– Да, именно этого я и хочу.
Она не просто разрушила стены, которыми я себя окружил, – она взяла кувалду и разнесла их на тысячи крошечных обломков. И сейчас какой-то небольшой части меня хочется собрать эти обломки, чтобы, если в следующие сорок восемь часов что-то пойдет не так, это не разрушило меня окончательно и бесповоротно. Но остальная часть меня отлично знает, что это невозможно. Уже поздно, слишком поздно надеяться, что, если с Грейс что-то случится, это не разобьет мне сердце.
Потому что теперь оно бьется только благодаря тому, что у меня есть ее улыбка, ее прикосновения, ее любовь. И не будет смысла пытаться держаться за эти осколки, потому что без нее от них все равно не будет толку.
– Для чего ты хочешь использовать магию теней? – спрашивает Нияз. – Потому что, хотя она действует почти на все, вряд ли она подействует на дракона времени. Как-никак они созданы богом времени, и я не знаю, может ли какая-то магия – даже магия теней – противостоять им.
Я боялся, что он скажет именно это, но это все равно представляет собой мой наилучший шанс. Особенно здесь, в самом Мире Теней.
– Если Грейс сумеет уговорить эту горгулью на площади освободить драконшу времени, боюсь эта тварь не остановится на устранении Суила, – говорю я. – Я опасаюсь, что она постарается разобраться также с Грейс и со мной, поскольку нам тоже не место в этом пространстве и этом времени. Попав сюда, мы создали временной разлом, а насколько я понимаю, драконы времени прижигают эти разломы. – Я делаю глубокий вдох. – И, как бы я ни верил в Грейс, мы все же можем проиграть. Если не Суилу, то дракону времени.
Нияз кивает, и я продолжаю:
– Грейс моя пара, потому что она выбрала меня. Я до сих пор не могу до конца поверить в это чудо, сделавшее меня самым счастливым парнем на земле, но до встречи с ней я совсем пропадал. Я был одинок, и моя жизнь была сплошной мукой, и я не могу вернуться в то время, когда я не знал, каково это – любить ее всем сердцем и всей душой. И я знаю – если я потеряю ее, но каким-то образом выживу сам… то буду представлять угрозу для всех миров. Если я позволю боли от ее утраты разрушить мою к ней любовь…
Я замолкаю, глядя ему в глаза.
– Я боюсь, что то чудовище, которое мой отец пытался сделать из меня на протяжении двухсот лет, выйдет наружу и захватит меня. Я едва не позволил тьме поглотить меня, когда погибла Дымка, мой друг, и только Грейс смогла отвести меня от края бездны. Что же будет, если она поги… – Я осекаюсь, потому что не могу этого произнести. Даже шепотом.
– Я понимаю, – говорит Нияз, и мне кажется, что он, возможно, и впрямь меня понимает. Его лицо перестает быть бесстрастным, и на нем отражается сочувствие, которого я совсем не хочу – и понятия не имею, что с ним делать. Но поскольку к нему прилагается его помощь, я его приму.
Я приму все, что может дать мне возможность сохранить Грейс в моем сердце навсегда.
– Думаю, лучше всего тебе подойдет Теневой Обет. Ты знаешь, что это такое?
Я качаю головой.
– Теневой Обет, – продолжает Нияз, – это самая сильная разновидность магии теней, это нерушимый обет, который один человек дает другому. Его нельзя нарушить, от него невозможно отказаться, если ты вдруг решил, что совершил ошибку. Он связывает тебя навсегда.
– Тогда это именно то, чего я хочу, – отвечаю я, и так оно и есть. – Я хочу, чтобы Грейс знала, что я всегда буду любить ее – и чтобы моя душа помнила это.
– Понятно. – Он кивает и показывает на площадь в окне. – Думаю, тебе надо спросить об этом саму Грейс, если ее тет-а-тет с этой горгульей на площади когда-нибудь завершится.
Глава 131История этого вечера
Хадсон подбегает ко мне в середине площади.
– Боже, Грейс. Как ты? – спрашивает он, взяв меня за руку. – Что произошло?
Возможно, мне не следовало бы радоваться тому, что он спрашивает, как я, до того, как задать вопрос о том, что важно узнать не только ему, а всем нам. Но это все же радует меня. Потому что мне становится все более очевидно, что Хадсон всегда будет ставить меня на первое место – о чем бы ни шла речь.
– Она нам поможет, – говорю я ему, ожидая, что они с Ниязом поздравят меня, похлопают по спине или забьются со мной… хоть что-нибудь. Но они оба просто смотрят на меня, как будто я восстала из мертвых.
– Грейс… я так беспокоился, что был сам не свой. – Я еще никогда не слышала в голосе Хадсона такой отчаянной тревоги. – Ты оставалась камнем так долго, что я был уверен, что что-то пошло не так.
Когда до меня доходит смысл его слов, моя радость от того, что я склонила Артелию на свою сторону, гаснет.
– А с-сколько времени меня не было? – спрашиваю я. Мне показалось, что прошло всего несколько минут.
Хадсон смотрит мне в глаза:
– Целый день, Грейс.
Я думаю об этом, пока мы трое идем обратно в гостиницу. При этом Хадсон и Нияз оба шарят по мне глазами, проверяя, не пострадала ли я – ни дать ни взять две наседки. Неужели когда я нахожусь в состоянии сплошного камня, время течет иначе? И если так, то что это значит для Артелии, которая оставалась камнем тысячу лет?
К тому времени, когда мы снова рассаживаемся в кабинете Нияза, я успеваю рассказать Хадсону и Ниязу все то, о чем Артелия говорила со мной. Все, кроме того, что она сказала напоследок. Я решаю, что лучше будет обсудить это, когда мы с Хадсоном останемся наедине, потому что да, я понятия не имею, как мне относиться к тому, что я королева, тем более королева горгулий.
По окончании моего рассказа мы все соглашаемся, что это лучший вариант, на который мы можем рассчитывать. Мы свяжем Асугу канатами, затем я подам Артелии знак освободить ее, после чего мы убьем эту драконшу так быстро и гуманно, как это возможно. А затем будем горячо молиться, чтобы Артелия оказалась права и магическая сила мертвой драконши времени нашла Суила и, влившись в его тело, остановила его.
И чтобы Королева Теней не явилась сюда и не поубивала нас всех в самый разгар этих событий.
В общем, проще простого.
Рассчитывать нам остается только на чудо, впрочем, мы всегда знали, что так и будет. И теперь нам просто надо подождать и посмотреть, сработает это или нет.
Попрощавшись с Ниязом, которому в следующие несколько часов предстоит набрать подкрепление на тот случай, если нас атакует армия Королевы Теней – или если драконша убьет нас, – мы с Хадсоном идем в наш номер, возможно, в последний раз.
Это ужасная мысль. И печальная. Тем более что мы подумывали о том, чтобы переехать из гостиницы в симпатичный маленький домик где-нибудь недалеко от парка и школы Хадсона, чтобы действительно начать новую жизнь вместе. А теперь… теперь кто знает, что будет?
Кто знает, будет у нас этот маленький домик или не будет вообще ничего?
Кто знает, будем ли мы существовать через двадцать четыре часа?
Мысль о том, что я могу потерять Хадсона – либо в бою, либо из-за превратностей времени, – причиняет мне боль, которая грозит уничтожить меня.
Но я не дам ей этого сделать. Только не теперь, когда я понятия не имею, что ждет нас в будущем. Только не теперь, когда это, возможно, последний раз, когда мы остались наедине.
Мы оба вымотаны, поскольку ночь мы провели без сна, сначала сражаясь с драконшей времени и волшебником времени – а затем пытаясь придумать, как мы будем вести такое же сражение завтра. Нияз заверил нас, что городские ворота смогут выдержать натиск Королевы Теней и ее армии, поскольку без солнечного света королева становится слабее. Но едва мы успеваем разуться, как раздается стук в дверь.
– Что там еще? – спрашиваю я.
Хадсон только устало качает головой и открывает дверь.
Оказывается, это Нияз любезно прислал блюдо с сыром и фруктами для меня и несколько бутылок воды для нас обоих. Я съедаю несколько крекеров и ягод, но меня подташнивает, и я боюсь, что меня вырвет, если я съем слишком много.
И вместо этого мы с Хадсоном принимаем долгий душ, наслаждаясь горячей водой и пытаясь смыть с себя кошмар последних дней.
Это легче сказать, чем сделать, хотя я изо всех сил стараюсь не думать об этом кошмаре.
Если мы уцелеем, ужас минувших вечера и ночи будет оставаться со мной еще долго. Но я подумаю о нем потом, когда не буду чувствовать себя такой уязвимой. Сейчас же мне хочется одного – пережить предстоящие несколько часов. Тогда я и начну беспокоиться и о своей возможной утрате, и о том, как остановить волшебника, в распоряжении которого была тысяча лет, чтобы спланировать этот момент.
Когда мы наконец укладываемся в кровать, Хадсон ложится на спину и, подложив одну руку под голову, смотрит в потолок. Он еще не пил мою кровь – он утверждает, что не голоден, – но я чувствую, как голод терзает его, вижу это по тому, как его взгляд останавливается на моем горле, когда я склоняюсь над ним.
Но я также вижу горе на его лице и то, как он все время поглядывает на маленькую кроватку Дымки у окна.
Шестьдесят процентов времени она меня терпеть не могла, но я знаю, что мне будет ее не хватать.
Однако ему все равно нужно позаботиться о себе. Ему все равно нужно подкрепиться. Мы понятия не имеем, что нам принесет последний день темноты – кроме кучи дерьма, с которым нам совсем не улыбается разбираться, – и ему нужно восстановить свои силы, чтобы у нас появилась хоть какая-то надежда успешно справиться со всей этой хренью.
Но вместо того чтобы спорить с ним, я решаю применить иной подход, подход, который успокоит нас обоих, и притом быстро. Я кладу голову ему на плечо и с облегчением слушаю медленное, мощное биение его сердца под моим ухом.
Его левая рука гладит мою спину, потом зарывается в мои все еще влажные кудри. И, несмотря ни на что, через меня словно проходит электрический разряд. Потому что это Хадсон, моя пара, и я не могу представить себе ситуацию, в которой мое тело, – а также мои сознание, сердце и душа – не отреагировали бы на его прикосновение.