Но как бы мне ни хотелось и дальше злиться на него, я не могу этого делать, потому что хорошо помню, как сегодня утром начался разговор по поводу работы на ферме… У меня началась паническая атака из-за мыслей, что это наш последний день на ферме. Арнст сказал, что видел на юго-западе облако пыли, а значит, к завтрашнему утру армия королевы уже будет достаточно далеко и что нам нужно будет попытаться добраться до Адари прежде, чем кто-то сможет найти – и прикончить – нас.
– Ты такой мудак, – бормочу я без всякой злости.
И вдруг поляну оглашает громкий рык. От этого звука у меня волосы встают дыбом, и я оглядываюсь в поисках какого-то не замеченного фиолетового зверя.
Хадсон же просто смеется и похлопывает себя по спине:
– Все путем, Дымка. Грейс не пытается на меня нападать. Просто у нее такой характер.
Ну конечно. Это все та же чертова тень. Я ничего ей не сделала, но почему-то она все равно ненавидит меня. А может, дело в том, что она любит Хадсона, и поскольку мы с ним то и дело обмениваемся оскорблениями, она ненавидит меня просто из принципа.
Как бы то ни было, не очень-то приятно, когда тебя ненавидит существо, которое так любит всех остальных.
– Ей в самом деле обязательно сопровождать тебя, куда бы ты ни пошел? – вздыхаю я.
– Она же моя тень, – отвечает он, пожав плечами.
И я ничего не могу с собой поделать и разражаюсь смехом, чего он и добивался, если судить по его самодовольной улыбке.
– Мароли прислала тебе обед, – говорит Хадсон, ставя между нами небольшую корзинку для пикника. – Я попытался убедить ее, что мы почти не работали и нам не нужен перерыв, но она ничего не желала слушать.
– Говори за себя. – Я раздраженно вскидываю голову. – Лично я провела все утро, орошаемая молоком таго, а у него, должна признаться, не очень-то приятный запах. По-моему, он уже въелся в мои поры.
Хадсон подается вперед и делает вид, будто нюхает меня. Дымка предостерегающе шипит, но я не обращаю на нее внимания. Теперь у меня в отношении этой любимицы Хадсона новый план – я буду делать вид, будто ее не существует, когда она будет мне гадить. А это она делает ежеминутно.
– Ты права, – говорит он, обнюхав меня. – Оно однозначно воняет.
– Надо же. – Я бросаю на него веселый и в то же время оскорбленный взгляд: – Ну, спасибо.
Он достает из корзины еду и две бутылки воды, затем протягивает мне сэндвич и моргает, включив свое обаяние на полную мощность:
– Ну как, мир?
– О нет, никакого мира, Вега. Никакой сдачи в плен. – Я прищуриваю глаза и грозно продолжаю: – Только мщение. И смерть.
– Смерть? В самом деле? А тебе не кажется, что это слишком…
Я вскакиваю на ноги прежде, чем он успевает закончить, и пускаюсь бежать к маленькой лужайке, окруженной деревьями, на другом конце озера. Хадсон следует за мной – как я и ожидала.
Давай, давай, говорю я себе, когда он начинает сокращать расстояние между нами. Еще немного ближе. Еще ближе. Еще… И в самую последнюю секунду я отскакиваю вправо.
И Хадсон с разбега падает прямо в озеро – причем прибрежная полоса, как я выяснила вчера, отнюдь не мелководна. Так что он не просто мочит ноги… нет, он тут же погружается с головой в прохладную лавандовую воду.
Глава 53Утрись, маргаритка
– Какого черта? – Хадсон отплевывается, вынырнув на поверхность и отбросив мокрые волосы, облепившие его лоб.
Я смеюсь так громко, что почти не слышу его цветистых ругательств. А когда Дымка начинает истошно выть, я хохочу еще пуще. Если бы я и без того не была для нее самым ненавистным человеком на планете, то наверняка стану им после сегодняшнего дня.
Но Хадсон это заслужил, и еще как. Возможно, теперь мне уже никогда не удастся вымыть из моих волос запах молока таго.
– Я же извинился, Грейс! – ворчит он, быстро подплыв к берегу.
Я складываю руки на груди и смотрю на него со злорадной улыбкой:
– А я не приняла твоих извинений, Хадсон.
– Только смерть. Да, я помню. – Он шумно вздыхает: – Похоже, мне надо было отнестись к твоей угрозе серьезнее.
– Да уж, – соглашаюсь я.
– Рано или поздно я с тобой рассчитаюсь.
– Что-что? – Я прикладываю ладонь к уху: – Я не слышу тебя, ведь ты так громко ноешь.
Его ярко-синие глаза щурятся, превратившись в узкие щелки.
– А мщение – это совсем не весело. Но ты же это понимаешь, да?
– В самом деле? – с невинным видом спрашиваю я. – А я и не заметила.
А затем поворачиваюсь и не торопясь иду к корзинке для пикника, полной еды.
Слышится громкий всплеск, за которым следует визг Дымки. Но не успеваю я откусить кусок от моего сэндвича с сыром из молока таго, как надо мной встает Хадсон Вега, с которого капает вода.
– Ты заслоняешь от меня солнце, – говорю я ему, даже не подняв головы.
– Грейс. – В его голосе звучит нечто такое, что я сразу же перестаю ломать комедию.
И вскакиваю на ноги, испугавшись, что из-за моей шутки я, не желая того, утопила Дымку. Но нет, она по-прежнему тут, все так же сидит, обвившись вокруг мокрых джинсов Хадсона.
– В чем дело?
– Я… – Он испускает шумный вздох. – Кажется, мне нужна помощь.
– С чем? – спрашиваю я и опасливо пячусь. Я знаю, что это может быть частью его извращенной мести – с него станется. Кроме того, если уж дело настолько плохо, что Хадсону пришлось просить меня о помощи, то чем дальше я от него отойду, тем лучше.
– Мне кажется, у меня на спине что-то есть, – отвечает он и, сбросив рубашку, поворачивается ко мне спиной.
Я истошно ору, потому что ничего не могу с собой поделать. Крик рвется из меня сам собой.
– Ни хрена себе! Ни хрена себе! Ни хрена себе! – Я приближаюсь к нему на шаг, просто чтобы окончательно удостовериться, что зрение не обманывает меня. – Ни хрена себе!
– А нельзя ли немного точнее? – говорит Хадсон, причем говорит удивительно спокойно, если учесть ситуацию, а также тот факт, что пока от меня нет никакой пользы.
Черт. Возьми себя в руки, Грейс.
Я делаю глубокий вдох и медленный выдох. И ухитряюсь сказать:
– Вообще-то это не так уж и страшно.
– По-моему, для такого объяснения время уже ушло, – сухо отвечает Хадсон.
– Да, наверное, ты прав. – Я вздыхаю и собираюсь с силами, готовясь к тому, что мне предстоит. – Прежде всего я хочу сказать, что мне очень, очень жаль. Прости меня, пожалуйста. Я понятия не имела…
– Что там, Грейс? – наконец срывается он. – Что у меня на спине?
– Пиявки. К твоей спине присосалась пара пиявок… – Семь, их семь. – Мне надо, э-э-э, снять их с тебя.
– А ты можешь это сделать? – спрашивает он, и, несмотря ни на что, в его голосе звучит неподдельное участие: – Если тебя это напрягает, то я могу попросить Арнста…
Тогда нам пришлось бы проделать путь до фермы, а мне совсем не хочется, чтобы эти мерзкие твари оставались на Хадсоне хоть на секунду дольше, чем это необходимо. Нет, все нормально. Пиявки есть и в Калифорнии, в озере. И как-то раз моему отцу пришлось снимать их с меня. Так что я знаю, что делать.
Я не говорю ему о том, что потом я еще несколько дней плакала, когда начинала думать об этих мерзких червяках, сосавших мою кровь. Тьфу.
Поскольку сейчас Хадсон стоит ко мне спиной, я даже не пытаюсь подавить бьющую меня дрожь.
– Прости меня, Хадсон, прости. Я бы никогда не сделала с тобой такое нарочно.
– Все путем, Грейс. Просто…
– Просто снять их с тебя? Да, я уже этим занимаюсь, – говорю я и, сделав глубокий вдох, засовываю ноготь мизинца между мерзкой пастью пиявки и совсем, совсем не мерзкой кожей Хадсона.
Она отваливается легко – слава богу, – и я отшвыриваю ее так далеко, как только могу.
– Одну я сняла, – бодро сообщаю ему я, – то есть настолько бодро, насколько я могу, когда к моему горлу подступает тошнота.
– Значит, осталась еще одна? – с сомнением в голосе спрашивает он. Да, знаю, я сказала ему, что к нему присосалась пара пиявок, но, должно быть, он чувствует и остальных и понимает, что их больше.
– Ну, может быть, осталась еще пара, – лепечу я.
Я ожидаю, что он психанет, но он только вздыхает и запускает руку в свои мокрые волосы.
– Не говори мне, сколько их. Просто скажи, когда дело будет сделано.
– Хороший план. – Я снова делаю глубокий вдох и осторожно отделяю от него еще одну пиявку. И еще одну. И еще одну.
Самую крупную пиявку я оставляю напоследок отчасти потому, что боюсь, что она доставит мне самые большие проблемы, а отчасти потому, что мне ужасно не хочется прикасаться к этой твари. Она толстая, черная и присосалась точно к середине левой лопатки Хадсона.
Видимо, я все-таки издала какой-то звук, поскольку Хадсон поворачивается и смотрит на меня:
– Эй, ты в порядке?
– По-моему, это я должна задавать тебе этот вопрос, – говорю я ему и глотаю желчь, поднявшуюся к горлу. – Осталась только одна.
– Ты немного позеленела. Ты уверена…
– Я справлюсь с этим, Вега. Это же я та идиотка, которая сделала это с тобой. И я все исправлю. Тем более что ты ведешь себя так доброжелательно.
И, когда я формулирую это таким образом, мне становится легче собраться. Схватив тело пиявки одной рукой, я засовываю под ее пасть ноготь указательного пальца – потому что эта пиявка слишком велика для ногтя мизинца. Пиявка отрывается с громким отвратительным чавкающим звуком – намного более громким, чем было с остальными, – и я вскрикиваю, отбрасывая ее.
– Вот и все, – говорю я Хадсону и вздыхаю с облегчением: – Но нам придется обработать эти укусы, когда мы вернемся в дом.
– Грейс… – Хадсон пытается перебить меня, но я продолжаю говорить, не слушая его:
– Чтобы в них не попала инфекция. Я постаралась снять их с тебя правильно…
– Грейс, ты меня слышишь… – На его лице отражается беспокойство, как будто ему кажется, что я могу сорваться в любую секунду. Или что я уже сорвалась. Но мне хочется просто положить этому конец, чтобы мне больше никогда, никогда не пришлось думать об этих пиявках. И о том, что они впились в него из-за меня.