Я накрываю ее им, затем убираю кудри, упавшие ей на лицо, и думаю, что, наверное, то, что я чувствую сейчас, и есть счастье.
Это чувство, которого я никогда прежде не знал – странная, переполняющая меня легкость. Оно заставляет меня улыбаться всякий раз, когда я вижу Грейс или даже просто думаю о ней, оно заставляет меня смеяться, когда она говорит или делает что-то нелепое – обычно только затем, чтобы подразнить меня.
Это странное чувство, но я наверняка сумею к нему привыкнуть, если смогу сделать так, чтобы Грейс не ушла из моей жизни. А я смогу, непременно смогу.
Грейс опять что-то бормочет во сне, и я наклоняюсь к ней, пытаясь разобрать ее слова, но тут она смеется, и я решаю, что это не имеет значения. Потому что похоже, что она тоже счастлива. И, возможно, из-за меня.
Вот вам еще одно необычное чувство.
Я жду, чтобы она сказала что-то еще или снова засмеялась, чтобы я смог увидеть, как в уголках ее глаз соберутся морщинки и ее щеки зальет розовый румянец, который мне так нравится. Пока мы жили в моей берлоге, я часто думал об этом румянце, представляя себе, каков он на вкус. Представляя себе, как я проведу губами по ее щекам и прошепчу слова, от которых она смущенно порозовеет.
Одна мысль об этом заставляет меня наклониться и легко поцеловать ее в щеку, просто чтобы проверить, не побудит ли это ее снова заговорить.
Оказывается, что нет, зато после этого она сбрасывает с себя простыню и пуховое одеяло, которыми я только что накрыл ее. За последние пару часов она делает это уже в третий раз, так что больше я ее не накрываю. Вместо этого я приподнимаюсь на локте и делаю то, что мне редко удается сделать, когда она бодрствует.
Я разглядываю все прелестные и сексуальные веснушки на тех местах ее тела, которые не прикрыты ночной рубашкой.
Их немало – крохотные пятнышки, россыпи которых виднеются на ее щеках и руках, на верхней части ее бедер и на плечах, – и они кажутся мне чем-то вроде секретов, которые мне предстоит разгадать.
Я опускаю голову и провожу губами по созвездию веснушек на внутренней части ее предплечья.
В ответ она только невнятно стонет и, повернувшись, утыкается лицом в подушку. Но это открывает мне доступ к веснушкам на задней части ее бедер, которые только и ждут, чтобы я медленно прочертил между ними линии кончиком пальца.
– Зачем ты трогаешь мои веснушки? – спрашивает она. Ее голос приглушен, потому что она по-прежнему лежит уткнувшись лицом в подушку, но, похоже, мое внимание не напрягает ее. Ей просто любопытно.
– Я их обожаю, – говорю я ей. – Это что-то вроде моей собственной маленькой вселенной, расположенной прямо здесь, на твоей коже. Кусочек тебя, которого могу касаться только я. Только я могу целовать его и любоваться им.
Она качает головой, но, когда я снова начинаю водить по ее веснушкам пальцем, она издает что-то вроде довольного мурлыканья. Это заставляет меня повторить движение.
Я уже начинаю думать, что у меня получится завести ее снова, – потому что она поворачивается, утыкается лицом в изгиб моей шеи и обвивает меня рукой, – но тут звонит будильник на ее телефоне.
Она тяжело вздыхает:
– Мне надо идти на работу.
– Ты могла бы сказаться больной, как это придется сделать мне самому, – предлагаю я. – И провести день в постели.
Я предлагаю это, потому что мне ужасно хочется провести этот день в постели с Грейс, но еще и потому, что после этой ночи было бы, как мне кажется, неплохо окончательно расставить все точки над «i». К тому же мне бы хотелось немного побаловать ее и удостовериться, что с ней все в порядке, ведь сегодня ночью был ее первый раз.
– Я бы с удовольствием, – отвечает она, – но вчера вечером Тиниати отпустила меня домой, когда магазин еще не был убран, потому что знала, что я устала. Было бы нечестно не прийти сегодня, когда я ей так нужна, чтобы развесить и разложить товар.
Я киваю, потому что понимаю, что она права. Но, когда я скидываю с себя одеяло, чтобы встать, она обвивается вокруг меня.
– Да, мне надо идти, но это не значит, что я собираюсь уйти прямо сейчас.
Ее слова вызывают у меня смех и радуют меня. Приятно знать, что ей так же не хочется покидать меня, как мне самому не хочется, чтобы она уходила.
– Давай пойдем куда-нибудь сегодня вечером, – предлагаю я. – Я могу сводить тебя в какой-нибудь шикарный ресторан, а потом мы могли бы послушать концерт на площади.
– Или мы можем остаться здесь – где нет солнца, – напоминает она мне. – Я закажу еду в номер, и мы поиграем в покер с раздеванием.
Черт возьми, поверить не могу, что я забыл. Это гребаное солнце убивает меня тем, что никогда не заходит. Это единственный недостаток жизни в Норомаре, если мы останемся здесь навсегда.
Грейс скучает по своим друзьям и родным, но у меня нет никого, по кому я мог бы скучать. Да, у меня есть Джексон, но трудно скучать по человеку, который пытался убить тебя – и который попытается снова, если ему представится такая возможность.
Мне здесь лучше – по очень многим причинам. У меня здесь есть друзья – те, кому я нравлюсь, кто мне доверяет и не считает, что я гребаный социопат. Одно плохо – они тут все вегетарианцы, и мне нечем питаться помимо крови девушки, которую я люблю.
Мне нравится пить кровь Грейс, и я был бы готов делать это каждый день, если бы не опасался ослабить ее. И если бы я мог не выходить из этого гостиничного номера. Но я должен из него выходить. Мне надо работать. Надо гулять с Дымкой. Я должен быть в состоянии строить новую жизнь с Грейс за пределами этих четырех стен, но солнце, которое почти никогда не заходит, здорово этому мешает.
– Эй, о чем ты задумался? – Она приподнимается на локте, чтобы посмотреть мне в лицо. – Тебе что, не нравится игра в покер с раздеванием?
– Просто следующие несколько дней мне придется безвылазно торчать здесь, – фыркаю я.
– Знаю. И сожалею об этом. – Она утыкается носом в мою шею – пытаясь утешить меня. – Но я не жалею о том, что ты пил мою кровь.
– Ты уверена? – бормочу я, запустив пальцы в ее волосы.
Она смеется, будто думает, что я шучу:
– Мне понравилось все, что происходило в этом номере сегодня ночью. Очень понравилось. И особенно это.
– В самом деле? – Я поднимаю голову, чтобы лучше видеть ее лицо. Потому что непохоже, что она просто пытается успокоить меня. Непохоже, чтобы она чувствовала себя грустной, потому что чего-то лишилась – напротив, и ее голос, и выражение лица говорят о том, что ей хочется все повторить. Это нисколько не напрягает меня, ведь желать Грейс так же естественно для меня, как дышать.
Это то, без чего я не могу обойтись.
– Да, – говорит она с придыханием. И, накрыв мою щеку ладонью, смотрит мне в глаза: – Ты же знаешь, что я люблю тебя, да?
Я сглатываю ком в горле:
– Да, теперь знаю.
И мы улыбаемся друг другу, улыбаемся улыбкой, которая говорит все, что могут сказать друг другу двое влюбленных – и тут я впервые чувствую, как она сжимает нить наших уз сопряжения. И меня так переполняет любовь к этой девушке, что я чувствую головокружение.
Я подаюсь к ней, чтобы поцеловать ее, но едва мои губы касаются ее губ, как ее будильник звонит во второй раз.
Грейс тяжело вздыхает:
– Мне правда надо идти. – Но затем она целует меня так, что я начинаю с еще большим нетерпением ждать, когда она вернется домой.
Отстранившись, она бросается в ванную, чтобы по-быстрому принять душ. И десять минут спустя натягивает одежду на свое влажное тело, одновременно носясь по комнате и собирая все, что ей нужно для похода на работу. Обувь, заколку для волос, бумажник.
– Я возьму с собой Дымку, – говорит она и наклоняется, чтобы подхватить маленькую тень. – Она сможет подружиться с покупателями, и я могу сводить ее на обед в ресторан – если она будет вести себя хорошо.
Для пущей убедительности она устремляет на тень предостерегающий взгляд, и Дымка отвечает ей тем же. Я просто смеюсь и качаю головой. Когда-нибудь Грейс и Дымка станут лучшими подругами. Но это точно произойдет не сегодня.
– С ней все будет в порядке, – говорю я, гладя Дымку по голове. – Не так ли, моя девочка?
Дымка радостно обвивается вокруг меня, но тихонько скулит.
– С нами обеими все будет в порядке, – уточняет Грейс. – Не так ли, Дымка?
На этот раз тень фыркает, затем обвивается вокруг моей шеи – это ее версия объятий – и несется к двери.
Грейс усмехается и закатывает глаза:
– Это прогресс, да? Пусть это и маленькие шажки, но все-таки прогресс.
Она выходит из комнаты, и вместе с ней уходит весь мой мир.
Тяжело вздохнув, я снова ложусь на кровать и начинаю уныло считать, сколько часов должно пройти, прежде чем я смогу выйти из гостиницы, не убив себя.
Много часов, отвечаю себе я. Слишком много. И я ничего не могу с этим поделать.
Глава 112В ожидании дракона
Следующие три недели до Фестиваля Звездопада пролетают в калейдоскопе из тренировок, планирования и дальнейших попыток построить жизнь с Хадсоном. Мы с ним ужинаем в ресторанах, ходим в библиотеку и иногда захаживаем в маленький любительский театр на другом конце города.
А иногда остаемся в номере и познаем друг друга.
К плюсам можно отнести то, что Хадсон чувствует себя намного лучше с тех пор, как он начал регулярно пить мою кровь, делая это по пятницам, чтобы не пропускать занятия в школе.
Что касается дракона – и фестиваля, – то мэр наконец сообщил горожанам, что на этот раз фестиваль будет отложен до тех пор, пока мы не разберемся с драконом.
Как ни странно, абсолютно никому и в голову не приходит, что мы можем потерпеть поражение, и, похоже, никто не расстроился, что пропустит фестиваль. Когда мы ходим по городу, люди хлопают меня по спине, ободряют нас или дают нам советы. Даже трубадуры регулярно приходят на наши тренировки и помогают нам практиковаться. Оказывается, Луми имеет большой опыт в сценических боях, и, хотя это не то же самое, что настоящий бой, это все же кое-что.