– Ты куда это?
– А ты не знаешь? В честь нашего возвращения командование и местное начальство дают в клубе бал. Собирайся. Тебе орден вручать будут…
ОРДЕНОНОСЦЫ
Фойе клуба было в праздничном убранстве: на стенах развешаны плакаты, цветные фотографии лучших летчиков эскадрильи, вырезки из газет и журналов с портретами героев и описанием их подвига. Около портрета старшего лейтенанта Соболева Геннадий остановился, глянул в глаза летчика. Пошутил:
– А ты и не знал, что тебя здесь повесили?
– Слава богу, что не меня, – усмехнулся и Соболев. – Я же только вчера прилетел из Моздока и нигде еще не был. Говорили, что эскадрилья возвращается на свой аэродром, а когда? – Пожал плечами. – Мой самолет кто перегонял?
– Сам генерал Дмитрюков. Долго его латали, но сделали на совесть. Дмитрюков облетал и поблагодарил техников.
– Все равно не летать на нем больше, – глубоко вздохнул Николай. – Есть приказ главкома перегнать наши «сушки» в Комсомольск-на-Амуре то ли на модернизацию, то ли на переплавку.
– Значит, получим новые самолеты, – стоял на своем Геннадий, не веря слухам. – Разве могут быть наши ВВС без таких асов, – кивнул он на портрет, – как Соболев, Захаров, Кононов, Шулайкин?
– Голубков, – дополнил Николай. И повел друга к другому плакату, под которым висела вырезка из журнала о капитане Голубкове, снайперски поразившем в горах два транспорта с оружием боевиков. – Видишь, и тебя не забыли.
– Когда это было. А ты не слышал, что я разбомбил ту хатенку, из которой тебя подстрелили, и что меня ожидает за тот подвиг?
– Нет. Ты серьезно?
– Серьезнее не бывает. Зарубежные газеты отыскали где-то четыре трупа: двух пацанов и мужчину с женщиной, положили у разрушенной той хатенки и обвинили российских летчиков в варварстве и бессердечии. Некоторые и наши правозащитники провякали по радио. Синицын и без того косо на меня поглядывал за строптивость, теперь и вовсе пригрозил разобраться по всей строгости. Видишь, и портрет мой с Доски отличников слетел.
– Дела! – помотал головой Николай. – Неужто и он стал таким правдолюбцем, что простых истин не понимает?
– Посмотрим. Идем в зал, там уже полно народа.
Действительно, в зале яблоку негде было упасть. Пришли не только летчики, авиаспециалисты и их семьи, но и их друзья, знакомые. Весть, что прилетел генерал из Москвы и будет выступать, быстрее звука облетела небольшой городок, многие пришли, чтобы услышать что-то новое: положение в стране в связи с кризисом напряженное и неизвестно, чего ожидать.
Первые ряды были уже заняты, и Геннадий с Николаем отыскали места на галерке. Невдалеке увидели Василия Захарова с его красавицей Мусей. Они обменялись взглядами, Муся даже с улыбкой помахала Геннадию и Николаю рукой.
– Чертовски красивая баба, – сказал Николай.
Геннадий кивнул, но подумал совсем другое: холодная красота с льдинками в глазах, в которых больше равнодушия, чем доброты. А судя по рассказам Василия, эгоистичная и недалекая женщина. Одета красиво, броско, но безвкусно: ярко-оранжевая блузка с огромным вырезом, обнажавшим плечи и округлости выпуклых грудей. Брови, ресницы, губы сочно поблескивают в лучах люстры. Глаза сияют, словно Муся попала на представительный бал, на котором только ей оказывается внимание – на нее действительно заглядывались многие. А Геннадию вспомнились глаза Тони, первой любимой девушки, с которой он познакомился в парке культуры, где девушки-студентки выступали на спортивных соревнованиях. Она тогда вышла победительницей по художественной гимнастике. Ее поздравляли подруги, сокурсники, тренер, довольно молодой и симпатичный мужчина.
Геннадий впервые видел эту голубоглазую спортсменку с прямо-таки точеной фигурой, стройными ногами, веселым, привлекательным личиком. И так захотелось познакомиться с ней…
Голос командира эскадрильи подполковника Синицына прервал его воспоминания: сцену заполнили представители городской мэрии с генералом Дмитрюковым, начальником штаба Штыркиным и кадровым работником Дехтой.
– Внимание, товарищи! – перекрывая шум в зале, сказал Синицын. – Сейчас перед вами выступит представитель Главного штаба ВВС генерал-лейтенант авиации Дмитрюков и расскажет о последних событиях в стране, оценит положение дел нашей эскадрильи и вручит отличившимся на Северном Кавказе летчикам боевые награды.
Зал мгновенно затих, будто все замерло.
Генерал вышел к трибуне.
– Дорогие товарищи! Во-первых, поздравляю всех с возвращением личного состава эскадрильи на свой аэродром. С возвращением из непростой, нелегкой командировки, где вашим близким, мужьям, отцам, друзьям пришлось выполнять боевые задания, пройти, как говорится, сквозь огонь и дыхание смерти. Но они преодолели все невзгоды, успешно выполнили боевые задания и вернулись победителями. Я еще раз вместе с вами поздравляю их. – Генерал обвел зал взглядом, помолчал. – Многие из вас, наверное, подумали: надолго ли спокойствие? В гарнизоне прошел слушок, будто реорганизация, проводимая в наших Вооруженных Силах, непосредственно касается и вашей эскадрильи. Мне уже задавали этот вопрос. Скажу откровенно: мне пока об этом ничего не известно. То, что техника, на которой летали ваши летчики, устарела и требует замены, – одно из главных указаний министра обороны. Вы об этом слышали и все понимаете. Значит, получите новые, более современные и более грозные самолеты. Время ныне хотя и мирное, но, как завещали нам предки, порох всегда надо держать сухим и оружие в боевой готовности. А теперь разрешите отличившимся при выполнении боевых задач летчикам вручить заслуженные награды. Заверяю вас, что весь личный состав эскадрильи заслуживает награды; некоторым мы уже вручили, а некоторым вручим сейчас.
Генерал подошел к столу, где командир эскадрильи уже раскрыл папку с бумагами и коробку с орденами, медалями, взял у подполковника Указ о награждении и стал называть фамилии отличившихся летчиков. Когда он произнес фамилию старшего лейтенанта Захарова, Муся аж взвизгнула от восторга и, подскочив, поцеловала мужа в губы. Зал загудел от хохота и комментариев. Василий, смущенно опустив голову, направился к сцене. Далее все шло более обыденно и прозаично. Авиаторы уже искоса поглядывали на дверь, ведущую в соседний банкетный зал, откуда чуткий нос улавливал аппетитный запах деликатесов.
В РЕСТОРАНЕ
Геннадий оказался за одним столом с Соболевым, с ними – Захаров с Мусей. Пассия Василия продолжала торжествовать, одаряя сослуживцев мужа улыбкой. На Геннадия она поглядывала робко, виновато, будто командира Василия обошли орденом и медалью из-за него или из-за нее. Геннадий знал, что его не представили к награде, хотя заместитель по воспитательной работе майор Фирсов серьезно отстаивал его кандидатуру. Но Синицын был непреклонен:
– Кто ему давал команду бить по жилому дому? На весь мир ославил эскадрилью!
– Вы же сами знаете, что это бандитский дом. Именно из него подбили самолет Соболева и ранили летчика.
– А снимки в газетах говорят другое.
– Вы верите им?
– Спроси у начальства, – огрызнулся Синицын. – И кончай мозги мне пудрить. Не обеднеет твой Голубков. Прошлый раз орден Мужества отхватил…
Комэск, в какой-то мере, был прав. Да, в прошлую командировку Геннадия за уничтожение двух транспортов с оружием боевиков наградили. Но то было другое боевое задание. А бандитское гнездо – это не менее важный и опасный боевой объект. И дело вовсе не в ордене или медали. Вон с каким вожделением смотрят женщины на награжденных. А от него даже Муся отворачивается.
Между тем Василий обязанности тамады за столом взял в свои руки: откупорил бутылку с вином и налил Мусе полную рюмку, затем распечатал «Смирновскую», наполнил мужские «стопарики» – и где только Синицын добыл такую крохотную посуду, – чтобы генерал не подумал о пристрастии летчиков к этому зелью; а едва Дмитрюков произнес тост «за возвращение, за боевые дела», дополнил: «И за нас. За удачу, за победу и за безаварийность!»
Пиршество длилось около часа, но и за это время, кто любил спиртное, успел крепко поднабраться. В соседнем зале заиграла музыка, и любители потанцевать устремились туда. За столами остались те, кто еще не созрел до нужной кондиции.
Соболев повертел головой и позвал Геннадия:
– Идем, там есть с кем потереться, видишь? – кивнул на соседний стол, за которым летчики Торгачев и Сиволап о чем-то пьяно дискутировали.
– Не люблю тереться о чужие задницы. Давай лучше в какой-нибудь ресторан завалимся.
– Точно. И я об этом подумал. В «Земледелец», там же моя Рената работает.
Николай вылил остатки водки в рюмки.
– По отходной.
Выпили и, не привлекая к себе внимания, удалились.
В «Земледельце» гулянье было в самом разгаре, хотя посетителей в этот вечер было не густо: молодых парней и девушек около десятка – отмечали чей-то день рождения, – четверка усатых кавказцев, пожилой мужчина с молодой, ярко крашенной брюнеткой, не иначе путаной, да два морячка, неизвестно каким штормом заброшенных на Бутурлиновскую землю. Капитаны второго и третьего ранга. Около них и суетилась пассия Николая Рената, мило улыбаясь симпатичному кавторангу.
Николай понаблюдал за своей возлюбленной и нахмурился. К их столу подошла другая официантка, спросила с улыбкой:
– Что будем заказывать, мальчики?
– Позови Ренату, – коротко и не особенно учтиво бросил Николай.
– Хорошо. – Официантка крутанула округлой попой и удалилась.
Рената не очень-то спешила на призыв прежнего любовника. Подошла с блокнотом в руках, готовая принять заказ. Поздоровалась.
Геннадий ответил, а Николай промолчал, набычил шею.
– Тебя кто-то обидел, Колюнчик? – мило пропела Рената. – Скажи кто, я ему…
Николай тяжело поднял голову, смерил злым взглядом свою пассию с ног до головы и, сверкнув глазами, выдал:
– Ты чего вешаешься каждому на шею, как последняя шлюха?
– Ты что, Коленька?