который привязал бы тебя ко мне навсегда, хотя ты не знал, влюблюсь я когда-нибудь в тебя снова или нет?
Он смеется, по-настоящему смеется – и продолжает смеяться, несмотря на предостережение, которое наверняка читается сейчас в моих прищуренных глазах.
– По-твоему, это смешно? – спрашиваю я, подбоченившись.
– Да, по-моему, смешно, что ты спрашиваешь меня об этом, – отвечает он. – Грейс, я и так уже привязан к тебе, и дело тут не только в узах нашего сопряжения. Когда они разорвались после того, как мы вернулись в наш мир – когда древняя магия Кровопускательницы разорвала их и разрушила магию теней, чтобы ты и Джексон могли соединиться снова… Неужели ты думаешь, что это заставило меня перестать любить тебя?
– Нет, но…
– Ничто никогда не заставит меня перестать любить тебя, Грейс, – говорит он, ласково погладив мою щеку. – Я всегда буду чувствовать, что я неразрывно связан с тобой, и ничто никогда этого не изменит. Хорошо, что существуют узы нашего сопряжения, и очень хорошо, что есть обетное кольцо, ведь когда я повторил слова своего обета, это воскресило и мой теневой обет и каким-то образом вернуло тебе твои воспоминания. Но я любил тебя и без всего этого и буду любить тебя без всего этого всегда.
– О, Хадсон… – начинаю я, но он останавливает меня, нежно прижав палец к моим губам.
– Когда я привязал себя к тебе, это ничего не изменило, это стало только физическим воплощением того, что я и так знал. Я принадлежу тебе, Грейс, принадлежу всем сердцем, всем телом и всей душой. Я принадлежал тебе еще до того, как мы в первый раз покинули мою берлогу, я останусь твоим до самой смерти, и если существует какая-то загробная жизнь, я и в ней буду твоим. Ничто никогда этого не изменит, так что почему бы мне было не дать тебе обет любить тебя вечно?
Я плачу, я прямо-таки рыдаю, так слова Хадсона действуют на меня. Часть моего сердца они успокаивают, но одновременно я понимаю, что здорово облажалась. Не только потому, что я забыла его – хотя мы полагаем, что в этом была виновата не я, а древняя магия, – но и потому, что я никогда не давала ему таких заверений, которые дал мне он. Я никогда не говорила этому умному, прекрасному парню, что я люблю его так же, как он любит меня.
Что моя любовь будет вечной, несмотря на все препятствия.
Несмотря ни на что.
И, пожалуй, лучше всего будет сказать ему это здесь, в нашем доме. Лучше всего будет сказать ему это сейчас, до того, как мы снова отправимся в Мир Теней, где впервые начинали строить нашу совместную жизнь.