Наконец Грейс ложится и тоже поворачивается ко мне спиной.
Текут минуты, и никто из нас ничего не говорит. Надо думать, она считает, что я сплю, но сам я знаю, что она не спит. Я слышу это по ее дыханию – и по слишком быстрому сердцебиению.
Минувшей ночью мы спали, прижавшись друг к другу, чтобы спастись от холодного горного воздуха. Просто хорошие друзья, прильнувшие друг к другу в поисках тепла. Во всяком случае, так уверяет себя Грейс, я в этом уверен. И думаю, я должен это подтвердить. Даже если сам я в это не верю. Даже если я не хочу, чтобы это было правдой.
– Мое самое любимое воспоминание, – говорит Грейс, и в прохладной темноте пещеры ее голос звучит тихо и неуверенно, – это когда Джексон снял меня с парапета за окном своей башни. Была ночь, и вокруг нас в небе плясали всполохи северного сияния. Джексон отнес меня в самую его середину, и мы с ним танцевали, кажется, целую вечность. Я за всю жизнь не переживала ничего подобного этому парению в воздухе вместе с парнем, от которого была без ума. Как будто это была самая естественная вещь на свете.
Я не могу сказать, что ее слова для меня полная неожиданность, но они все равно бьют меня с такой силой, что мне кажется, на мне останутся синяки. Но ведь я сам задал ей этот вопрос. И в том, что я не уверен, что смогу смириться с ее ответом, нет ее вины. В этом виноват только я сам.
Это урок, который я не скоро забуду.
– Я не хотела рассказывать тебе об этом воспоминании, потому что мне совсем не хочется причинять тебе боль, – продолжает она почти шепотом. – Но и лгать я не хочу. Я не хочу, чтобы ты считал, что тебе нужно лгать мне, вот я и хочу отплатить тебе честностью.
Трудно злиться, когда она так это объясняет. Да, это причиняет боль, но не злит. И в этой боли тоже нет ее вины. Так уж обстоят дела. С ней и со мной.
– Я знаю, что Джексон был твоей парой, – говорю я. – Так что я не удивлен тем, что твое любимое воспоминание связано с ним. Но почему ты решила, что тебе надо скрыть это от меня?
– Не знаю. – Она тяжело вздыхает. – Наверное, мне не хотелось ворошить плохие воспоминания, связывающие тебя с ним. Я знаю, у вас плохие отношения, и…
Какая чушь.
– Разве ты только что не сказала, что не будешь мне лгать? – спрашиваю я.
Она вздыхает, затем выкладывает все начистоту:
– Я знаю, что это маловероятно, но, быть может, мы все-таки сумеем преодолеть барьер и вернуться в наш мир, Хадсон. И, когда это произойдет, там меня будет ждать Джексон.
– Я знаю, – отвечаю я, раздумывая, следует ли мне сообщить ей о синей нити или нет. Все это время мне было не по душе, что я так и не рассказал Грейс об этой нити, но, если честно, я боялся. Что, если эта нить означает не то, что я думаю? Хуже того, что, если Грейс не хочет, чтобы она означала то, что я думаю? Эта мысль, словно нож, режет мое сердце, и на секунду у меня перехватывает дыхание. Однако я должен сказать ей правду, и я начинаю:
– Но, если мы вернемся обратно в наш мир, он уже не будет твоей парой.
– Ты не можешь знать этого наверняка, – не колеблясь отвечает она. – Он не является моей парой здесь. Но даже ты сказал, что твоя магическая сила не работает по эту сторону барьера. Так что, возможно, то же самое случилось и с моими узами сопряжения – возможно, они не могут пробиться через барьер между мирами.
Я хочу сказать, что эти узы сопряжения с самого начала казались мне какими-то неправильными, но затем решаю не поднимать эту тему. Мне совсем ни к чему, чтобы она опять назвала меня лжецом.
И я задаю ей другой вопрос:
– А что, если это не так? Что, если эти узы исчезли навсегда?
Кажется, она молчит целую вечность, хотя на самом деле ее молчание, наверное, длится всего минуту. И все это время я не дышу. До тех самых пор, пока она не говорит:
– Я все равно люблю его.
– Да ну? В самом деле? – спрашиваю я, повернувшись к ней лицом. – Ты была знакома с ним две недели. Две недели. А мы с тобой вместе уже больше года. И все это время мы были только вдвоем – только ты и я. Так неужели эти две недели в самом деле важнее для тебя, чем все то, что нам пришлось пережить?
Я никогда не прыгал с парашютом, но сейчас, когда я жду ответа Грейс, мне кажется, что при прыжке с парашютом я, наверное, чувствовал бы себя точно так же. Я по своей воле выпрыгнул из совершенно исправного самолета и теперь камнем несусь к земле, надеясь, что какая-то тонкая нить чудесным образом раскроет магический купол, который спасет меня. Это ужасное чувство.
– Я не знаю, – шепчет она.
И, честное слово, я слышу, как все мои кости разбиваются вдребезги, когда я ударяюсь о землю.
– Ты не хочешь знать.
– Может, ты и прав. Может, и не хочу.
Вот и все.
Я передвигаюсь на мою половину одеяла и говорю себе, что так будет лучше. Лучше подавить в зародыше те дурацкие чувства, которые я испытываю с недавних пор. Так проще.
– Спокойной ночи, Грейс, – тихо говорю я.
– Спокойной ночи, – шепчет она.
Никогда еще три фута, разделяющие нас, не казались мне больше похожими на сотню. И между нами лежат обломки фантазий о будущем, которого у нас никогда не могло быть.
Глава 65Живи и беги
Проснувшись, я вижу, что Хадсон уже встал.
Он переоделся в джинсы и футболку, которые я вчера выстирала в речке, хотя они и выглядят еще немного влажными. Его футболка очень заметно обтягивает его бицепсы и мышцы на спине.
Не то чтобы я на них смотрела, конечно, нет, но, когда кто-то выглядит как Хадсон, это трудно не замечать.
– Сколько времени? – спрашиваю я, встав на ноги. И понимаю, что он не сказал мне «доброе утро», как он делает это обычно.
Он смотрит на свои часы, но не на меня.
– Час.
– Час дня? – Как я могла проспать почти двенадцать часов? Я же никогда не сплю так долго.
– Да. – Он чертит что-то на земле для Дымки – надо думать, крестик или нолик.
– А в какое время… – Мой голос пресекается, когда я наконец начинаю ясно осознавать напряжение, возникшее между нами вчера вечером, и неловкость, разделяющую нас сегодня.
– Мы сможем выйти из пещеры часов в шесть или в семь, – отвечает он, и в его голосе не звучит обиды. И никаких следов горечи или злости, которые могли бы возникнуть после вчерашнего разговора.
Но он так ни разу и не взглянул на меня. И в его голосе отсутствует теплота. Мне не хватает ее – что нелепо, ведь я никогда не обращала на нее внимания, пока она не сошла на нет.
– Кто выигрывает? – спрашиваю я, подойдя к огню и увидев, что они и впрямь снова играют в крестики-нолики. – Если, конечно, можно задать этот вопрос.
– Дымка выиграла на пять игр больше.
– Это всего или только за сегодняшний день? – подначиваю его я.
– А не все ли равно? – отвечает Хадсон, даже не подняв головы.
Его тон вежлив, но все равно действует на меня как пощечина. Вряд ли он этого хотел, но, если процитировать этот его вопрос, не должно ли мне быть все равно, если я чувствую себя так, будто он меня ударил?
– Я переоденусь, – принужденно объявляю я и, взяв одежду с того места, где она сушилась, торопливо выхожу наружу.
Я сделала это сама, говорю я себе, натягивая на себя влажные джинсы. Я сказала, что хочу быть с ним честной – но я была не совсем честна. Я не могла быть с ним полностью честной.
Я надеваю футболку и кроссовки, бормоча себе под нос что-то насчет мужского упрямства. Я по-прежнему люблю Джексона. И точно знаю, что так будет всегда. Любить его легко и всегда было легко.
Я не понимаю, какие чувства я начинаю испытывать к Хадсону – но знаю, что это непросто.
Он необуздан, непредсказуем, у него тяжелый характер – и он меня пугает.
А я еще не готова к такому. Разве это преступление?
Вот я и сказала то, что сказала, и, похоже, сломала то, что начинало зарождаться между нами, что бы это ни было. Я не хотела этого делать, но мои намерения не имеют значения. Важно только то, что я причинила ему боль, хотя совсем не желала того.
Но теперь я даже не могу извиниться. Ведь он воздвиг вокруг своих чувств громадную стену.
Я делаю несколько глубоких вдохов, чтобы успокоить нервы, и возвращаюсь в пещеру, чтобы пообедать. Однако я встречаю с его стороны такую вежливость, что мне хочется рвать на себе волосы.
В конце концов я оставляю попытки добиться от него какой-нибудь иной реакции и, улегшись на одеяло, достаю телефон. Когда мы оказались в берлоге Хадсона, я каким-то чудесным образом обнаружила там зарядку, но я понятия не имею, как заряжать телефон в этом мире, так что он был выключен, чтобы сохранить заряд. Но сейчас, по-моему, самое время пожертвовать процентом батарейки, и я начинаю рисовать в приложении-раскраске, которое скачала, еще когда находилась в Кэтмире.
Это не самое увлекательное занятие, но сойдет для разнообразия. К тому же так мне не надо разговаривать с Хадсоном, что хорошо, ведь сам он за весь день не сказал мне ни слова, если не считать ответов на мои вопросы.
Видимо, вселенная все-таки на моей стороне, поскольку заряда аккумулятора моего телефона оказывается достаточно, и без десяти шесть он все еще не истощился. У меня есть время, чтобы сложить кое-что в рюкзак до того, как мы отправимся в путь. Вообще-то почти всю работу берет на себя Хадсон, но я хотя бы могу разложить вещи в рюкзаке так, чтобы их вес меньше давил на него.
Затем, час спустя, я еще раз убеждаюсь, что лазанье по горам – это не легкая прогулка. Мне приходится держаться за Хадсона часами, пока он карабкается на уступы, а затем переносится по несуществующим тропам на скоростях, от которых у меня захватывает дух.
Да, я знала, что он двигается быстро, но теперь, когда он насытился и вернулся в форму, его скорость стала чуть ли не сверхзвуковой. А я при этом просто еду верхом на нем. То есть я и Дымка, которая все это время обвивает его бицепс.