Я увеличиваю скорость, заворачиваю за угол и наконец – слава богу – выбегаю из зарослей на большую поляну.
Она находится на берегу озера, и я вижу, как Хадсон и Тиола наконец останавливаются примерно в трехстах ярдах от меня. Поросшая полевыми цветами разных оттенков фиолетового, лилового и сиреневого и высокой, по колено, фиолетовой травой, эта поляна походит на иллюстрацию из «Алисы в Стране чудес». Не только потому, что все здесь окрашено в странные цвета, но и потому, что все немного… искажено.
Деревья на краях поляны высокие и толстые, но кажутся перевернутыми, поскольку их ветви расходятся веером по земле, а длинные фиолетовые стволы устремлены в небо. Лежащие возле озера валуны похожи на закругленные пирамиды – внизу они массивные, широкие, а кверху сужаются. Даже ручей, бегущий неподалеку и впадающий в озеро, течет не как у нас – не вниз по склону холма, а вверх.
Это чудно, ужас как чудно, и в то же время красиво, хотя эта красота и необычна. Мне это нравится, и, судя по лицу Хадсона, который поворачивается, чтобы посмотреть на меня, ему это тоже по душе.
– На что мы собираемся смотреть? – спрашиваю я, подбежав к берегу озера, где стоят он и Тиола.
Но едва эти слова срываются с моих губ, я вижу ответ. Озеро полно лебедей, самых красивых из тех, которых я когда-либо видела. Их тут около двух сотен, от бледно-лимонных до ярко-золотых, и они плавают по поверхности прозрачного фиолетового озера.
– Мы едва не пропустили это, – шепчет Тиола так тихо, что я едва могу расслышать ее.
– Едва не пропустили что? – тихо спрашиваю я, подойдя к Хадсону.
Но как только я оказываюсь рядом с ним, Дымка возмущенно шипит. Раздраженная ее слишком уж хозяйским поведением – тем более что я не имею никаких видов, ни романтических, ни каких-либо иных, на ее нового любимца, – я шиплю в ответ, причем делаю это вдвое громче.
Хадсон смеется, и его смех пугает лебедей. И они одновременно взлетают.
– Вот это! – верещит Тиола, захлопав в ладоши, поскольку теперь не надо опасаться всполошить этих птиц. – Мы едва не пропустили это зрелище.
Сперва я не понимаю, о чем она говорит. Потому что да, эти лебеди взлетели, но…
– Оо!
Они вдруг все как один поворачивают и летят, пока не образуют два идеальных концентрических круга, которые одновременно начинают вращаться. Я насчитываю семь оборотов, – с каждым разом они все ближе подлетают к воде. Затем они снова взмывают ввысь и образуют в небе безупречный клин, улетающий прочь.
– Это было… – начинает Хадсон, но замолкает, словно не может подобрать слов, и я его понимаю. Потому что я тоже не могу подобрать слов. Впервые в жизни мне становится понятно, почему стаю лебедей иногда называют балетом. Настоящее «Лебединое озеро».
– Я же говорила, что вам это понравится, – самодовольно заключает Тиола.
– Ты права, – соглашается Хадсон и, протянув руку, ерошит ее волосы: – Спасибо, что ты показала нам это зрелище.
Дымка, все еще сидящая у него на груди, хнычет, когда он проделывает этот жест, и он гладит и ее тоже. Затем она снова начинает издавать свои странные звуки, которые, по-моему, похожи на царапанье ногтями по стеклу.
– Кстати, ты не знаешь, где сейчас твои родители? – спрашиваю я. – Мы надеялись, что они скажут нам, с чем мы могли бы помочь им на ферме.
– Вы хотите помочь? – В голосе Тиолы звучит такой скепсис, что я не могу удержаться от смеха.
– Я понимаю, вид у нас не самый многообещающий, – отвечаю я, быстро обняв рукой ее плечи, – но ведь наверняка есть какие-то задания, которые даже нам не запороть?
– Конечно, – соглашает Тиола, но видно, что чувствует она себя так же неуверенно, как я сама, когда иду рядом с Хадсоном, который держит Дымку. Может, все обойдется, а может, эта маленькая тень вырвет из моей задницы кусок мяса. И то и другое одинаково вероятно.
– Мама сейчас в огороде, – сообщает Тиола. – А папа в доильном хлеву. Куда вы хотите пойти?
– В огород, – отвечаю я.
– В доильный хлев, – одновременно со мной говорит Хадсон.
– Ты думаешь, что сможешь доить? – спрашиваю я. – В самом деле?
– В мире творятся и более странные дела. К тому же человеческие существа занимаются этим регулярно. Вряд ли это так уж трудно.
– Некоторые человеческие существа и правда занимаются этим регулярно, – поправляю его я. – Но большинство таких, как я, стараются держаться от этого как можно дальше.
– Доить – здорово, – прерывает наше препирательство Тиола. – Хадсон, я отведу тебя туда, а по дороге мы сможем показать Грейс мамин огород.
Когда мы направляемся в сторону построек слева от дома – к счастью, намного медленнее, чем когда мы двигались к озеру, – я спрашиваю Тиолу:
– Когда ты говоришь об огороде, ты имеешь в виду выращивание чего-то отличного от того, что растет на полях?
– О да. Однозначно. Мама выращивает там около ста растений. Именно так она нас, в основном, и кормит.
– Это так замечательно. Мне не терпится увидеть его. – Я не любитель копаться в земле, но в Сан-Диего помогала маме выращивать и собирать травы для ее чаев. И мне будет приятно поработать руками, собирая овощи, которые уже вечером окажутся на столе.
Впрочем, настоящая причина, по которой мне хочется поработать в огороде – по которой мне хочется занять себя хоть чем-то, – это стремление сделать так, чтобы у меня не было времени думать о том, что это конец. Это место, эти люди, даже эта Королева Теней, которая, вероятно, прикончит нас, если найдет… это и есть моя новая жизнь. Навсегда.
Мне известно, что Мароли попросила свою подругу узнать о барьере все, что только можно, но в глубине души я и так знаю правду. Мы никогда не вернемся домой.
Меня не удивляет, когда от этой мысли я начинаю задыхаться, чувствую стеснение в груди – это на меня начинает наваливаться паническая атака. Я искоса смотрю на Хадсона, гадая, может ли он почувствовать мою нарастающую панику. Я привыкла к тому, что он находится в моей голове и знает все мои мысли и чувства – и точно знает, как меня успокоить.
Но, похоже, сейчас даже не подозревает о моей внутренней борьбе.
Он широко улыбается, слушая, как Тиола тараторит о прелестях доения неких животных под названием таго. Правой рукой он рассеянно почесывает Дымку за… ухом?.. а левой прижимает ее к груди, как малое дитя. Перед моим внутренним взором вдруг предстает более взрослый Хадсон, гуляющий со своими собственными детьми. В его ярко-синих глазах светится счастье, оно разглаживает складки вокруг его рта, и я сглатываю.
Он смеется над чем-то из того, что говорит Тиола, бросает на меня заговорщицкий взгляд – и подмигивает. Я понятия не имею, что именно она сказала, но Хадсон мне подмигнул.
К тому времени как Тиола оставляет меня в огороде вместе с ее матерью, я испытываю одновременно раздражение и облегчение (хотя такое сочетание и иррационально) от того, что на какое-то время он окажется далеко. Как он смеет так радоваться тому, что мы заперты в этом фиолетовом мире?
Да, я знаю, что у него была дерьмовая жизнь. Я знаю, что, скорее всего, ему кажется, что для него все это окажется куда лучшим будущим, чем то, которое было у него дома. Я это понимаю.
Но это вовсе не значит, что меня не раздражает, что он воспринял весть о невозможности вернуться домой легко, когда мне самой так страшно, что я едва не лишаюсь чувств. И я держусь за свой гнев и испускаю такой вздох, которого, пожалуй, еще никогда у себя не замечала.
Похоже, Хадсон расслышал его, поскольку он оборачивается и бросает на меня вопросительный взгляд. Я картинно закатываю глаза, показывая, что я не настроена обсуждать свое раздражение, и он понимает этот намек – поскольку пожимает плечами и продолжает идти дальше вместе с Тиолой.
– Надеюсь, что это таго описает его, – чуть слышно бормочу я, затем округляю глаза, наконец увидев огород Мароли.
Глава 51Не такой уж дикий сад
Тиола не преувеличила, сказав, что ее мать выращивает много разных растений.
Этот огород огромный – так огромный, что его можно было бы принять за еще одно поле с посевами, если бы не тот факт, что здесь растет много всего. В одной его части видно сплетение лиан, с которых свисают большие фрукты – как круглые, так и почти квадратные. И все они, разумеется, окрашены в фиолетовые тона.
Интересно, где тут растут те плоды, один из которых я за завтраком приняла за что-то вроде арбуза, думаю я, идя по той части огорода, где из земли растут только листья, затем перехожу туда, где гигантские листья окружают стебли по меньшей мере в два фута высотой.
– Грейс! – Мароли, стоящая на коленях, машет мне рукой с противоположного конца огорода.
Я подбегаю к ней трусцой.
– Я подумала, что надо узнать, не нужна ли тебе помощь. Скажи, что я могу сделать?
– О, это совсем необязательно. По вторникам я провожу все утро в огороде, удобряя почву и выпалывая сорняки.
– Я умею полоть сорняки, – говорю я ей. – Это была моя обязанность в огороде мамы, где она выращивала травы.
– Хорошо, если ты настаиваешь. – Она улыбается мне. – Спасибо.
Я встаю рядом с ней на колени и начинаю с корнем вырывать из земли сорняки.
– Мы живем так далеко от цивилизации, что я не могу делать закупки регулярно, – замечает Мароли. – Так что наш огород – это не роскошь, а необходимость, поэтому-то я и выращиваю здесь столько всего.
– А где расположен ближайший город? – спрашиваю я, взглянув на темные скалистые горы, нависающие над всем. – Мы с Хадсоном не видели ничего, кроме вашей фермы.
– Это потому, что по эту сторону гор наша ферма единственная на много миль. – Мароли вырывает из земли несколько толстых сорняков с огромными шипами с таким видом, будто это пустяк, и добавляет их к растущей горке рядом с нами.
Я смотрю на ее руки, ожидая, что в результате прополки они окажутся исцарапанными, испачканными кровью, но нет, они остаются такими же гладкими и безупречными, как и тогда, когда она подавала нам ужин.