– Я люблю тебя, – шепчу я, осыпая поцелуями его обнаженные грудь и ключицу.
Его рука обнимает меня еще крепче, притягивает еще ближе.
Его кожа горяча после душа, волосы все еще влажны, и я покрываю медленными пылкими поцелуями линию его подбородка, затем чувствительное место за ухом.
– Грейс, – страстно выдыхает он.
– Я люблю тебя, – повторяю я и ложусь на его грудь, обхватив ногами его стройные бедра.
– В самом деле? – спрашивает он, подняв бровь. И, хотя его по-прежнему окутывает печаль, в его глазах вспыхивает искорка интереса. Наша любовь всегда была маяком, выводящим его из мрака, и я рада, что могу сделать это для него. Он так много значит для меня, просто он этого до конца не понимает. Пока.
– Да, – шепчу я, гладя его бока. На его талии есть гладкая ложбинка между ребрами и острыми костями его бедер.
Он прекрасен, он именно тот, кто мне нужен, и я целую его в губы, задержавшись на его идеально изогнутой верхней губе, на полной нижней. И сдвигаю свои губы влево, чтобы целовать его ямочку.
Она так же прекрасна, как и в тот день, когда я увидела ее впервые, и части меня хочется остаться здесь и изучать ее до конца моих дней.
Но у него есть еще много чего, что я хочу целовать, лизать, кусать и любить.
Я сдвигаю губы ниже, туда, где между челюстью и ухом бьется его пульс, бьется немного мощнее и быстрее, чем несколько минут назад. Затем перемещаюсь ниже, к ямке под его горлом, упиваясь исходящим от него запахом амбры и восхитительным вкусом его кожи.
Он снова шепчет мое имя и с тихим стоном зарывается руками в мои волосы. Его пальцы нежно царапают кожу моей головы, я издаю стон, и по моей спине бегут мурашки. В ответ он сжимает мои волосы в кулаке, оттягивает мою голову назад и осыпает поцелуями мое горло.
Это так чудесно. Он так чудесен.
Странно чувствовать это посреди всего этого горя и страха. Но это кажется правильным – правильно, что у нас есть этот момент, принадлежащий только нам. Этот момент в очередной раз подтверждает не только наши чувства друг к другу, но и нашу готовность сражаться. За нашу семью, за наших друзей, друг за друга.
Бояться любви легко, когда ты видишь, что она идет вразнос, или когда у тебя случается болезненное расставание, или когда ты теряешь того, кого любишь, или когда ты видишь человека, готового из-за любви к своей дочери разрушить весь мир. Но, благодаря таким блаженным моментам, как этот, дело того стоит.
Когда Хадсон наконец отстраняется от моих губ, я снимаю с себя ночную рубашку, которую только что надела. И, бросив ее на пол рядом с кроватью, перемещаюсь все ниже, целуя его тело, облизывая его, кусая и гладя.
– Хадсон, – шепчу я. – Мой Хадсон.
– Грейс. – Он произносит мое имя, пока я скольжу по его телу, как лунный свет скользит по воде. Медленно и мягко, темно и сокрушительно.
Так, чтобы он не ощущал ничего, кроме меня.
Так, чтобы он мог видеть, слышать, обонять и осязать только меня.
Так, чтобы боль от того, что произошло вчера, и страх перед тем, что произойдет завтра, сошли на нет, благодаря наслаждению и радости от того, что происходит сейчас.
И только после этого я снова скольжу вверх по его телу.
Только после этого я касаюсь его ладоней, сплетаю свои пальцы с его пальцами и крепко сжимаю их.
Только после этого я вбираю его глубоко в мое сердце, мое тело, мою душу. И отдаю ему их все.
И он берет их, беря меня – с нежностью, осторожностью, силой и любовью. Мы двигаемся вместе, поднимая друг друга все выше и выше, и значение имеет только это. Значение имеем только мы.
И этого совершенного момента посреди всего окружающего нас несовершенства достаточно. Это все.
Мы – это все.
Глава 132Укуси и купи
Грейс обнимает меня за шею и притягивает к себе. Что устраивает меня – ведь это Грейс. Я всегда рад оказаться как можно ближе к ней, так близко, как она хочет.
И, когда она припадает губами к моей щеке, я утыкаюсь лицом в ее шею и просто вдыхаю ее аромат. От нее так хорошо пахнет, ее так приятно ощущать, что сейчас мне хочется остаться здесь навсегда.
И тут она склоняет голову набок, обхватывает ладонями мой затылок и прижимает меня к своему горлу.
Это явное приглашение мне попить ее кровь, и мои клыки немедля выдвигаются в ответ. Но я держу себя в узде и не тороплюсь. Потому что это Грейс, я никогда не смогу насытиться ей.
Мне всегда будет хотеться еще.
Она вздыхает, когда я медленно покрываю поцелуями изгиб между ее плечом и шеей. Я улыбаюсь, затем мои губы скользят к маленькому созвездию веснушек рядом с ее ключицей. Я мог бы сказать, что это моя любимая россыпь, но у нее их столько, что трудно сделать выбор.
Звездочка на ее левом бедре. Спираль на ее правом плече. Красивая россыпь на внутренней стороне ее правого бедра. Их много – и я люблю их все.
Я начинаю думать о завтрашнем дне, о том, что нам предстоит. О том, что со мной будет, если окажется, что это последний раз, когда я могу целовать эти веснушки, последний раз, когда я могу ощущать ее вкус.
Но завтра наступит независимо от того, буду я о нем думать или нет, поэтому сейчас, в эти минуты, я решаю сосредоточиться на Грейс. Только на Грейс. Тем более что она шевелится подо мной и еще настойчивее, еще теснее прижимает мою голову к своему горлу.
– Ты уверена? – шепчу я. Потому что я никогда не буду воспринимать это как должное, всегда буду проверять, сколько бы Грейс ни твердила, что все в порядке. Она заботится обо мне, но я тоже должен заботиться о ней.
Она двигает головой, ее губы прижимаются к моей коже, и я чувствую, как они растягиваются в улыбке.
– А когда я была не уверена? – спрашивает она.
– Да, мне везет. – Я фыркаю и, погрузив пальцы в ее волосы, пахнущие цветами, отодвигаю их в сторону. Затем провожу большим пальцем по ее ключице, одновременно царапая клыками ее яремную вену.
Грейс ахает и выгибается, прижимаясь ко мне, но я все равно жду. Чувствуя, как предвкушение нарастает, пока она двигается подо мной.
И только после этого мои зубы прокалывают ее кожу, и на меня накатывает голод. Она тянет меня за волосы, пытаясь прижать меня к себе еще крепче, и я пью, пью и пью.
Я не тороплюсь, действую медленно, чтобы ни в коем случае не причинить ей вред. Чтобы не выпить слишком много.
Я зализываю маленькие ранки, чтобы они закрылись, и ее тело обвивается вокруг меня, пока я не перестаю различать, где кончаюсь я и начинается она.
– Я люблю тебя, – говорю я. – И буду любить всегда.
Она обнимает меня еще крепче:
– Я тоже буду любить тебя всегда.
– Я рад. – Я целую ее в губы и прижимаю ее к себе, пока она медленно погружается в сон.
У меня самого на это уходит немного больше времени – моя голова полна беспокойных мыслей о том, как все обернется завтра – но в конце концов засыпаю и я.
Я просыпаюсь рано утром под истошные крики Грейс. Я сажусь с колотящимся сердцем и сжатыми кулаками и сразу же осознаю, что все это мне приснилось. Грейс кричала в моем сне, а настоящая Грейс просто лежит сейчас на боку и тихо сопит.
Я снова ложусь на подушку и приказываю сердцу перестать частить. Но сразу чувствую, что больше мне не заснуть, ведь в моей голове вертятся мысли о том, что принесут нам следующие двадцать четыре часа.
Несколько минут спустя я оставляю попытки заснуть и встаю. Быстро принимаю душ, затем надеваю джинсы и иду в город. Я не знаю, как обстоят дела на площади и вокруг нее, но мне надо кое-что сделать до того, как проснется Грейс. Я надеюсь, что владельцы магазинов открыли их, все-таки решившись выйти на обгоревшие улицы Адари.
Но не успеваю я выйти из гостиницы, как Нияз останавливает меня и спрашивает, согласны ли мы с Грейс послужить наживкой, чтобы вечером выманить Суила из его дома.
Я соглашаюсь – в основном потому, что мы и так собирались это сделать, – затем выхожу, чтобы сделать свои дела.
Но, выйдя из гостиницы, я обнаруживаю, что площадь еще закрыта из-за пожаров и разрушений. Рабочие очищают ее от обломков зданий, остатков палаток и разбитого оборудования.
Я впечатлен тем, как быстро они работают, особенно если учесть, что у города больше нет мэра, чтобы ими руководить. Насколько мне известно, Суил все еще находится в своем огромном особняке, ожидая первых лучей солнца, чтобы разрушить все, что эти люди так упорно стараются исправить.
Мне хочется разорвать этого мерзавца на куски. Я знаю, что сейчас это невозможно, ведь он до отказа накачал себя магической силой, но это никак не мешает мне желать прикончить его. Этот малый – бессовестный ублюдок, и мир станет лучше без него.
Ничего, скоро ему крышка, обещаю я себе, шагая по площади в сторону одной из боковых улиц, где полно магазинов. Скоро мы покончим с этим говнюком, и он больше никому не сможет нагадить.
Я даю это обещание как себе самому, так всем остальным людям, которым он может причинить зло, и говорю себе, что непременно его сдержу.
На улицы наконец начинают выходить немногочисленные горожане и, проходя мимо, приветственно машут мне. Надо будет еще раз сказать Ниязу, чтобы он оповестил всех, чтобы во время предстоящей битвы никто из них не выходил из своих домов.
Когда я прохожу мимо, стоящие на тротуаре гребаные человековолки начинают ворчать и принимают вызывающие позы, и у меня руки чешутся им навалять. Но у меня нет времени разбираться с этими мудаками – я хочу вернуться в номер до того, как Грейс проснется, – поэтому я иду дальше, не удостоив их даже презрительным взглядом. Хотя это немного напрягает меня, особенно когда один из человековолков, низенький и плотный, издает рык, который, по его мнению, может устрашить меня.
Ну нет, к черту. Сейчас у меня есть более важные дела, так что я даже не оскаливаю клыки. Вместо этого я просто разглядываю витрины, ища то, что мне нужно.