Но я этого не допущу.
Я переношусь к ним, движимый одной мыслью – убрать Грейс с линии огня. И когда драконша выпускает еще одну струю пламени, которая должна бы превратить Грейс в уголек, у меня не остается выбора. И я подпрыгиваю, чтобы своим телом заслонить ее от огня.
Я хватаю Грейс, чтобы она не разбилась насмерть, и напрягаюсь, готовясь ощутить всю силу драконьего огня. Я знаю, что мне не спастись, и мне остается только молиться о том, чтобы я смог заслонить Грейс – и благополучно доставить ее на землю до того, как эта тварь убьет меня.
Но я не единственный, кому в голову пришла подобная мысль, – потому что в последнюю секунду к нам стрелой летит Дымка.
Я кричу ей, чтобы она не вмешивалась, чтобы она пригнулась, но уже поздно.
Она взмывает в воздух и заслоняет меня от драконьего огня.
И весь он обрушивается на нее.
Глава 118Кто-то должен делать грязную работу
Хадсон кричит так, будто у него разрывается сердце, и я успеваю увидеть, как Дымку накрывает струя огня – такая мощная, что никто, если только он не состоит из сплошного камня, не смог бы в ней уцелеть.
И это моя вина.
Если бы я не пыталась увести драконшу из города, если бы я летела быстрее, если бы я не позволила этой твари повредить мое крыло, ничего этого не случилось бы. И Дымка была бы жива.
А Хадсон – Хадсон не падал бы камнем вниз, обхватив меня с таким видом, будто весь его мир рухнул.
Мы ударяемся о землю, но он и бровью не ведет. И осторожно ставит меня на ноги.
– Иди! – говорю я. – Иди!
Но он переносится прочь еще до того, как я успеваю произнести первое слово – и ловит то, что осталось от испепеленного тела Дымки, до того как оно падает на землю.
Я сразу же следую за ним и подхватываю его, когда он спотыкается, обнимаю его, пока пепел Дымки разлетается по воздуху вокруг нас, а обгоревшая красная лента падает на землю.
– Нет, – шепчет он, упав на колени и подобрав ленту. – Пожалуйста, нет, нет, нет.
– Мне очень жаль. – Я сжимаю его плечо и тоже смотрю на то, что осталось от нашей маленькой проказливой подружки.
Он смотрит на меня глазами, полными муки, и мне хочется одного – прижать его к себе, утешить его.
Но я не могу этого сделать. И делаю то единственное, что, возможно, даст Хадсону время оплакать Дымку. Я превращаюсь в сплошной камень, чтобы проверить, не излечит ли это мое крыло.
Когда я снова принимаю обличье подвижной горгульи, мое крыло уже не повреждено. Боль остается, но кончик моего крыла зажил. И я снова могу летать.
И я взмываю в воздух как раз в тот момент, когда драконша вновь нацеливается на Хадсона и на останки несчастной Дымки.
Я подлетаю к ней снизу за секунду до атаки, и на этот раз, когда мой кулак превращается в камень, я делаю это нарочно. И всаживаю его в ее челюсть изо всех сил.
От удара каменного кулака она вверх тормашками летит к земле, и струя огня, которую она изрыгает, оказывается направлена в темное небо. Я лечу за ней, полная решимости прикончить ее. Хватит – она принесла сегодня уже достаточно бед, и продолжать это я ей не позволю. Даже если чтобы остановить ее, мне придется умереть.
И я гонюсь за ней по темному небу.
В конце концов она оправляется от моего удара и снова несется ко мне, извергая пламя изо рта и ноздрей и глядя на меня глазами, полными лютой ярости.
Но в этом она не одинока – пусть у меня нет способности изрыгать пламя, но лютой ярости мне тоже не занимать, и я лечу вниз, чтобы оказаться под ней. И одновременно превращаю обе моих руки в камень. Опустившись так, чтобы она не могла меня видеть, я снова лечу вверх, набирая скорость.
На этот раз на моей стороне нет кинетической энергии, которая помогла бы мне пронзить ее грудь. Но у меня есть достаточно силы, чтобы атаковать ее иначе.
Когда драконша широко раскидывает крылья, оглядывая окрестности в поисках новых жертв, я всаживаю свои каменные кулаки в ее тонкое кожистое крыло – и резко дергаю вниз, вложив в этот рывок всю свою силу.
Она истошно вопит, когда в ее крыле образуется дыра с неровными краями и оно выходит из строя. Она переворачивается вверх тормашками, летит вниз, вращаясь и совершенно не контролируя свое тело, и я отлетаю в сторону, чтобы не мешать ее падению.
Но она все равно продолжает сопротивляться. Она ударяется о землю и, шатаясь, встает на лапы, изрыгая струи огня. Но Хадсон уже тут как тут – он мчится к ней, переносясь и увертываясь от потоков пламени.
Я не знаю, каков его план, я даже не знаю, есть ли у него какой-то план, но я ни за что не допущу, чтобы моя пара схватилась с этой тварью в одиночку. Тем более когда она разъярена, ранена, загнана в угол и ей нечего терять.
Я лечу к ним на всех парах, чтобы добраться до нее прежде, чем она сожжет Хадсона. Он сейчас не в состоянии мыслить ясно, и я не знаю, способен ли он сражаться.
Однако он не один, потому что прежде, чем я успеваю добраться туда, из темноты выбегает Кауамхи с двумя огромными фиолетовыми мечами.
Один из них она бросает Хадсону, который ловит его на лету, затем мчится к драконше, которая вопит, роет когтями землю и продолжает во все стороны изрыгать потоки огня.
Я долетаю до нее в тот самый момент, когда Хадсон подпрыгивает, занеся меч над головой. И с криком ярости и боли, таким же громким, как визгливые вопли драконши, он опускает меч на ее шею, вложив в этот удар всю свою вампирскую силу.
Меч рассекает жесткую толстую шкуру, мышцы и кость, пока отрубленная голова драконши не падает на землю к ногам Хадсона.
Глава 119Энергия диско-шара
Из перерубленной шеи драконши фонтаном хлещет кровь, странная токсичная драконья кровь, которая пропитывает фиолетовую землю.
Хадсон стоит в луже этой крови, держа меч обеими руками, и рубит по ране на перерубленной шее драконши снова и снова. Как будто ее смерть была слишком быстрой и он сможет найти выход своей ярости и боли, только если она будет страдать так же, как он.
Я беру меч из его судорожно сжатых рук, и он, дрогнув, делает шаг назад.
– Все кончено, – тихо говорю я, и он тяжело опирается на меня. – Все завершилось.
Он впервые поворачивается ко мне, и в его лице нет ни кровинки, ярко-синие глаза погасли.
– Она погибла, – выдавливает из себя он, и я понимаю, что он говорит не о драконше.
– Да, – шепчу я, чувствуя, как разрывается и мое собственное сердце. – Мне очень жаль.
– Почему она это сделала? – в ярости восклицает он. – Почему она решила вмешаться в эту схватку? Я оставил ее на крыше часовой башни, велел ей сидеть смирно, сказал, что вернусь за ней, когда все закончится. Почему она не послушала меня? Почему она не…
– Потому что она любила тебя, – отвечаю я. Мне хочется притянуть его к себе, прижать к сердцу, но я понимаю, что он к этому еще не готов. Поэтому я просто говорю ему правду: – Потому что она хотела защитить тебя, хотела так же сильно, как ты сам стремился защищать ее.
Он кивает, на его челюсти ходят желваки, но его глаза все так же полны отчаяния.
Я обещаю себе, что, когда мы вернемся в гостиницу – или в то, что осталось от гостиницы после атаки драконши, – я обниму его и буду держать в объятиях так долго, как он мне только позволит.
Но сейчас у нас новая проблема. Потому что точно так же, как было с драконом, которого мы убили в прошлый раз, из тела этой драконши в воздух поднимаются мелкие серебристые капельки. Они вращаются, образуя такую же двойную спираль, какую я видела в прошлый раз. Вот только вместо того, чтобы подняться в темное небо, как это было тогда, эта энергия остается на месте – между нами и драконшей.
Поначалу я не понимаю, в чем дело, и это вызывает у меня страх. Может, это вокруг нас парит ее душа? Или ее энергия? Может, так ее истерзанное тело пытается восстановиться?
Надеюсь, что нет, очень надеюсь. Потому что смерть должна внушать уважение – даже если речь идет о смерти наших врагов, – и я совсем не хочу, чтобы мне пришлось сражаться с восставшей из мертвых драконшей-зомби – тем более после всего, что произошло.
Но дело обстоит еще хуже – намного хуже.
Обернувшись, я обнаруживаю, что за мной стоит Суил. Это он вытягивает из драконши серебристый туман, а затем у меня на глазах открывает рот и начинает втягивать его в себя.
– Что вы делаете? – в ужасе выдыхаю я, пытаясь встать между ним и субстратом драконши, ее душой. – Вы не можете этого делать. Вы не можете…
Он отталкивает меня с такой силой, что я спотыкаюсь на скользкой драконьей крови и едва не падаю. Но Хадсон подхватывает меня и, обернувшись, тоже видит, что делает мэр.
– Ты больной говнюк, – рычит он и устремляется к Суилу, который уже успел вобрать в себя почти весь субстрат драконши.
Нет, он не просто мэр, с ужасом вспоминаю я.
Суил заявил, что он также волшебник времени, но мы решили, что это просто хвастовство. И сейчас у меня обрывается сердце, потому что я понимаю, что мы, возможно, совершили ужасную ошибку.
Впервые за последние три месяца я вспоминаю фигуру, стоявшую на балконе мэрии, когда субстрат первого убитого дракона поднимался в небо, уносясь прочь.
Вспоминаю я и то, как изменился Суил, когда мы встретились с ним за обедом на следующий день, став почти неузнаваемым. Насколько более молодым и гладким выглядело тогда его лицо.
Более того, я вспоминаю, как он побуждал нас убить этого второго дракона-самку, поскольку, по его уверениям, это был единственный способ спасти город.
И вот теперь он стоит здесь, на месте гибели этой драконши, забирая то последнее, что она еще может дать.
Да, я знаю, что она должна была умереть, знаю, что она была твердо намерена убить нас. Но одно дело знать все это, и совсем другое – узнать, что нас, возможно, одурачили.