– Насколько высокая эта башня? – спрашиваю я, снова посмотрев вниз и думая, что Дымка, должно быть, чуяла нечто, о чем я не подозревала, когда отказалась взбираться сюда вместе с Хадсоном. Сейчас она бегает где-то внизу и, вероятно, сооружает для Хадсона еще один букет цветов.
Он подходит ко мне и становится рядом.
– В ней двенадцать или тринадцать этажей. А что?
– Да так, ничего. Интересно, через сколько секунд я разобьюсь насмерть, если упаду?
– И при этом люди обвиняют в пессимизме меня, а не тебя, – замечает он, покачав головой. – Не беспокойся, Грейс. Я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось.
– Это ты сейчас так говоришь.
– Я получил ожоги, спасая тебя от дракона, и это произошло меньше чем через час после нашего знакомства, – напоминает он мне. – Так что я говорил это всегда.
Он прав. Так и было.
– А я поблагодарила тебя за это?
– Я не хочу твоей благодарности, Грейс.
– А чего ты хочешь? – шепчу я и тут же мысленно ругаю себя, потому что я совсем не уверена, что мне надо слышать ответ на этот вопрос.
Но оказывается, что я зря беспокоилась, поскольку Хадсон уклоняется от ответа.
– А чего хочешь ты? – спрашивает он.
На языке у меня вертится тысяча ответов, одни правдивы, другие лживы, и все они таят в себе опасность. А потому я глотаю их все, кроме самого безобидного:
– Танцевать. Давай я тебя научу. – Я протягиваю ему руку.
Похоже, это его развеселило.
– Я никогда не говорил, что не умею танцевать.
– Нет, говорил. На площади, когда я пригласила тебя на танец, ты сказал, что не танцуешь.
– Вот именно. Я не танцую. Но это не значит, что я не умею танцевать.
– Ты издеваешься? Выходит, все это время ты умел танцевать? Это так беспонтово.
– Как наследник трона вампиров может не уметь танцевать? – спрашивает он. – При Дворе Вампиров все еще проводятся балы – как и при многих других дворах.
– Ну все. Это решает дело.
– Какое дело? – спрашивает он, но я не отвечаю.
Вместо этого я достаю свой телефон, который по-прежнему ношу с собой – в основном в качестве плацебо, поскольку в этом мире нет интернета, а звонки не проходят через барьер. Но в гостинице мне дали удобную зарядку на солнечной батарее, и я все еще могу пользоваться тем, что загрузила раньше. Я могу слушать любимую музыку.
– Что ты делаешь?
– Выбираю песню, – отвечаю я. – Ты будешь танцевать со мной – прямо здесь и сейчас.
На его лице отражается настороженность.
– Я же сказал тебе, что я не танцую.
– Ничего, сейчас мы это изменим.
У него делается еще более настороженный вид.
– Грейс…
– Знаешь что? Притворись, что ты компания «Найк», и «просто сделай это», – говорю я и сразу же врубаю песню группы Walk the Moon «Shut up and Dance»[5].
Хадсон смеется:
– Это и есть песня, под которую ты хочешь потанцевать?
В это мгновение как раз звучит строчка «заткнись и танцуй», и я показываю вверх, как будто все это картинка комикса и эти слова написаны в «пузырьке» над моей головой. Хадсон качает головой, берет меня за руку, притягивает к себе и крутит в танце – очень умело.
Он ведет, ведет меня в танце, качая, выгибая назад и крутя по всей крыше башни. А когда песня подходит к концу, он закручивает меня и опускает к полу так уверенно и искусно, что мог бы утереть нос любому профессиональному танцору танго.
Когда он поднимает меня, я смеюсь, испытывая чистую радость. Хадсон качает головой, затем смеется вместе со мной.
– Ты просто супер! – говорю я ему. – Это было так классно!
– В самом деле? – Он улыбается так, будто у него нет никаких забот, и я не могу оторвать глаз от его неотразимой ямочки.
Она так очаровательна – он сам так очарователен, – что я едва удерживаюсь от того, чтобы протянуть руку и коснуться ее. Коснуться его, коснуться совсем не так, как мы касались друг друга, когда танцевали.
Но это означало бы поднять вопросы, обсуждать которые я еще не готова. С Джексоном все было легко, но теперь я могу признать, что легко было потому, что это было просто. Первая любовь, и все такое. Но я инстинктивно чувствую, что с Хадсоном все будет намного сложнее. Намного напряженнее. И намного, намного страшнее.
Поэтому я сжимаю кулаки и призываю на помощь всю силу воли.
– Да, – говорю я. – Ты великолепен.
– Ты тоже. – Он делает глубокий вдох и, кажется, собирается с духом, чтобы что-то сказать. Но в конечном счете просто делает выдох и качает головой. Я чувствую, как напряжение отпускает меня, чувствую, как мои мышцы расслабляются – хотя о том, что они были напряжены, я даже не подозревала. И тут он приподнимает бровь и спрашивает: – Хочешь сделать это еще раз?
Да, я этого хочу, хочу больше всего на свете. В эту минуту я хочу этого даже больше, чем вернуться домой.
– Хочу – и еще как. – Я беру телефон. – Под ту же музыку? Эта песня может стать нашей песней.
– Вообще-то у меня на этот счет другая идея, – отвечает он. – Можно? – спрашивает он, показывая на мой телефон.
– Разумеется. – Я отдаю ему телефон.
Он скроллит мой плейлист, затем говорит:
– Думаю, вот что должно стать нашей песней. – Он нажимает на «плей», и вечернее небо вокруг нас наполняют первые строчки песни Rewrite the Stars[6].
– О, Хадсон, – шепчу я.
– Потанцуй со мной, – говорит он. И на этот раз, заключив меня в объятия, он больше не раскручивает меня на вытянутой руке и не вращает.
Мы просто двигаемся под музыку, кружимся по крыше часовой башни и прижимаемся друг к другу, пока его дыхание и биение его сердца не сливаются с моими.
Пока я не забываю, где начинается он и заканчиваюсь я.
Пока я не начинаю верить в невозможное.
Когда песня подходит к концу, я говорю себе отойти. Отодвинуться. Притвориться.
Но я не могу этого сделать. Я могу делать только одно – смотреть в его глаза и желать. А потому я остаюсь на месте – в объятиях Хадсона – и шепчу его имя, как будто это единственное, что имеет значение.
Он – единственное, что имеет значение.
– Все хорошо, Грейс, – шепчет он. – Я с тобой.
И это главное. Он действительно со мной. И я начинаю думать, что он всегда был со мной.
Возможно, поэтому я и делаю первый ход. Я придвигаюсь к нему вплотную, чтобы поцеловать его в губы.
Поначалу он не двигается. Он стоит совершенно неподвижно, как будто боится дышать и этим все разрушить. Но я сделана из более грубого теста. И, когда мои губы двигаются, приникнув к его губам, он наконец расслабляется. И издает какой-то гортанный звук.
Потом он поднимает руки и запускает их в мои кудри.
А затем отвечает на мой поцелуй. Боже, как он отвечает на мой поцелуй.
Я ожидаю от него натиска, ожидаю, что напряжение, повисшее между нами в последние несколько месяцев, взорвется, словно сверхновая звезда.
Но вместо этого я обнаруживаю, что его поцелуй подобен песне. Он неторопливый, сладостный, прекрасный, но от этого не менее сокрушительный. Не менее важный.
Его губы нежные, но упругие, его дыхание теплое и сладкое, его руки тверды, но ласковы, когда он прижимает меня к себе. И, когда он проводит языком по моей нижней губе, я таю. Просто таю и открываюсь, как открывается секрет.
Он тоже открывается, открывается как воспоминание, только начинающее пробуждаться. Его язык касается моего, и его вкус подобен волшебству, подобен падающей звезде, когда она вспыхивает в небе.
Я не хочу заканчивать этот поцелуй. Никогда. Не хочу прерывать его, не хочу отпускать этот момент, это чувство. Я хочу остаться здесь с ним навсегда.
Я хочу обнимать его, поглощать его.
Я хочу утешить его и разбить его на тысячу кусков.
И я хочу, чтобы то же самое он проделал со мной. И боюсь, что он уже сделал это или делает прямо сейчас.
Мои руки вцепляются в его рубашку, и мне хочется обнимать его до скончания времен. Но он уже отстраняется, уже гладит меня по волосам и шепчет:
– Тебе хорошо?
Я лишь киваю, потому что, кажется, забыла, что звуки образуют слова.
– Я рад. – И он целует меня снова. И снова. И снова. Пока песня не превращается в симфонию, а секрет не становится самой могучей правдой.
Затем он целует меня еще раз. И я целую его в ответ, потому что ничто никогда не казалось мне таким правильным.
Когда он наконец отстраняется на достаточное расстояние, чтобы заглянуть мне в глаза, я чувствую, как что-то словно екает в моей груди. И, когда он поворачивает меня, чтобы я посмотрела на пылающий на небе дождь из падающих звезд, я понимаю, что ничто никогда не будет прежним.
Глава 83На вершине (другого) мира
– Думаю, поэтому они и называют это Фестивалем Звездопада, – тихо говорит Хадсон, обняв меня со спины.
Я немного напрягаюсь, потому что непривычно, что он касается меня так – обнимает меня так, – но это приятно. Очень приятно. Пока я понятия не имею, что это значит, но это так.
Я со вздохом откидываюсь на него, упиваясь твердостью и жаром его тела.
Но оказывается, что он тоже напрягся одновременно со мной – я чувствую в нем напряжение, которого не было еще несколько секунд назад. Я приникаю к нему, чтобы мое тело дало ему понять то, что я не могу выразить словами.
Но это Хадсон, и он хочет услышать слова. А как же иначе.
– Тебе хорошо? – спрашивает он, кажется, уже в десятый раз за сегодняшний вечер.
Меня не раздражает, что он задает мне этот вопрос, потому что мне нравится, что он проверяет, все ли со мной в порядке. И еще больше мне нравится, что он хочет удостовериться, что меня устраивает то, что между нами происходит.
И, по правде сказать, да, меня это устраивает. Очень устраивает. Да, я растеряна. И немного обеспокоена. Но я в порядке. И впервые с тех пор как мы покинули Кэтмир, я начинаю верить, что, возможно, все будет хорошо, что я нахожусь именно там, где должна быть.