Он поспешно открывает глаза, и я обнаруживаю, что смотрю в его удивленные синие глаза, смотрю нескончаемо долгий миг, после чего одна за другой быстро происходят несколько вещей.
Руки Хадсона ложатся на мои бедра, и он начинает снимать меня с себя. Но я и сама стараюсь как можно скорее спастись бегством и делаю это так торопливо, что скатываюсь с кровати.
Я падаю на пол с глухим стуком и громким криком, а затем просто лежу, потому что мне некуда идти. А если я попытаюсь сесть, то с моим везением чего доброго свалюсь и уткнусь лицом прямо ему в колени.
Словно для того, чтобы подчеркнуть мои страхи, матрас прогибается, и я чувствую, как Хадсон смотрит на меня. Его голос полон участия:
– Что с тобой?
– Я в порядке, – отвечаю я, хотя мой голос звучит приглушенно, поскольку я продолжаю лежать, уткнувшись лицом в ковер.
– Я могу хотя бы помочь тебе встать? – нерешительно спрашивает он.
Его ладонь касается моей спины, и я движением плеч сбрасываю ее.
– Просто оставь меня. Я могу умереть здесь. Меня это устроит.
Он смеется:
– Вряд ли это возможно.
– Возможно, и еще как, – говорю я, наконец повернув голову, потому что этот ковер приятнее на вид, чем на вкус. – Для этого мне просто надо будет достаточно долго полежать на этом ковре.
– Думаю, прежде чем тебе удастся умереть, сюда явятся Арнст и Мароли, и вряд ли тебе захочется, чтобы они застали тебя в таком виде, – сухо отвечает он.
– Я уверена, что они видали виды и похуже. – Я прижимаюсь щекой к жесткой шерсти ковра и сожалею о том, что, свалившись, не прихватила с собой подушку.
– Похуже? – повторяет Хадсон, слегка запнувшись на этом слове. – О да, они определенно видали виды и похуже. Просто, э-э-э…
Должно быть, он машет надо мной рукой, поскольку я вдруг ощущаю дуновение на задней части моих бедер и на моей заднице. Потому что, конечно же, моя футболка задралась до талии. Ну еще бы.
Это означает, что, во-первых, последние пять минут все самые чувствительные части моего тела были прижаты к самым чувствительным частям его тела, а во-вторых, что перед ним сейчас открылся такой вид…
Внезапно до меня доходит, почему он коснулся моей спины ладонью, которую я сбросила с себя. Он пытался прикрыть меня, а я не позволила ему это сделать. Конфуз за конфузом.
С тяжелым вздохом я хватаю простыню и одеяло и рывком тяну их вниз, одновременно перевернувшись на спину. Что создает еще один конфуз, поскольку вместе с ними с кровати сваливается и Хадсон.
И приземляется прямо на меня.
Секунду мы оба слишком ошеломлены, чтобы двигаться. Но затем он смеется – смеется сердечно и весело, и его тело, прижатое к моему, сотрясается.
– Значит, твой ответ «да», – замечает он, наконец уняв свое веселье. – Тебе было так же хорошо, как и мне.
– Какого черта? – вскрикиваю я, вернее, не вскрикиваю, а шепчу, поскольку все 180 фунтов его веса лежат на моей диафрагме. – Ты наверняка делаешь это нарочно!
– Э-э, разве не ты стащила меня с кровати?
– Я хотела стащить только одеяло! Как я вообще могла сдвинуть тебя с места одной рукой, не говоря уже о том, чтобы стащить с кровати?
– Я наклонился к тебе, и мое равновесие было нарушено, – отвечает он. – Ты просто окончательно стащила меня вниз.
– Твое равновесие было нарушено? Черта с два! – выдыхаю я, когда мне наконец удается втянуть в себя воздух. – Ты же гребаный вампир, а значит, как я полагаю, способен сохранять равновесие всегда и везде.
– Я пытался убедить самую упрямую девицу из всех, кого я когда-либо встречал, позволить мне ей помочь. Я никак не ожидал, что в ответ она попытается стащить с этой чертовой кровати все, что только можно!
– Не вынуждай меня, – со злостью шепчу я. – Если ты сейчас же не слезешь с меня, то умрешь здесь вместе со мной. Только я позабочусь о том, чтобы ты отдал концы первым.
– Какая же ты кровожадная, Грейс. – Он неодобрительно цокает языком. – Разве так надо вести себя со своим крашем?
С крашем? Какого черта? Кто такой этот парень и что он сделал с Хадсоном? – Думаю, ты хочешь сказать – со своим приятелем?
– О-о-о, Грейс, я уже думал, что ты никогда этого не скажешь. Я с удовольствием буду твоим приятелем.
– Хадсон, перестань! – рычу я.
– Ладно, ладно. Какая же ты брюзга. – И он из положения упор лежа через отжимание легко вскакивает на ноги. Козел.
Хуже того, он протягивает мне руку:
– Ну а теперь ты наконец позволишь мне помочь тебе, прежде чем мы разнесем всю эту комнату?
Части меня хочется ответить «нет», просто ему назло, но в конечном итоге я сдаюсь. Чем скорее я встану, тем скорее смогу сделать вид, будто ничего этого не было.
Особенно это относится к тому моменту, когда я проснулась, чувствуя себя так хорошо и спокойно, как не чувствовала уже давным-давно. И это просто ужасает меня.
Глава 48Ни фермы, ни грязной игры
Когда мы спускаемся на первый этаж, то понимаем, что все уже успели проснуться и выйти из дома.
Мароли оставила на кухне записку вместе с вазой фруктов и блюдом с булочками для моего завтрака.
«Хадсон и Грейс! – прочел Хадсон. – Мы отправляемся на ферму, но вы завтракайте. Грейс, я оставила тебе булочки с правендой, с которыми мне вчера помогала Тиола, но если они придутся тебе не по душе, то угощайся тем, что есть в холодильнике».
Хадсон придвигает блюдо ко мне и продолжает читать: «Вчера вечером я поговорила с одной моей подругой – она историк и работает в университете, – и она пообещала навести справки насчет этого барьера. Она сказала, что если что-то узнает, то сообщит мне. Мы вернемся к обеду, примерно в час. Приятного утра. Мароли».
– Возможно ли, что нам повезло попасть в самую добрую семью во всем Мире Теней? – спрашиваю я, положив в рот кубик чего-то похожего на фиолетовый арбуз.
Но, к сожалению, вкус этого фрукта совсем не похож на арбуз, и у меня случается легкий рвотный позыв. Однако я подавляю желание выплюнуть его, потому что, если не сравнивать его ни с чем другим, на вкус он довольно неплох. Просто он отличается от моих ожиданий. Я пытаюсь определить, на что он похож.
Может, на нечто среднее между морковью и киви? Или между киви и папайей? Я беру еще один кусочек и на сей раз жую более осторожно. Нет, это не похоже на папайю. Может, это напоминает питайю?
– Не знаю, – отвечает Хадсон на тот из моих вопросов, который я высказала вслух. – Арнст и Мароли держались с нами удивительно дружелюбно, а Тиола просто прелесть, но по опыту я знаю, что если что-то кажется слишком хорошим, чтобы быть правдой, то…
– То обычно так оно и есть, – одновременно договариваем мы оба.
– Точно. – Он вздыхает и запускает руку в свои волосы, которые сейчас не уложены с помощью геля.
Сейчас я впервые вижу его днем без его безупречного помпадура и не знаю, что об этом думать. Пожалуй, так он выглядит немного менее черствым и более уязвимым. И он намного больше похож на того парнишку, который вел дневники, чем на колючего засранца, с которым я общалась весь последний год.
Он одет в поношенные джинсы Арнста, низко сидящие у него на бедрах. Я не могу не заметить, что они немного мешковаты и закрывают его мокасины. Мой взгляд скользит по его длинным ногам, затем по футболке, обтягивающей его широкие плечи. Эта футболка имеет почти такой же цвет, как его глаза – синие, как океан, глаза, от которых явно не укрылось, что я обвела взглядом все его тело, это заметно по насмешке в его взгляде.
– Тебе нужны новые ботинки, – бормочу я и кладу в рот булочку Мароли.
Он усмехается, но, к счастью, не делает никаких колких замечаний и плюхается на стул рядом со мной.
Я смотрю на часы над дверью кладовой.
– Сейчас семь тридцать. Неужели мы в самом деле будем просто торчать здесь без дела целое утро после того, как они так нам помогли? Это же ферма, не так ли? Надо полагать, им нужна помощь по хозяйству.
– По хозяйству? – повторяет Хадсон.
– Можно подумать, ты не знаешь, что я имею в виду! – Я машу рукой в сторону вида из окна – рядов посадок, тянущихся насколько хватает глаз.
– Может, и не знаю. – Он напускает на себя серьезный вид. – Возможно, тебе стоит устроить демонстрацию, чтобы я убедился, что мы говорим на одном языке.
– Выкуси, – выпаливаю я, не подумав.
Хадсон не набрасывается на меня с критикой, как это сделал Джексон, когда я впервые допустила этот промах, но ему и не нужно этого делать. Его взгляд, остановившийся на моем горле, и так достаточно красноречив.
Между нами повисает тяжелое напряженное молчание, и мне становится трудно глотать.
Глаза Хадсона, потемневшие, тревожные – и загадочные, – медленно оглядывают мое горло. От пульса в яремной ямке у основания шеи до чувствительного местечка под моим подбородком и до еще более чувствительной точки под самым ухом – он изучает их все так внимательно, как будто собирается сдавать экзамен по анатомии.
Теперь мне становится трудно не только глотать, но и дышать. И те чувства, которые во мне сейчас вызывает Хадсон – как будто он голодный хищник, а я его добыча, – остро напоминают мне, что я всего лишь человек.
Но тут он моргает, и все проходит. Вместо хищника я вижу перед собой того Хадсона, который утром помог мне подняться с пола. Того Хадсона, который позволил тени обвиться вокруг его шеи, потому что это порадовало ее.
Но, видя этого Хадсона, я не забываю и того, другого. Просто мне становится не по себе, потому что я начинаю еще острее осознавать, что хищник прячется где-то рядом. Это должно бы пугать меня – и, возможно, пугает, – но не в том смысле, в котором я ожидала. Нет, говорю я себе, когда мое сердцебиение мало-помалу возвращается в норму, мне страшно находиться рядом с Хадсоном не потому, что он может убить меня.
А потому, что он поглощает меня, поглощает медленно, понемногу.