– Мы скажем, что она отличная певица – только у нее инфекционный фарингит. Это сработает. – Оребон машет рукой: – Они просто решат, что на фестивале мы выступим еще лучше.
Кауами кивает и поворачивается ко мне:
– А как насчет тебя?
– Что насчет меня?
Кауамхи выгибает бровь:
– Ты умеешь петь?
– Не хуже прочих, – отвечаю я. Мне совсем не нравится, куда она клонит.
– Он хорошо умеет петь, – подтверждает Грейс. Это удивляет меня, ведь я даже не подозревал, что она слушала меня. Когда мы находились в берлоге и я слушал мои альбомы, иногда подпевая, она вроде бы всегда слушала что-то свое в наушниках.
– Даже если я умею петь, я не знаю ни одной из ваших мелодий, – замечаю я. – Думаю, лучше просто сказать, что у меня тоже инфекционный фарингит.
Но тут ко мне поворачивается Грейс, и в ее глазах появляется проказливый блеск.
– О, Хадсон, по-моему, ты непременно должен спеть. Что-нибудь сексуальное и романтичное, тебе так не кажется?
Она издевается, и я, вероятно, заслуживаю этого после того, как принялся считать камешки, когда меня спросили, умеет ли петь она. Но я не люблю ставить себя в глупое положение в присутствии посторонних.
– Возможно, я мог бы просто сыграть на гитаре, – предлагаю я. «Вот видишь, – говорю я ей глазами. – Я способен играть в команде».
У Грейс округляются глаза.
– Ты умеешь играть на гитаре?
– Разве в это так трудно поверить? – Я вскидываю одну бровь.
– Не знаю. Я хочу сказать, что у Джексона в его башне есть гитары и набор ударных инструментов. Я просто полагала, тебе известно, что это он увлекается такими вещами. – Она пожимает плечами и да – я ничего не могу с собой поделать. Я оскорблен.
– И что, ты думала, что только малыш Джекси может иметь таланты? – огрызаюсь я, затем поворачиваюсь к Кауамхи и говорю: – Я умею и петь, и играть на гитаре.
Трое трубадуров начинают говорить одновременно, предлагая различные сценарии того, как можно было бы ввести меня в их выступление, но я не слушаю, потому что смотрю, как Грейс пытается удержаться от торжествующей улыбки, но у нее ничего не выходит.
Черт. Я угодил прямо в ее ловушку.
Я щурю глаза, глядя на эту коварную девицу, и безмолвно обещаю себе, что еще отплачу ей за это, когда слова Луми, заставляют меня повернуться к нему.
– Ну нет, я ни за что не стану жонглировать. Ничем.
– Ну да, конечно, мужчина должен иметь гордость.
Когда Грейс хихикает, я понимаю, что, если она попросит меня, я буду готова жонглировать чем угодно – хоть котятами.
Я так попал.
Глава 71Моментальное удовольствие
Оказалось, что пройти через ворота Адари по приглашению, выданному трубадурам, так же легко, как хитростью заставить Хадсона выступить вместе с ними.
Я никогда в жизни так не потела, как тогда, когда стражники начали задавать вопросы нашей группе.
Я полагала, что труппе, в составе которой находятся два чужеземца из другого мира, сразу откажут, но, похоже, Кауамхи была права, и никого не удивляет, что группа странствующих трубадуров – это сборище странных личностей. Кауамхи сказала, что бродячие артисты часто объединяются с чужеземцами разного рода, и, должна признаться, что, в общем и целом, мне нравится мысль о том, чтобы создать семью из тех, кого встречаешь по дороге.
Еще интереснее то, что, по уверениям Кауамхи, она встречала великое множество чужеземцев из нашего мира и что она никогда не слышала, чтобы армия королевы охотилась на них, чтобы предать их смерти. Оребон говорил правду, королева действительно отчаянно старается отыскать путь в наш мир, но, по словам Кауамхи, она также понимает, что, если кто-то преодолел барьер, это вовсе не значит, что они знают, как вернуться назад.
Это наводит меня на мысль о том, что… армия, явившаяся на ферму Арнста, охотилась именно на нас. Но почему?
Я отмечаю про себя, что позже надо будет поговорить об этом с Хадсоном. Но первым делом нам необходимо отыскать здешнего мэра и попросить у него убежища, а также найти жилье. При мысли о том, что я наконец смогу лечь в кровать, у меня немного кружится голова.
Мы идем по улицам, мощенным булыжником, и меня очаровывают нарядная городская площадь, затейливая архитектура и мили частных домов и других зданий.
Сейчас раннее утро, и улицы все еще довольно безлюдны, но я могу себе представить, насколько более удивительным будет выглядеть этот город, когда его улицы будут полны народа, когда откроют двери магазинов, а рестораны, расположенные во внутренних двориках, заполнят голодные посетители.
Меня поражает необыкновенная красота этого городка. Старомодные магазинчики, цветочные ящики под окнами, извилистые улицы. Я, можно сказать, влюбляюсь в него.
Я бросаю взгляд на Хадсона и вижу, что он получает от этой прогулки такое же удовольствие, как и я. Даже Дымка не остается в стороне – она оставила свое всегдашнее место вокруг бицепса Хадсона и мчится по улицам, кувыркаясь от избытка чувств. Похоже, она точно знает, что представляет собой это место, и явно одобрительно относится к тому, что мы явились сюда.
– А вот и гостиница, – говорит Хадсон, показав кивком на здание, стоящее на краю городской площади. Высокое и широкое, оно похоже на нечто среднее между зданиями в каком-нибудь старинном немецком городке и в мультфильме «Кошмар перед Рождеством».
Оно построено в немецком стиле, фахверковое, с темными балками на светлом фоне и остроконечной крышей. Но оно также имеет узкие башни, выстреливающие из основного здания под необычными углами, и смотрится немного кособоко. Да, впечатление однозначно такое, будто в нем обитает Джек Скеллингтон из «Кошмара перед Рождеством», независимо от того, было так задумано или нет.
– Итак, прежде чем явиться на прослушивание, мы заселимся сюда или сначала попытаемся найти здешнего мэра? – спрашиваю я.
– Наверное, сначала надо устроиться, – отвечает Хадсон, достав со дна рюкзака письмо Мароли и Арнста. – Пока здесь не стало слишком оживленно.
– У них наверняка нет свободных номеров, – говорит нам Луми. – Надо думать, все они уже забронированы для вечерних прослушиваний. Люди приезжают сюда отовсюду, чтобы посмотреть на представление.
– Да, но… – Я замолкаю, поскольку не знаю, сколько ему можно сказать. Он прикольный и очень добрый, но ведь мы знакомы с ним всего несколько часов. Так что я не знаю, насколько с ним можно быть откровенной.
– Вообще-то у нас есть подарок для владельца этой гостиницы, – не моргнув глазом говорит Хадсон. – Он приходится родней нашим друзьям.
– Как удачно, не правда ли? – замечает Кауамхи и подмигивает. – Идите передайте ему ваш подарок, а мы пока подыщем хорошее местечко, чтобы выступить и по-быстрому заработать деньжат. Если вы потом пойдете искать нас, то просто идите на звуки музыки – и найдите самую большую толпу. Это и будем мы.
– Мы найдем вас, – обещаю я ей, затем машу троим трубадурам рукой, и мы с Хадсоном переходим на другую сторону улицы. – Может, это неправильно, что они мне очень нравятся? – спрашиваю я, когда мы отходим от них на достаточное расстояние, чтобы они не могли нас услышать.
Конечно, поначалу мне было неприятно видеть, как Кауамхи плотоядно смотрит на Хадсона, но пока мы преодолевали три мили до Адари, стало понятно, что на самом деле она не имеет в виду ничего такого. Просто ей присуща уверенность в себе, которая воспринимается как сексуальная привлекательность, независимо от того, есть у нее цель кого-то обаять или нет. К тому же потом она все-таки перестала флиртовать с Хадсоном – до чего мне, разумеется, не было никакого дела.
– Мне они тоже нравятся, – отвечает он с легкой улыбкой. – Я просто не уверен, что мы можем им доверять. Как и Мароли, и Арнсту, если уж на то пошло. Я бы предпочел вообще держаться подальше от гостиницы и брата Мароли, если бы здесь можно было остановиться где-то еще.
– Ну да, конечно, – говорю я ему, картинно закатив глаза. – Никто никогда не бывает хорошим и милым без задней мысли. И доверять нельзя никому – даже если они говорят тебе, что сегодня суббота.
– Вообще-то в таком случае им однозначно нельзя доверять, – произносит он, растягивая слова. – Потому что сегодня воскресенье.
– В самом деле? Я думала… – Я замолкаю, мысленно перебирая дни недели. – Как же я могла пропустить целый день?
– Ты его не пропустила. Я просто вешал тебе лапшу на уши.
– Знаешь что? Бывают такие дни, когда ты мне совсем не нравишься, – говорю я, напустив на себя сердитый вид, когда он открывает передо мной дверь гостиницы.
– Да нет же, я тебе нравлюсь, – возражает он.
Я улыбаюсь, потому что он прав. Несмотря ни на что, он все-таки нравится мне. Очень. Но мне не обязательно давать ему об этом знать.
– Я терплю тебя, – фыркаю я. – А это не то же самое.
– Терпишь? Ну-ну. – Он кивает: – Я тебе это припомню, когда ночью ты опять заберешься на меня.
– Это произошло только раз!
– Ну да, один раз за ночь. Может быть. – Он лукаво улыбается.
– Ты это серьезно? – Я опять устремляю на него притворно сердитый взгляд. – По-твоему, сейчас удачное время для того, чтобы поднимать эту тему?
– А разве можно найти время лучше? – спрашивает он, подняв обе брови. – Сейчас у нас с тобой вроде бы перемирие. Так почему бы мне не воспользоваться им?
Прежде чем я успеваю ответить ему, дерганый мужчина за стойкой регистрации говорит:
– Я могу вам помочь?
– Вообще-то да, – отвечаю я. – Мы рассчитывали…
– Все номера заняты, – перебивает меня он.
– Да, но…
– Никаких «но». У меня вообще нет мест – даже маленькие обшарпанные комнатки в задней части здания – и те забиты. Вы можете поискать места в хостеле в паре улиц отсюда…
– Мы от Арнста и Мароли, – прерывает его речь Хадсон. – Они сказали, чтобы мы передали вам вот это.