овершил ошибку. Еще до того, как она говорит. – Тогда с него я и начну разбивать тебя в пух и прах.
Глава 81В любви и бросании колец все средства хороши
– Ничего не понимаю, – говорит Хадсон после того, как кольцо в пятый раз отскакивает от бутылок и вылетает за пределы поля, и голос его полон досады: – На этот раз кольцо должно было оседлать горлышко бутылки.
– Если бы да кабы, – отвечаю я, вставая в позицию для броска.
Всем известно, что эта игра жульническая, но несколько лет назад отец Хезер научил нас одной хитрости, которая срабатывает почти всегда. Надо просто нацелиться кольцом на определенную бутылку, сделать два шага вправо, а затем вместо того, чтобы бросить его вверх, метнуть его горизонтально.
Если звезды сойдутся и тебе повезет, оно отскочит от бутылки, которую от твоей отделяют две других, и, вращаясь, приземлится прямо на ту бутылку, в которую ты целишься.
– Вам нужен дружеский совет, юная леди? – спрашивает хозяин игрового павильона, когда я беру полагающиеся мне пять колец.
– Думаю, я и так знаю, что делать, – отвечаю я, одаривая его милой улыбкой. Затем я отступаю и бросаю первое кольцо.
Оно приземляется именно на ту бутылку, в которую я целилась, и оседлывает ее горлышко.
– Отличная работа! – Хозяин павильона делает мелом отметку на доске. – У тебя одно очко.
– Покажи мне, как ты это сделала, – просит Хадсон, прищурившись и пытливо глядя на меня.
– О, смотри! Пришел Луми! – сообщаю ему я, и, когда он отворачивается, бросаю следующее кольцо.
И с удовлетворением вижу, что оно тоже приземляется на горлышко бутылки.
– Ты это серьезно? – спрашивает Хадсон, и я не знаю, жалуется ли он на то, что я выбила два очка из двух, или на то, что использовала грязный прием, чтобы помешать ему наблюдать за мной. И, если честно, мне все равно. Все средства хороши в любви и бросании колец. Особенно в бросании колец.
– А ты можешь выбить три очка с трех попыток? – спрашивает хозяин павильона, и на лице его отражается интерес.
– Я могу выбить пять из пяти, – говорю ему я и поворачиваюсь так, чтобы Хадсону не было видно, когда я метаю третье кольцо.
– Три из трех, – бормочет Хадсон.
Я бросаю четвертое и пятое кольца одно за другим и на сей раз не пытаюсь скрыть, как я это делаю. Они оба приземляются на горлышки бутылок, и хозяин павильона гаркает:
– Отличная работа! Я еще никогда такого не видел.
Хадсон хлопает в ладоши, и в ответ на его широкую улыбку улыбаюсь и я.
– Какой приз ты хочешь? – спрашивает хозяин павильона. – Ты можешь взять любой.
Я смотрю на мягкие игрушки, но мне хочется получить другой приз.
– Венок из цветов, – говорю я, показав на тот из венков, который выбрала.
– Венок полагается за каждые два кольца, – сообщает мне этот малый. – Так что хочешь, я дам тебе два венка?
– Да, хочу.
Он протягивает мне оба венка, и я надеваю один себе на голову, а второй водружаю на Дымку. Она взвизгивает, начинает кружиться, и я выпрямляюсь, смеясь. Я улыбаюсь Хадсону, и, кажется, он хочет что-то сказать, но затем просто качает головой.
Немного поправив венок, он гладит Дымку по щеке, затем берет меня за руку и ведет к следующему игровому павильону.
– «Выбей сердитого клоуна» – это моя игра, – говорит он. – Я это чувствую.
Мне не хватает духа сообщить ему, что низ у этих фигурок клоунов специально утяжелен, так что их почти невозможно повалить – но ведь он вампир, так что, возможно, ему это все-таки удастся.
Пятнадцать секунд спустя я решаю, что в теории о вампирах что-то есть, поскольку, угодив мячом в первого клоуна, он смог уложить весь ряд.
– Это, э-э-э, весьма впечатляюще, молодой человек, – говорит хозяин этого игрового павильона. – Какой приз ты желаешь получить?
Хадсон смотрит на призы.
– Мне полагаются еще две попытки.
– Верно, – соглашается хозяин павильона, и видно, что он совсем этому не рад. Он также делает большой шаг назад, когда Хадсон готовится метнуть мяч.
Он выбивает три очка с трех попыток и в качестве приза выбирает большого единорога, которого с улыбкой дарит мне.
– Я же говорил, что «Выбей сердитого клоуна» – это моя игра.
– Должно быть, они почуяли в тебе родственную душу, – подкалываю его я, но крепко прижимаю к себе фигурку единорога. – Как мне его назвать?
– Понятия не имею. – Он явно озадачен, и я понимаю, что у него, скорее всего, никогда не было мягких игрушечных зверушек – или живых питомцев, – которым надо было бы дать имена.
Боже, какой же одинокой была его жизнь. Так стоит ли удивляться, что он никому не доверяет?
– Ну ладно, нельзя давать имя второпях, – говорю я ему. – Мне надо будет это обдумать.
– Что нам делать теперь? – спрашивает он, когда все игровые павильоны оказываются позади. Тут есть еще несколько моих любимых ярмарочных игр, но я не предлагаю поиграть в них, потому что не хочу зря тратить деньги. Одна или две игры, чтобы продемонстрировать Хадсону, что они собой представляют – это прикольно, но продолжать в том же духе было бы расточительством. Как-никак, только у одного из нас есть стабильный доход.
– Может, нам стоило бы поискать наших друзей? – предлагаю я.
– Точно. – Он поворачивает в сторону главной площади, стараясь двигаться так, чтобы я не отставала от него.
Когда мы начинаем протискиваться сквозь толпу на площади, мы видим молодую женщину, ведущую за руку прелестную маленькую девочку с толстыми фиолетовыми косичками, жующую сладкую вату. Девочка машет Хадсону рукой и кричит, перекрикивая музыку:
– Привет, мистер Ви!
Она подбегает к Хадсону и липкими ручками, не отпуская ком сладкой ваты, обхватывает его за талию. Хадсон треплет одну из ее косичек и улыбается.
– Привет, мисс Айлида.
Мама девочки торопливо подходит и, качая головой, отцепляет свою дочку от Хадсона.
– Полно, Айлида, не пачкай мистера Ви.
Айлида делает шаг назад и протягивает палочку с пушистой фиолетовой сладкой ватой Хадсону:
– Хотите сладкой ваты, мистер Ви?
Хадсон напрягается, и я понимаю, что он прикидывает, что было бы хуже: обидеть девочку отказом или заработать несварение, если он все-таки поест сладкой ваты.
Я наклоняюсь и спрашиваю:
– А ты не против, если угощусь я? У Хадсона аллергия на сахар, помнишь?
Девочка кивает и улыбается во весь рот, когда я отрываю кусок сладкой ваты и кладу его в рот. Я благодарю ее, а Хадсон говорит, что они увидятся на уроке на следующей неделе, машет рукой и сжимает мою ладонь, чтобы повести меня дальше.
Скорее всего, моя рука стала липкой от сахара, но он, похоже, не против, так что я тоже ничего не говорю. Его сильные пальцы сжимают мои, и я отвечаю таким же пожатием, идя вместе с ним сквозь толпу.
Мы находим наших трубадуров именно там, где и ожидали – посреди самой большой толпы на площади. Луми и Оребон аккомпанируют, а Кауамхи поет, и все вокруг них смеются и танцуют.
Оребон замечает нас в толпе и машет нам рукой, при этом не пропуская ни одной ноты. Остальные тоже продолжают выступление, широко улыбаясь нам.
Люди вокруг танцуют, аплодируют и бросают деньги в открытый футляр от музыкального инструмента, лежащий у ног Луми и Кауамхи. Я тоже начинаю танцевать, качаясь, кружась и двигая плечами.
Я пытаюсь заставить Хадсона потанцевать вместе со мной, но он отказывается и продолжает стоять неподвижно. Если не считать его протянутой руки, за которую я держусь, кружась на месте, он не проявляет никакого интереса к тому, чтобы потанцевать со мной.
Чем дольше мы находимся здесь, тем более шумной становится толпа. Все в отличном расположении духа, так что никто не возмущается, когда танцующие толкают их. Но я вижу, что Хадсон все больше напрягается по мере того, как толпа хмелеет и становится все разнузданнее. А когда кто-то валится прямо на меня – так что я улетаю вперед, – его терпение иссякает.
Он мягко берет меня за руку и вместе со мной протискивается к краю толпы. Более того, он старается двигаться так, чтобы я по-прежнему могла танцевать, кружиться и делать все, что мне хочется, пока он своим телом заслоняет меня от тех, кто может меня толкнуть, чтобы я могла чувствовать себя в безопасности.
И я действительно чувствую себя в безопасности – в куда большей безопасности, чем когда-либо ощущала себя в разгоряченной толпе. Но при этом Хадсон не пытается лишить меня права выбора, не пытается уговорить уйти или взять контроль над ситуацией в свои руки.
Вместо этого он изо всех сил старается сделать все, чтобы я чувствовала себя комфортно, притом так, чтобы наши с ним действия продолжала определять только я. Никто никогда не вел себя со мной подобным образом, даже Джексон, который все время стремится оберегать меня и пытается изменить мое поведение. Хадсон же просто действует так, чтобы вокруг меня оставалось безопасное пространство, в котором я могла бы делать то, что захочу.
И от этого он начинает нравиться мне еще больше.
Наверное, именно поэтому, когда одна песня заканчивается, а следующая еще не началась, я беру его за руку и говорю:
– Давай поищем место потише, такое, где будем только ты и я.
Глава 82Звездочка ты ясная
– Ну все, теперь ты можешь открыть глаза, – говорит мне Хадсон.
– Ты это серьезно? – спрашиваю я, открыв глаза и оглядевшись по сторонам. – Ты притащил меня на эту верхотуру?
– Для тебя только лучшее.
– Ты хочешь сказать, что это лучшее место для того, чтобы столкнуть меня вниз? – спрашиваю я, глядя вниз.
Уговорив меня сесть ему на спину и закрыть глаза, он вскарабкался на высоченную часовую башню, и теперь мы стоим прямо за циферблатом.
На остальных трех сторонах крыши этой башни имеется ограждение, доходящее мне до талии, а на этой стороне его нет – так что перед нами открывается потрясающий вид на городские огни и фестивальное убранство, но при этом до нас почти не долетает шум.