Шартрская школа — страница 6 из 26

я связь между равенством и единством[158].

Бернард СильвестрКОСМОГРАФИЯ

Содержание произведения

В первой книге этого произведения, называемой «Мегакосмос», «Большой мир», Природа приходит к Разуму, то есть божественному промыслу, жалуется на беспорядок, царящий в первоматерии, и смиренно просит достойно украсить мир. Подвигнутый этой мольбой, Разум охотно с ней соглашается и разделяет четыре стихии, устанавливает девять ангельских чинов, на тверди располагает звезды, создает двенадцать знаков, приводит в движение через зодиак семь планетных сфер, располагает четыре главных ветра друг против друга. Следует рождение животных и утверждение земли в центре. Далее описываются известные горы, реки, за ними — особенности животных, деревьев, ароматы, разного рода овощи, злаки, свойства трав, водоплавающих, летающих по воздуху; затем излагается откуда происходит жизнь у живого. Таким образом, в первой книге рассказывается об украшении стихий.

Во второй книге, которая называется «Микрокосмос», то есть «Малый мир», Разум обращается к Природе, радуется новому наряду мироздания и обещает в завершение трудов сотворить человека. Он приказывает ей отправиться на поиски царицы созвездий Урании и Физис, сведущей во всех вещах. Природа послушно отправляется в дорогу и после поисков Урании в небесных сферах находит ее наблюдающей созвездия; узнав причину ее путешествия, Урания обещает быть ей спутницей и помощницей. Они продолжают путь вместе. Пролетев через небесные сферы и почувствовав их силы, они находят, наконец, Физис, живущую на лоне цветущей благоухающей земли с двумя своими дочерями — Теорией и Практикой, и объясняют им, зачем прибыли. Неожиданно появляется Разум и, разъяснив им свою волю, наделяет всех трех тремя видами спекулятивного знания и побуждает к сотворению человека. Физис же из остатков четырех стихий создает человека и, начиная с головы, член за членом, счастливо завершает свой труд в ногах.

Посвящение

Бернард Сильвестр посвящает свой труд Теодориху, славному своей настоящей ученостью.

Признаюсь, долго я спорил сам с собой, предоставить ли мой скромный труд слуху друзей или же, не дожидаясь приговора, уничтожить его, ибо разговор о мире, об универсуме[159] сложен уже по природе своей, а написанный слабым умом тем более устрашится взгляда и слуха проницательного судьи. Ваше доброе намерение ознакомиться с безыскусным, но Вам посвященным текстом, конечно, возбудило во мне смелость, подняло мой дух и укрепило веру в себя. Однако я решил, что столь несовершенному произведению лучше умолчать о своем авторе до тех пор, пока Вы не решите, выходить ему или нет. Пусть же Ваше благоразумие определит, стоит ли делать его всеобщим достоянием. Если оно и предстает перед Вашим взором, то не для похвалы, а для суждения и исправления. Да длится жизнь Ваша в здравии[160]!

Мегакосмос

I

Сильва, безвидный хаос являя собою в то время,

в недрах своих уж несла начальных вещей мешанину[161].

Глядя на это, с мольбой явилась пред Богом Природа,

вглубь проникает Ума[162] ее слово: «О Боже, прообраз

жизни живущей и Ум, первенец Божий, твердыня

правды и промысла, будь мне настоящей Минервой[163].

Если превыше моих ощущений могу воспарить я,

чудится мне, что придать подобает материи образ

более нежный и снять с нее это косное бремя.

10 Если ж согласья не дашь, я свои помышленья оставлю.

Бог по природе своей доброты высочайшей исполнен;

щедрый даритель, лишен он зависти низкой порывов,

лучшую форму всему придать несомненно захочет,

ровно насколько вещей тому соответствует сущность:

мастер творенье свое никогда унижать ведь не будет.

Так что ты хмуриться брось и, нелепые скинув оковы

с Сильвы, в прекрасный наряд облачи уж ее поскорее, —

в этом ведь, помнится мне, замысел твой сокровенный?

Масса застылая, мрак, хаос враждебный и косный,

гулко звенящая хмарь, пестрая жизни личина

20 бурю покоем, сорняк — оралом, уродство — красою

хочет сменить: опостылел ей прежний ее беспорядок!

Просит у чисел руки, жаждет цепей музыкальных.

Войны и распри в родне зачем же тревожат основы

мира, от века самой учрежденные первопричиной?

Всуе несется куда поток, сам себе преграждая

путь? А стихии к чему суетятся, не зная покоя?

Сферу саму сотрясать ударами будет доколе?

Прок в первородстве какой Сильве, праматери нашей,

коль утопает во тьме она и без света страдает,

30 коль совершенства достичь пока не дано ей, и даже

видом ужасным своим Творцу отвращенье внушает?

Иле с потомством своим припадает к подножию трона,

смело бросает упрек тебе, что, главой уж седая,

век, предназначенный ей, в простых коротает лохмотьях.

Что ж удивляться тому, что снова родиться желает

Сильва, старейшая из вещей, в красоту облачившись.

Почесть ее обошла, благодарность никто не изъявит

той, что начатки всего носила в просторной утробе.

40 Жалобно космос-дитя плачет в своей колыбели:

просит и он наградить его одеяньем достойным.

Слезы его говорят, что хочет младенец оставить

Сильвино лоно и грудь кормящую боле не ищет.

Вот пред тобою стоят элементы: все требуют форму,

труд и задачу, чтоб всяк причиной явлений достойной

выступить мог[164]. Все хотят, чтобы им указали, стремиться

в место какое должны они в гармоничном согласье:

выше — огню, вниз — земле, влага и воздух — меж ними[165].

Что же их в кучу метет, без толку и смысла бросает?

Сильве, конечно, под стать безумное это круженье,

50 вечная битва с собой давно для нее не в новинку.

Мир и порядок, закон и любовь ей не ведомы вовсе.

Можно ль невежде такой божьим назваться твореньем?

— Разве Фортуны слепой шуткою злой и коварной[166]:

глянь, ведь с высоких небес поддержки ей вряд ли дождаться.

Разум светлейший, позволь мне сказать: ты, конечно, прекрасен,

только в чертоге пустом всем Сильва меж тем управляет,

сам ты, признаюсь, на вид дряхлого старца не краше.

Что же, навечно, ответь, Сильва с Нуждой обручилась[167]?

Нет, наступил ей черед красоте уступить свое место.

60 Длань подними, раздроби глыбу, раскрой в ней все части,

место достойное дай, — да будет порядок им в радость!

Косное сдвинь, суете удила натяни, прибавь блеска,

форму созижди, и пусть о творце повествует творенье!

Голос за мир подала я, Природа, теперь умолкаю,

если рожденье вещей и мира увидеть сподоблюсь.

Что же еще мне сказать? Поучать не пристало Минерву».

II

1. Природа умолкла. Подняв глаза на просительницу, просветлевший лицом Разум заговорил словно из самых глубин сердца: «Верно, Природа, блаженный плод чрева моего[168], ты не вырождаешься, не забываешь о своем высоком происхождении, дитя Промысла, неустанно радеешь ты о мире и вещах. Я же — Разум, глубочайший божественный разум, порожденный первой Сущностью из самой себя, словно второе я, не во времени, но в совечной ей бесконечности, я — Разум, знание и посредник божественной воли в устроении вещей, исполняю собственным почином то, что велит мне она. Без согласия Бога, пока Он не вынесет решения об устройстве вещей, бессмысленно спешить давать им бытие: рождение их сначала празднуется в божественном уме, затем уже осуществляется. Поэтому твой замысел об устроении мира, святой и блаженный, подкрепленный вышним советом, не свершить было до срока, утвержденного высшими законами. Несокрушимые узы строгой и непреложной необходимости препятствовали тому, чтобы взыскуемая тобой красота была дарована миру. Теперь же, поскольку ты молишь, молишь вовремя, поскольку и причины поспешествуют, желания твои исполнятся.

2. Сейчас Иле в двойственном положении, колеблется между добром и злом, однако, хотя зло в ней преобладает, она скорее склонна к соглашению. Я вижу, что ее дикую[169] злобу полностью не избыть: закоренелый, к тому же врожденный порок неохотно оставляет насиженное место. Но чтобы не навредила она моему творению и установленным мною порядкам, я в значительной степени искореню в Сильве зло и грубость ее исправлю. Буйную массу, сотрясаемую порожденным хаосом беспокойным движением, я умиротворю, и она обретет для размеренного хода подобающие границы. Я придам Сильве форму, в ней она расцветет и перестанет наводить страх своим неуклюжим видом. Я даровал ей бытие, да укрепится к лучшему: мир я свяжу дружбой, стихии — порядком. Неприятно мне, что вещи рождаются в нужде: пусть придет ей на смену благообразие, пусть освободит от всякого недостатка материальное бытие. Пора взяться за обещанное дело, ведь тот, кто медлит, мучает ждущего, а тебе, Природа, за твою изобретательность и за верность твоих устремлений, быть мне спутницей и соратницей».

3. Природа стояла, вся превратившись в слух. Сладко ей было слушать речь, словно сотканную из ее собственных желаний. Поняв, что чаяния ее исполняются, Природа пала к ногам Промысла, возрадовавшись душою и ликом.

4. Иле была древнейшим ликом Природы, неустанно рождающей утробой, первоосновой форм, материей тел, фундаментом бытия. Эта сила, не ведавшая никаких преград, с самого начала распространялась настолько широко, насколько это требовалось для всей совокупности вещей. То, что материя, основа вечности вещей, пронизана их многочисленными и различными качествами, конечно, привело к беспорядку в ее устроении, колеблемому всевозможными вмешательствами природных явлений. Частый и непрестанный контакт с природными явлениями расшатал ее устои и лишил покоя. Те, кто покидали ее, просто освобождали место для вновь прибывших.

5. Нет Иле покоя, не припомнит, могла ли она вообще когда-нибудь отдохнуть от постоянного порождения новых творений или перерождения исчезнувших. Подверженные вечным изменениям состояния, качеств и формы, не надеясь на четкое определение, все они уходят в безвестности, в случайных нарядах, а то, что постоянно меняется, заимствуя чужое, не получает и собственного облика.

6. Правда, свобода случайного движения ограничена неким договором: смятенная материя должна опереться на твердыню стихий, как бы врасти в них четырьмя корнями. Тогда Сильве легче терпеть, когда ее тянут во все стороны бесконечные сущности, качества и количества. Явив свои способности к порождению всяческих вещей, природа оказалась в равной мере склонной и ко злу. Эта застарелая тяга примостилась уже в ее колыбели и не запросто оставит родовое гнездо: внутри этой массы враждующие между собой зародыши вещей нападали друг на друга, — ледяные против огненных, летучие против недвижных, — взламывая самую сущность материи.

7. Чтобы должным образом взяться за искоренение недуга, божественный Промысл осмотрелся, собрался с силами, воззвал к врожденным способностям. Поскольку ему показалось разумным начать с объединения противоположностей, смягчения разногласий и усмирения мятежников, он разделил скрепленное между собой, упорядочил смешения, украсил ущербное, издал законы, укротил вольницу[170]. Грубые, бесчинствующие, косные материи он обуздал силами, соединил узами, подчинил числам[171]. Благодаря примиряющим узам дружбы, родившимся в глубинах божественного Промысла, прежняя дикая суровость сменилась дружелюбием, врожденная воинственность — миролюбием.

8. Как только эта первоначальная древняя суровость была преодолена, материя, направляемая Промыслом в желаемое русло, проявила должную податливость. Полностью искоренив присущую Сильве грубость, Промысл обратил взор к вечным идеям и по подобию их дал новый облик вещам. Иле, издревле ослепленная тьмой, обрела новый облик — идей достойное воплощение. Когда же мать родов отворила рождающую утробу и лоно изобильное, из него и внутри него началось возникновение сущностей, рождение элементов.

9. Вначале из бурлящей мешанины изошла огненная сила и буйным пламенем разогнала первородную мглу. За ней появилась земля, не легкостью и светом славная, но надежной тучностью твердая — ведь ей суждено было принимать в себя останки собственных плодов после завершения их жизненного круга. Настал черед прозрачной текучей воды: ее гладкая неуловимая гладь, ежели раздразнит ее тень, отвечает отраженными образами. Наконец врывается поток воздуха, легкого и переменчивого: то подчиняется он тьме, то, напитавшись светом, сверкает, а под действием жара и холода густеет или растворяется. Каждый занял то жилище, которое подсказывали ему свойства материи: земля утвердилась внизу, огонь засверкал в высях, воздух, вода расположились в середине.

10. Эти неразрывные узы возникли для того, чтобы благодаря этому мирному дару смежные стихии наладили между собой дружные и добросердечные отношения. Очень легкий и вспыльчивый огонь мог бы потревожить установившиеся связи, если бы ему не противустали в родственном союзе поклявшиеся помогать друг другу вода и воздух. Сушь заградила путь влаге, тяжесть упредила легкость. От близости вод расцвела изначально сухая земля и поддерживается дыханием воздуха, чтобы не опуститься ниже должного под тяжестью тел. Таким образом, никакие различия не могли внести разлад в этот строй, где все различия оказались в согласии. Противоречивое и несогласное множество, будто сложив оружие, вступило в мирное единение.

11. Разум посмотрел на первые результаты своего труда, понял, что все они хороши и будут приятны взгляду Бога[172]. Отделка их породила красоту, упорядочивание — равномерность, материя — крепость, части — полноту. И, конечно, все эти составляющие должны были слиться в нечто совершенное и цельное, ведь огонь, земля и другие стихии всей своей силой, всей сутью своей стремились к полному и окончательному совершенству. Любая самая малая частичка их, оказавшись в процессе творения за пределами материального целого, могла бы нанести ущерб возникавшему мирозданию: подобные инородные тела стали бы беспокоить его своими нападениями. Так и ныне бестолковое племя людей[173], лишенное гармоничного сочетания стихий, живет в постоянном страхе перед внешними напастями. Ведь некий внешний жар, столкнувшись с жаром естественным, нарушает мир, и тогда прежде покойное несет с собой гибель. Потому-то и решено было в вышних отсечь и уничтожить в корне все, что могло бы в дальнейшем уязвить космос, нарушить его целость или помешать его действиям.

12. Предприняв должное относительно материи, когда структура стихий утвердилась, красота творения обрела изящество, а связи ее стали настоящим чудом, Разум оставил Сильву и принялся за создание Души.

13. Источник света, питомник жизни, благо от блага, полнота божественного знания назывался разумом Всевышнего. Это ум высшего и сверхвеликого[174] Бога, из божественности его родилась Природа, а в ней — образы живой жизни, вечные понятия, умопостигаемый мир, предвидение будущего[175]. Словно в чистом зеркале[176], можно было в ней наблюдать, что сокровенное намерение Бога определяло к возникновению, а что — к сотворению. Заключалось в ней — в общих, в родовых и в собственных индивидуальных чертах — то, что порождала Иле, порождал мир, порождали стихии. В ней же — начертанное перстом верховного зодчего: ткань времени, череда судьбы, чин веков. В ней — слезы бедняков и богатства царей, воинская мощь и счастливая наука философов, познание ангельское и познание человеческое, все, что вмещает в себе небесный свод. Обладающая же таким бытием причастна вечности, единоприродна с Богом и по сути своей неотделима от Него. Из этого источника жизни и света проистекла и явила себя миру Энделихия, жизнь и светоч вещей.

14. Она представляла собой сферу, огромную, четкого размера, но такую, что обозреть ее можно было лишь умом, а не глазами. Ее светлая субстанция походила на струящийся источник, и эта двойственность ее облика смущала зрителя, видевшего перед собой то ли воздух, то ли небо: разве кто-нибудь дал точное определение сущности, живущей созвучиями и числами? Поскольку она словно колдовскими чарами скрыла свое истинное лицо, невозможно было разобрать, каким образом эта жизнетворная искра никогда не затухает и ярким светом разгорается в каждом живом существе[177].

15. Итак, Энделихия оказалась в ближайшем родстве с Разумом, и, чтобы столь достославная супруга не почла неровней себе Мир, рожденный матерью Сильвой, Промысл предусмотрел условия некоего договора, согласно которым материальная природа и природа небесная обрели бы должное согласие на основании должного расчета. Тонкость сама по себе не дружна с грубостью, поэтому для соединения их между ними разместилась пропорция: тело и душу она скрепила, словно клеем, брачными узами[178]. Когда обычная враждебность их сменилась симпатией, согласие породило дружбу, а дружба — взаимное доверие, что можно видеть и по сей день[179]. Мир трудился, все время страдая от разнообразных бедствий: обычный ход Природы то страшный жар беспокоил пожаром, то влага — наводнением. Сюда Энделихия поспешила направить все свои силы, чтобы поскорее навести порядок в новом жилище, ведь, при всем своем гостеприимстве, она не потерпит непрошеного гостя в своем храме[180].

16. После заключения по обоюдному согласию союза между Душой и Миром новорожденный Мир сразу передал полученное от духа всем живым существам — кому одушевлением, кому через взращивание, следуя предрасположенности всех и каждого: эфир подобает насельникам эфира, чистое — чистым. Ничего удивительного в том, что Природа тяготеет к тому, что ей всего ближе. Так и Энделихия силу и родство свое нашла на небе, в звездах, там, в вышних она и поселилась, чтобы всю себя, все свои силы безраздельно отдать небесным телам, а на земле ее власть слаба. Эта слабость приводит к медлительности, свойственной телесному существованию, и в этом Энделихия являет себя слабее, чем она есть на самом деле.

Итак, укрепленные благодеянием Души, стройной чередой вещи начали выходить из утробы матери Сильвы[181].

III

Так отделился от звезд эфир легкий, звезды — от неба,

Небо — от воздуха, твердь земная — от водных глубин.

В небе десница Творца и с нею небесные слуги

Вместе за дело взялись, творению давши зачин:

Небу — окружность, огню — чистейшую сущность придали,

Ход круговой и богов сотворили могучих толпу.

Здесь я богами зову тех, кто пред Господом служит[182],

Тех, кого истины день в истинном свете хранит.

10 Мира эфирного сень, огражденный от всякого шума,

Воздух сверлящего, град, обнесенный крепкой стеной

Тайные троны хранит. А в совсем недоступных высотах,

Космоса выше[183] живет, как учит нас вера, Господь.

Ближе всех к Богу, умом совершенным к тому ж наделенный,

Тайные мысли Его читает один Херувим.

Пламя желанья палит Серафима иное, но все же

Бог для обоих предмет желанья, свята их любовь.

В стройном Престолов полку славно правит тот дух глубочайший —

Разум, всеведущая господня ума глубина[184].

Службой своею гордясь, имя славное Сил превозносит —

20 Ангельский сей легион достоин повелевать.

Духи, которым дано зваться Господствами, правят

Сразу за ними стоящим чином небесным Начал:

Пусть в послушании он, начальствовать может не хуже

Прочих, наказы его достойное войско блюдет.

Власти, священная рать, чудесами сей мир наполняет,

Ведь они властны свою сами силу являть[185].

Полк многочисленней звезд идет за своим Михаилом

Архистратигом вослед, ангелов славных толпа.

Ниже всех ангел. Сложи теперь всех, кого мы назвали:

30 Девять всего обретешь в иерархии этой чинов.

Неба субстанция, высь, от земного далекая, чтобы

Стать совершенной во всем, особый прияла наряд:

Пишет звездами свою небо картину, правдиво

Все предвещая, чему сбыться велела судьба,

Предзнаменует оно, куда в своем ритме неспешном

Бег созвездий влечет столетий всех череду.

Звезды уж держат в себе все то, чему время настанет

В чине своем низойти и в предначертанных местах:

Там и державный Форон, и вражда промеж братьев фиванских,

40 И Фаэтонов пожар, и Девкалионов потоп,

В звездах бессребренник Кодр и Крез, знаменитый богатством,

Блудолюбивый Парис и стыдливость сама — Ипполит,

В звездах красавец Приам, Турн, что не ведает страха,

Умник Улисс и силач, не знающий равных, Геракл,

В звездах борец Полидевк и Тифий, правивший судном,

Ритор живет Цицерон среди них и Фалес геометр,

В звездах слагает Марон стихи свои, Мирон ваяет,

И всю латинскую знать затмевает сияньем Нерон[186],

Перс карту неба творит, египтянин рождает искусства,

50 Греки в ученых трудах подвизались, в сражениях — Рим,

Ищет причины вещей Платон, Ахиллес же воюет,

Всех вокруг щедрой рукой одаряет богатствами Тит,

Образ божий, вошедший во плоть, принесла невинная дева

В мир, и обрел во Христе живого он бога навек,

В милости вышней Господь Евгения людям дарует,

Землю даром одним осчастливив единожды всю[187].

Так, чтобы загодя ход различим был времен, Промыслитель

Знаменья разные в мир звездам велел посылать,

Полюса два утвердил и небесной тверди отныне

60 Вечно вращаться вокруг этой оси повелел[188].

Пять параллелей наш мир срединный меж тем обхватили:

На пограничных — мороз, а на центральной — жара.

Две же еще наделил Он умеренно, дав им в соседей

Стужу двух крайних полос и солнца тропу посеред.

Небо на четверти Он поясами разрезал колюра,

Впрочем, не дав ни одной к точке вернуться своей[189].

Вот Зодиак: он на юг стороною широкой стремится,

Узкой же Бычьих Возов[190] морозный милее приют.

Здесь рассекаема твердь звезд близких друг к другу скопленьем:

70 Это струит всюду свет Млечным зовущийся Путь[191].

Солнцестоянию Рак назначен был должным пределом,

А равноденствие в ряд встало с созвездьем Весов.

Лег меж Медведиц Дракон, одну от другой отделяя,

Полюс, звезда моряков, на крайнем Борее горит

И антиподов своих никогда не увидит[192], а рядом

С высей на пару шагов хочет сойти Волопас.

Путь ожидает один Согнувшего ногу в колене,

Гелику старшую и Киносуру — меньшую сестру[193].

За Геркулеса спиной Ариадны блистает корона,

80 Лира — ее изобрел сам Меркурий — ей светит во след.

Ледин за нею плывет поблизости лебедь, а рядом

Место находят себе с Кассиопеей Кефей.

Млечный путь поясом стал Андромеде. Во злате рожденный

Огненный держит в руках лик Медузы Горгоны Персей[194].

Много дождей пролилось в те дни, когда новорожденных

Кучер небесный к себе посадил в колесницу Козлят[195].

Трав повелитель, среди созвездий блестит Змееносец:

Твердый дракон, как ремень, ему мягкие чресла обвил.

Ярким свеченьем горя, вольготно Змея растянулась

90 Вдаль и блеском своим затмевает иную звезду.

Так же, подстать ей, Стрела сияет окрест благородно,

Зевсова прямо под ней остроклювая птица летит.

Рядом с границей ее владений Дельфина созвездье,

С ним же бок о бок стоит Беллерофонтов скакун.

Прямо над судном твоим висит, Фрикс[196], и ярко сияет

Дельта, что формой своей вторит Египта чертам.

Льются по лбу у Тельца Гиады, а сзади сестрицы,

Всех их Вергилиями и Плеядами можно звать.

Жар вредоносный несет за собой Малый Пес, когда входит

100 В дом к Близнецам Зодиак в высшем движенье своем.

Тем же недобрым огнем красным Сириус знойный пылает,

Солнцестоянью когда Рак предлагает свой дом.

Ясли эфирные здесь же взору Ослят преподносят,

Тех, что под Раком живут, и с ними Гераклова Льва.

Вот на небесной тропе Орион следопыт промышляет,

Заяц-беглец со всех ног удирает — его не догнать.

В бурных водах побывав вначале, Арго знаменитый

Ныне без Тифия хлябь небесную килем сечет.

Жертвенник к югу за ним клонится, стоит Гемониец

110 Рядом с ним — явно в летах сей полумуж-полузверь[197].

Место нашлось и Киту Нептунову, в Узел небесный

Рыбы небесные там же связаны крепко навек.

Небом течет Эридан, в климате нашем повсюду

Знают его, и богам имя его по душе.

Гидра простерлась во всю длину, а на ней примостились

Ворон и Чаша — все три чуть ниже Рака живут.

Рыбе другой[198] Водолей в рот прямо воду вливает.

Все остальные горят созвездия в должных местах.

Фриксова против руна Весов подвешены чаши —

120 Свет отражают они, ночи ровняя со днем.

Гибель природой своей неся, Скорпион озирает

Взглядом тяжелым Тельца, стоящего прямо пред ним.

Метит попасть в Близнецов, звездноликих братьев Елены[199],

Та, что на луке лежит Гемонийского старца, Стрела.

Рак горит, но на другом полюсе солнцестоянья

Влагой живою дарит верная Зевсу Коза[200]:

Критского бога вскормив, теперь она ярко светит

Вместе с ползущим назад Раком и гибельным Псом.

Против Геракла и Льва, ревущего в гневе, мальчишка

130 Смело выходит и льет из кувшина водицы струю[201].

Дева-Астрея, собрав урожай плодородного года,

Сходит, и, глядя ей вслед, Рыбы обе встают.

Эти созвездия век наш то так величает, то эдак,

А при рожденьи времен они были небесным огнем.

Чтобы в столь важных вещах не запутать все праздною речью

Каждой звезде навсегда имя дал человек[202].

Разум под небом, где путь свой свершают двенадцать созвездий,

Всей семерице планет по склону бежать повелел[203],

Каждой и нрав и природу особливые он приготовил,

140 Каждой назначил в удел то иль иное вершить.

Все, к чему близко плывет, Луна на земле и на море

Силой законов своих заставляет бурлить.

Следом за ней, то вперед убегая, то отставая,

Солнцу другая звезда[204] в небе дорогу торит.

Должным порядком грядет Венера, что силой рожденья

Правит и семени, ведь она влажного жара полна.

Посередине горит Солнце, чтобы другим было легче

Звездам свой свет излучать, богу света эскортом служа.

Рядом сражается Марс, городов горделивых[205] союзник,

150 Красным ликом своим часто ум помрачая царей.

Добрый, на месте шестом, Юпитер: всегда предвещает

Делу он добрый конец, если не ранят его[206].

Дальние сферы свои нехотя движет планета

Старая[207], стужа ее сковала, потомства лишив.

Ветры, родившись в волне беспокойной, с границ утвержденных

Веять друг другу в лицо обязались, как Разум велит.

Студит Борей, заливает водами Нот, насылает

Бури одну за другой Австр, а Эвр — тишину.

Под небосводом земля легла, и волна зашумела,

160 Новым свечением горд, обновляется звездный эфир,

Скот и рептилия, рыба с птицей — в чине творенья

Каждый место себе подобающее получил.

Ползает этот, идет другой, кто плывет, кто летает —

Каждый по нраву себе одному образ жизни избрал.

Все получили свое: зверю — лес, травоядному — поле,

Змею — пыль, воздух — крылатым, рыбам — морей глубина.

Рыбе вольготно в воде, летает по воздуху птица,

Шагом ступает овца, и пресмыкается уж.

Точкою малою в центр вселенной земля поместилась,

170 Всем подвижным телам дав долгожданный покой.

Натрое рассечена[208], она то от взора скрывалась,

То открывалась местами на всех семи поясах[209].

Часть ее под водой, под горами, лесами — другая,

И лишь немного совсем свободной осталось земли.

Крепкою мышцею гор хребты круг земной обхватили:

Звездную твердь целиком на плечах своих держит Атлас;

Высей эфирных главой достигнув, сверху взирает

На отягченное тучами небо славный Олимп;

Как людские дела и планет отношенья решают

180 Боги, с обеих вершин силится видеть Парнас;

Кедровым лесом порос Ливан, на Синае ж пустыня,

Там, где священный закон святой получил Моисей;

Вверх вознесся Афон, за ним Эрикс, за теми Кифера,

Столь же высок Аракинф, не ниже его Аганипп,

Горный хребет Апеннин, Эта — могила Геракла,

Липари, полный огня, ароматов букет — Теребинт[210],

Пинд и бессмертных гроза олимпийцев Оссы вершина[211],

Офрис и старцу-врачу[212] давший первый приют Пелион,

Вот и Кавказ, где глядит Прометей неустанно на звезды,

190 Вот и Родоп, где любил на струнах играть кифаред[213].

Высокогорный Гарган возвышает Италии землю,

Твой же утес, о Пелор[214], Тринакрии остров вознес.

Небу Фолоя грозит обоими пиками, славу

В роде двуликом стяжав: кентавров она родила.

Там, где Арктический край простерся, Рифейские кряжи

Снегом сверкают: его в тот климат приносит Борей.

Крепкими узами Альп гряда скована, непроходимы

Западные их теснины, могучим скованы льдом[215].

То, что сокрыто горой, уже не достанется плугу,

200 Лишь на уступе ином заметишь краюшку земли:

Волк схоронился в кустах здесь, лев промышляет в пустыне,

Сушь полюбила змея, непролазную чащу — кабан[216].

Роды членятся на виды, ведь, изначально простая,

В разном природа сама проявляясь себе не равна.

Бивнем слон прочным силен, верблюд же высокой спиною

Горд, украшают чело газели крутые рога.

Бегать привычен олень, и с тою же целью высоко

Ногу стройную гнет в колене проворная лань.

Мужество в сердце хранит лев, а медведь — в цепких лапах,

210 Страшен хваткою тигр, смертоносным клыком — дикий вепрь.

Млеет под мягким руном овца, но суровую тогу

Носит супружник козы, и в такой же ходит она.

Сердце пылает в груди коня, ослик — еле шагает,

Словно под грузом ушей и дух его праздный согбен.

Рыщут, жертву ища, пантера и волк кровожадный,

Та — в неприступных горах, этот — в темном лесу.

Много почета тельцу, однако ж у малой лисицы

В теле тщедушном ума больше гораздо найдешь.

Бык рожден для ярма, а воплощение страха,

220 Заяц, вечный бегун, в ушках находит свой рост.

В горы бежит от людской работы онагр пустынный,

Тело свое от трудов освобождает он сам[217].

Пес, то ль природой к тому побуждаемый, то ли привычкой,

Жизнь свою рад скоротать хозяйского в страхе кнута.

Рысь вот, такое творит она чудо, какого не видел

В мире никто: ведь внутри в ней жидкость, струящая свет[218].

Вот обезьяна на смех нам людскую кажет личину,

Будто бы сам человек, но природу забывший свою.

Вот же и бобр, что готов тело свое поскорее

230 Сам тех сокровищ лишить, до которых охотник охоч[219].

Белка крадется, куница, готовая сделаться шубой

Для богача, ей ничем не уступит и шкура бобра.

Ценность большая, гроза кошелька, соболь благоуханный

Нежную шею обвить сеньора ему суждено.

Воды по лону земли растеклись, увлажняя округу:

Здесь ручеек, там — поток, иль болотом сменяется пруд.

В земли втекает Евфрат, где воздвигла кирпичные стены

Дева бесстрашная[220], чтоб укрепить в Вавилоне свой трон.

Тигр орошает поля, на которых досталось напиться

240 Золота Крассу[221], и Рим по делам его познан там был.

Нил плодоносный течет там, где ты, Магн, изведал на деле,

Как безрассудно порой доверять малолетке-царю[222].

Рвется Авана[223] вперед, чтобы помощь Дамаску представить

Для орошенья земель окрестных, подвластных ему.

Тихо течет Силоам, но счастлив: он видел пророка,

Больше того, — самого Бога — вершителя дней.

Святость особая ждет Иордан: удостоен он чести

Тело благое омыть Того, кто его сотворил.

Избороздил Симоент Сигейское поле[224], счастливей

250 Был бы он, если б Парис разумней любовь расточал.

Знает Тринакрия, где ее увлажняют Альфея

И Аретузы вода, но тиранам она отдана.

Тибр свои воды стремит в море, на этой дороге

Роскошь Рима узреть и славу деяний его.

По лигурийским лугам[225] спускается По, гонит волны,

Прямо к Венетам легла дорога прямая его.

Рона течет, где Агавн мог видеть ты славную битву,

В коей кончину стяжал мучеников легион[226].

Вот Эридан — он один выжил во время напасти,

260 Той, что на землю принес Фаэтоном зажженный пожар[227].

Сена струится в местах, где вели свои войны потомки

Древних царей, что ведут от Пипина и Карла свой род.

Ярко на солнце блестит Луара, и город Мартина

Средь разноцветных полей и звездных речушек стоит[228].

Мхом облачаются вод источники, берег же — дерном,

Землю скрывает трава, чащу — густая листва.

Ветви раскинул платан на равнине, ольха — на уклоне,

Любит скалы крепкий самшит, иву гибкую тянет к воде,

Благоухает в горах кипарис, виноград священный — на склонах;

270 Ценит работу земля, что Палладово древо растит,

Тополь белеет, в родстве лотос с речною волною[229].

Гнется калина, своих испытуя упругость ветвей,

То вширь ползет, то узлом кизил свои вяжет побеги[230].

Аркой красивою дуб изгибается часто и клен,

Острые листья дрожат в кроне вечнозеленого дуба.

Пчелам Кекроповым тис особенно вреден всегда[231].

Дуб — воспитатель, и ель — гигант, тамариск низкорослый[232];

Страшен оружьем своим — шипами терновник грозит,

Иглица в той же броне и крушина: поостеречься

280 Только мозолистых рук стоит и той, и другой.

Дружбу водит с плющем бук, вяз нежен с лозою[233],

Лоно покинуть земли вереск отнюдь не спешит[234].

Гнется дугой бузина, надломить и смоковницу можно,

Все ж каждый кустик листве новой особенно рад.

Лес Алкиноев то сам собою растет, то от корня,

Или от семени, вот уж древо приносит плоды[235].

Осень-родительница улыбкою их одаряет,

Радостью полон и плод в тенистой листве молодой.

В тогу орех облачен, в морщинах карийская фига,

290 Фигу иную Адам и вслед еще грушу избрал.

Может в желудке поток, как известно, стреножить рябина.

С виду коттана бледна, ярко красен гранат,

Тверд у каштана наряд, персик же в шубе пушистой,

Слива в мягкой, как воск, коже недолго живет.

Дуб часто клонит к земле, к небу вершину возносят

Сосны, а малый орех пищу Филлиде дает[236].

Кедр приносит плоды с крепким тройным ароматом[237],

Круглые семена можжевельника перцу сродни.

Тянется к свету и рано цветами листву украшает

300 Тот, кто на верхних ветвях крепкий рождает миндаль.

Мирт у Венеры в долгу, благодарен и лавр Аполлону[238],

Каждый названьем своим в праве гордиться росток.

В чаще счастливой стоит особенно щедрое древо:

Миру с косматой главой этот неведом бальзам[239].

Смирны омывшись слезой, уже бездыханное тело

Тленья бежит, как бы вновь жизнь возвращая себе.

В дар персиянин принес Спасителю в знак преклоненья

Первым из всех фимиам: прекрасен его аромат.

Вот из земли восстает корица: сладка и снаружи,

310 Но в сердцевине своей слаще намного она.

Медики любят весьма целебные свойства алоэ,

Каплей янтарной течет она по твердой коре,

Как и смола Гелиад и кедра, как липкая камедь,

Что посылает араб[240], сочится ей и теребинт.

Много еще благовоний, достойных праздник украсить,

Индии жаркой земля, спаленная солнцем, родит.

Близко к Авроре лежит, к владениям собственным Эвра

Место на лоне земле, где буйно цветы расцвели.

Солнце, только взойдя, его нежно ласкает лучами,

320 Жар, народившись едва, не может его уязвить.

Там равновесье царит в воздухе, и благосклонно

Небо, цветами дарит оно почву и пышной травой.

Пряности все, ароматы, красоты со всех концов света,

Все наслажденья собрал укромный сей уголок.

Произрастают имбирь здесь и калган длиннолистый,

Бакхарис — близкий сосед душистого чабреца,

Вечным цветеньем аканф, как честью особой, отмечен,

Благоухающий нард отличные мази дает.

Бледен крокус, коль он пред пурпурным растет гиацинтом,

330 С кассией в битву вступить готов ароматный мускат.

По безмятежным лесам змейкой игривой струится,

Быстро меняя свое направленье, прозрачный ручей:

Корень древесный ему иль мелкая галька преградой

Станут — с журчаньем вперед легким стремится волна.

Этот, мне мнится, приют, влажный, цветистый, когда-то

Первый нашел человек, но гостем недолго здесь был.

Рощу сию создала с особой заботой Природа,

Дикая чаща в местах иных и случайно растет[241].

Лес Аонийский рожден очаровывать мысли поэтов,

340 Ида — чтобы создать для парисовой кражи корабль.

Зелень Арицию скрыла с ее вяло текущей водою[242],

На богатых травою холмах ветви раскинул Ликей.

Велеречивых приют мудрецов, жилище Платона,

Тень благодатным местам Академова роща дает.

Девять сестер Зодиак покинули вместе наклонный,

Славой своею их всех лес Пиерийский пленил[243].

Сень ароматную на Гринийской дарует вершине

Лавр и поэтам, и богу, который к ним благоволит[244].

Кроны деревьев в борьбу с самим небосводом вступают

350 В Индии[245], кельтов земля дубравами так же полна.

Сила к звездам несет покрытые соснами пики,

И на обоих морях ей виден блеск парусов[246].

Вастом владеет Турень, Арморика — Броселиандом[247],

Галльский в Арденнских лесах край достоянье обрел[248].

Виды дала овощам земля кожурою покрытым:

Нут — в италийской земле, боб же растет в Пуату,

Вот чечевица слепая[249], горох, бередящий желудок,

Темны у вики плоды, легка, как пушинка, фасоль.

Ранней тяжко пшенице, но поздняя полнится соком,

360 Строен легкий овес, ростом не вышел ячмень.

Лишь только струйка воды оживит сад веселым журчаньем,

Тут же богатства свои всем показать он готов.

Лечим иссопом мы грудь — травой, что селится на скалах,

И на равнине живет сон навевающий мак.

Боль в голове исцелит горчица, владычица поля,

А молодило меж тем овладевает стеной.

Любит источник нарцисс, изгородь вьет бирючина,

Саду любому краса — роза, а лилия — долу[250].

Рядом друг с другом растут душистый латук и цикорий,

370 Низко склонились к земле эндивий и портулак.

Лук в свою тогу одет, чеснок лигурийский, что славен

Вкусом острым — в саду всей зелени место нашлось.

Мята струит аромат, рядом с ней ирис пестреет,

С мальвою легкой вдвоем гибкий алтея росток.

Руккола, корень услад, чабер столь же веселый,

Схож с ними сатирикон, что старика молодит[251].

По завершении дня и цветок закрывается этот,

Но лишь солнце взойдет, он встает за супругом своим[252].

Болям, что женщин подчас тревожат, известны причины

380 Травке в белых кудрях: артемизия их исцелит.

К празднику если обед вы хотите особенно вкусный

Преподнести, аромат свой вам предложит шалфей:

Это лекарство на стол решил, как приправу, поставить

Щедрый на негу и лень праздный служитель любви.

Следом мы ставим укроп с легкой его шевелюрой,

Может он темную ночь с глаз заболевших прогнать[253]:

С кожею старой змея и лет застарелое бремя

Сбрасывает[254], а глазам ее свет возвращает укроп.

Низко душица растет, тимьян же змейкою вьется:

390 Противоядья сильней от укуса змеи не сыскать.

Так же хорош душевик, утешитель мышечных болей,

Если суставы они силятся вдруг сокрушить.

Мяты болотной возьми, коль чудится яд тебе в кубке,

Не пропадешь, заодно кервель целебный добавь.

Месячные облегчат, селезенке и мозгу помогут

Пар земли — кабачок, и анхуза, что нас веселит.

Почкам полезна чесьма сатурея, еще совершенней

С остроконечным листом подорожник-трава.

Руту любил Митридат, Катон имел дело с капустой,

400 Кудри украсил свои сельдереем силач Геркулес.

Кашлю враг — девясил, подагру изгонит крапива.

Мозгу усталому сон ромашка желанный дает.

Рану любую легко излечивает панацея,

Все застоявшееся гонит из тела бадьян.

Жаркий анис иной раз семени путь преграждает

На детородной тропе, ему предназначенной, встав.

Соки зловредные из живота от полыни уходят,

Против же зноя найдешь подмогу в фиалке всегда.

Тяжесть в желудке все семь сортов облегчат молочая[255]:

410 Вот уж на битву тебя, живот, вызывают бойцы!

Столь же воинственен и млечник, в смятение чрево

Ввергнуть готовый всегда, великую чистку верша.

Рядом растет с беленой цикута, сократова травка,

Здесь же морозник: и он в близком со смертью родстве.

Новым рожденьем земля чудесное миру растенье

Преподнесла: мандрагору, что ликом похожа на нас.

Живностью разной Протей наделил морские пучины.

Вот и чешуйчатой твари царство досталось свое:

Любит Арморику кит, дельфин крутомордый играет

420 С волнами: буря его нимало, видать, не страшит[256];

Ценят на кухне у нас мурену, не менее вкусен

Угорь, а ежик морской горячку людям несет;

Вовсе безвкусна треска[257], солнечник много приятней,

Славен средь прочих своим ароматом нежнейшим лаврак;

Устрица, или тот род, чьи ракушки подобны палатам:

Обновляется он с каждою новой луной[258].

Рыба летейская, коль на крючок попадет рыболову,

Разума прежде лишив, погружает его в забытье[259].

Колюшка старцу внушить может похоти зуд недостойный,

430 Может из самой земли истлевшее тело поднять.

Чудо морское — сирена, и множество — всех не исчислить —

К роду принадлежит обитателей водных глубин.

После блужданий в морях бескрайних вся эта ватага

В гости приходит к реке, в царство пресной воды.

В полном согласии друг с другом волну рассекают

Сын океанских глубин и местное всяко дитя:

Круглый лобан и осетр квадратный, взъерошенный окунь,

Камбала плоская, мелочь — плотва и длинный усач,

Жирная сельдь и форель цвета розы, лосось ароматный,

440 Щука, властитель сих мест, хищник опасный для всех.

Славу уклейка дала Луаре, и столь же приятен

Хариус вкусом: вдали он живет от прудов и озер[260].

Водные хляби дают пропитание всем этим видам,

Но их немало еще здесь родится от жара небес.

В пляску пускаются на небесных пернатые тропах,

Хоть и немалая часть их гнездится в привычной воде:

Чайка спешит за волной, что луна подгоняет с приливом

На берег, и проводить ее в море обратно спешит.

Густо пером обросла выпь, длинны ноги у цапли,

Рыба — пища нырку, а утка излишне смела,

Жизни положенный срок лебедь один различает

450 Загодя, смерти в лицо он свою песню поет.

Множество в небо летит крылатых: единственный феникс

В мире способен в себе сам возрожденье найти.

Царская птица когтит того мальчика, что дары Вакху

В чаше мешает: сквозь ночь его в дар он Юпитеру мчит.

Сокол и коршун живут в постоянной борьбе за добычу,

И существуют за счет прочих пернатых они.

Буквами высь журавли украшают, когда покидают

Воды Стримона[261]: их путь перелетный по небу пролег.

Птицу Юноны на свет родила ради шутки природа,

460 Голубь силу бедра не склонен скрывать своего[262].

Каждой весною клянет беды свои Филомена,

Выпачкана у сестры кровью пернатая грудь[263].

Два петуха вот: один дома живет, а второму

Имя дал Фазис[264], сама Медея там родилась.

Горлица мужу верна, телом кратка перепелка,

Дрозд взял умом, да и вкус так же отменен его.

Если бы знала не так много, дольше б жила куропатка[265],

Жаворонку каждый день — повод для новой хвалы.

Скачет вовсю воробей, века зрит старуха-ворона[266],

470 Вид непонятный окрас двухцветный сороке дает.

Ястреб нам мерзок своим оружьем, прожорством — стервятник,

Страус любит всегда селиться в пустынных местах.

Тонко зяблик поет — и всегда на любовную тему,

Очень болтлив попугай, подражающий нашим словам.

В кроне зеленой дерев свое забывает потомство

Юное вместе с гнездом ворон, дельфийский вещун.

Дятел — хранитель лесов, берега сторожит зимородок,

Гусь навсегда полюбил чистого озера гладь.

Филина солнечный свет, приятный нам всем, ослепляет,

Слезно сипуха поет на похоронный мотив[267].

Все эти формы когда пернатое племя приняло,

Птицам различья даны были в теле, уме и среде.

IV

1. Когда огненная субстанция неба, увлекаемая своим легким движением, окружила это разнообразное потомство, небесная твердь широким поясом объяла стихии, части света и части частей его. Все, что стремится достичь положенного ему от роду состояния, получает от неба, как от бога жизни, и причины и природу своего бытия[268]. Иначе что заставляет звезды стремительно бежать по кругу, если не напитавший их эфирный напиток? Что срывает с места жителя земли, моря и воздуха, как не живоносные движения, ниспосланные небесами?

2. Огонь, эфирный, общительный и склонный к союзу, соединившись с супружеским лоном земли, жаром своим порождает вещи, препоручая вскармливание их низшим стихиям[269]. Когда с небесного свода низошел жизненный дух, земля принялась кормить тела и не оставляет своего дела, давая необходимое природе для роста пропитание.

3. Так, в непрекращающемся круговороте, Промысл творил мир: от рода к виду, от вида — к особи, а от особи — снова к первоначалам. Из самого источника нарождающейся жизни, когда при вращении неба и движении звезд возникла субстанция времени, за простой вечностью последовали века, и над всем их разнообразием взяло начало число.

4. Совокупность вещей, космос не подвержен старению, не ждет его и последний, смертный рубеж, ведь бытие он стяжал от Творца и первопричины — одинаково вечных, и от материи и формы — одинаково бесконечных. Ведь предвечное бытие, вечное пребывание, полное множеством единство — это и есть единое: единственная из себя исходящая или в себе сущая природа Бога. Ничто, имеющее отношение к месту, не может объять безграничность его сути и его величия. Ты не ошибешься, если назовешь его «силой», «спасением», «жизнью».

5. Из неприступного света лучами распространилось сияние — образ, или, может быть, лик, образом Отцовым отмеченный. Это — премудрость божья, из живого источника вечности вскормленная или рожденная. Из премудрости родился совет, из совета — воля, из божественной воли — мироздание.

6. Более того, всякая воля Бога — благо. Значит, и воля Бога, и благость Отца являют в творении царящее в его уме согласие. Кто же осмелится хулить мир и его вечность, видя, что он управляется вечными причинами? Воля Бога дает ему согласие, премудрость — совет, всемогущество — причины и следствия. В неподвижности, в вечности мир заранее познал то, что впоследствии, в строго установленном порядке следующих друг за другом причин, вместил в себя чувственный мир.

7. Первой вышла Материя, за ней — созидающая стихии Природа, за созидающей стихии Природой — стихии, за стихиями — их сочетания[270]. Так начала следовали за началами, но все произошли от первого начала. Если бы небо, если б движение звезд не придали стихиям необходимую способность к изменению, они лежали в бездействии, лежали бы в праздности. Светила — Солнце и Луна, а также так называемые блуждающие звезды в своем непрекращающемся движении не страдают от неподвижности лежащих под ними стихий[271]. Значит, созидающая стихии Природа на самом деле и есть небо с бегущими по Зодиаку звездами, ибо оно побудило стихии к предназначенным для них действиям. Не слабеют эти мировые связи и не рвутся, ибо все они завязаны на главной оси.

8. Целокупность вещей и жизнь мира стоят на первых и древних причинах: духе, ощущении, стремлении к движению, стремлении к порядку. Живет Разум, живут прообразы: без их жизни не было бы жизни и вечным видам вещей. Изначально существовала Иле — и в материи, и в духе вечного жизненного начала[272]. Невозможно ведь поверить, чтобы мудрый Творец создал косную материю, не предусмотрев места и для источника жизни. Мир — живое существо, а живого существа без души не найти. Из земли многое всходит, но без стимула к росту ни дерево не поднимется, ни трава, ни что иное. Так и вся вечная череда вещей проистекла из жизни Ума, духа Сильвы, Души мира и роста творений.

9. В Боге, в Разуме пребывает знание, в небе — разумное устроение, в звездах — понимание[273]. В великом живом существе познание процветает, процветает и ощущение, вскормленное знанием предшествующих причин. От Ума — небо, от неба — звезды, от звезд — мир, каждый в свой черед узнает, как ему жить и как познавать: ведь мир представляет собой нечто длящееся, и в этой цепи[274] нет ничего постороннего, ничего, что можно было бы отнять, поэтому он и вписывается в совершенную форму — круг. Каким бы хаотическим и разрушительным ни было постоянное, непреложное вмешательство Сильвы, заложенная в мире сила, или дух, не дают ее злобе выливаться за установленные границы[275].

10. Все длящееся во времени меряется либо годами, либо веками, либо постоянством, либо вечностью. Годовое разрушается старостью, вековое — концом времени, постоянное соревнуется с вечностью в своей длительности, но, возникнув когда-то, не чает оно достичь высшего достоинства вечности. Мир дарит жизнь и поддерживает ее в творениях — кому на годы, кому на века, кому — навсегда. Рожденные одновременно мир и время, стоя на общих основаниях, создают образы близкие и похожие на них[276].

11. Из умозрительного мира, совершенный от совершенного, родился мир чувственный. Полным был родитель, и полное же сотворила полнота. Получив цельность от целого, украсившись красотою, от первообраза своего мир увековечивается вечностью. Начинающееся в вечности время, завершая тягостное свое кружение, разрешается в лоне вечности. Единство переходит в число, покой переходит в мгновения. От единства оно переходит к числу, от покоя — к движению. Пребывание настоящего, протекание прошлого, ожидание будущего — вот движения времени. По этим путям оно приходит и уходит. И хотя оно идет по ним все снова и снова в вечном круге, оно стремится вперед и с тропы не сбивается — не спешит и не запаздывает. И поскольку там, где времена кончаются, они всякий раз обретают новое начало, кто знает, не повторится ли снова то, что уже произошло.

12. Благодаря этой необходимости возвращаться в самое себя, и время, как кажется, пребывает в вечности, и вечность выражает себя во времени. То, что движется, принадлежит времени, но также и вечности, ибо рождено от нее, в нее имеет возвратиться и тяготеет к неизмеримости. Если бы можно было ему не дробиться на числа, не растекаться в движении, само время сравнялось бы с вечностью. Хоть и зовется оно разными именами солнечных смен, ни длительностью, ни сущностью не отделимо оно от вечности.

13. Итак, вечность, и с ней образ ее — время, делят между собой заботы и труд по управлению миром[277]. Вечность дарит жизнь огненным звездам и чистейшего свойства эфиру, время же поддерживает и развивает низшие, существующие внутри воздушной сферы формы жизни. Мир управляется временем, но и оно подчинено порядку.

14. Вечно исполненный божественный воли, Разум передает воспринятые от вечных идей образы Энделихии, Энделихия — Природе, а Природа отдает Имармене все необходимое для устройства мира. Субстанцию душе предоставляет Энделихия, жилище души, тело, из элементарной материи и качеств мастерит Природа, Имармене же, призванная следить за течением времени и порядком, располагает, скрепляет и снова соединяет всю вселенную[278].

Заканчивается Мегакосмос.

Микрокосмос

Начинается Микрокосмос

I

1. Радуясь искусно сработанному убранству чувственного мира, Промысл зовет Природу, чтобы и она порадовалась и насладилась той красотой, по которой она так тосковала. О Природа, говорит он, вот мир, который я вывел из старых яслей, из древнего беспорядка, из беспорядочной массы. Вот мир — тонко продуманный плод моих свершений, славное творение, воплощенная в вещах красота, мир, который я сотворил, усердно украсил, тонко соединил с вечной идеей, шаг за шагом следуя за собственным умом. Вот мир, жизнь которого — Разум, форма — в идеях, материя — стихии. И вот: теперь я трудом своим достиг твоего сердца.

2. Воздашь ли и ты теперь хвалу рождению мира? К чему рассказывать, как бушевала суровая Сильва, когда я взялся за нее, сколько потребовалось усилий, чтобы унять бунтарку и приучить, наконец, к руке мастера! Как пришлось соскабливать ржавчину с древних стихий, чтобы придать этим перерожденным сущностям подобающий блеск! Как святая любовь объединила враждующие роды, а юная гармония примирила центробежные силы! Как формы пришли на помощь субстанциям, и земли, воды и воздух стали кровом для будущей жизни!

3. Взгляни на небо, пестро расписанное различными образами, я раскрыл его перед глазами мудрых, словно книгу, чьи страницы скрывают будущее. Взгляни, как зоны, согласно неким законам растянутые между полюсами, отдают свои свойства лежащим под ними землям. Взгляни, как колюры четырьмя линиями согласно обхватывают небо, но не прерывают своего пути. Взгляни на круг Зодиака, склоненный по таинственному замыслу: тем и хранится творение, ибо не выдержать ему зноя, если бы Зодиак все время вел солнце над срединной дорогой земли. Взгляни на Млечный путь, усмиряющий северную стужу в местах отдаленных, куда жар солнца не достигает. Взгляни на линию, соединяющую точки солнцестояния, и на ту, что указывает на встречу дня и ночи в момент их равенства.

4. Солнцу я дал светлое, огненное, круглое тело; с ним, помещенным посередине, согласно поют сферы планет. Луна, идущая меж воздухом и эфиром, меняет свойства и облик и сопровождает солнце то с одной, то с другой стороны. Венеру я дал ему в провожатые и Меркурия, чтобы идти рядом со светоносной повозкой. Гляди как широким кругом идет Юпитер, более узким — Марс, как первый светит светом дружелюбной звезды, а второй — кровавым багрянцем. Сатурна я возвысил так, что каждому времени года он придает качества той стихии, в созвездии которой пребывает.

5. Но что это я перечисляю положения звезд и законы небес, если они и так вполне очевидны? Ты и сама видишь, как созданная из стихий земля тут реками, тут полями, там лесами густыми радует глаз. Окруженная владениями Амфитриты, она в средостении своем приносит пищу живым существам: где-то она растит плоды, где-то — деревья, там благоухает ароматами, а здесь полнится камнями и металлами. В текучей же стихии рыбы и чудовища пересекают прозрачные просторы водного царства. Чтобы не испытывать всеобщий покой жестокими терзаниями, напротив источника жара, солнца, несомого срединным путем, я поместил в центре земли источник влаги — Средиземное море. Разделив же его и океан на части, я способствовал тому, чтобы каждой области можно было доставить все необходимое водным путем.

6. Пернатое племя пестрой стаей уверенно пересекает воздух, наслаждаясь полной свободой. Ветрам я велел гнать по воздуху дожди, чтобы дождевая влага в некоторых местах укрепляла разметанную в пыль землю. Простор я поделил на воздушные зоны, чтобы подлежащие им земли восприняли их свойства.

II

Вот уж на части хаос разделен, вот свое украшенье

Сильва стяжала, не зря она космоса имя несет:

Все, что в ней было еще заложено грубостью прежней,

Изгнано, в руки творца себя она предала.

Больше творенью вещей не ставя лишних препятствий,

Вся без остатка теперь она вышнюю волю творит.

Славу, Природа, мою и хвалу я в том прозреваю,

Как мрак материи я в такую красу облачил:

Формы даны всем вещам, обузданы мною стихии,

10 Вера согласная всех их скрепила единым числом.

Звезды блюдут мой закон, и планетам я дал повеленье

Вечно бежать по тропе одной, не сбиваясь с пути.

Морю границы воздвиг я, земле же чтоб не колебаться,

Тяжести должной придав, в центр ее поместил.

Вот моя воля: эфир своим жаром пусть травы рождает,

А порожденное им — влага, питая, растит.

Пусть рождает земля тела, а настанет черед их —

В гостеприимное вновь лоно приимет свое.

Каждая тварь пусть берет у Энделихии мира

20 И к размноженью инстинкт, и жизни начало своей.

III

1. Итак, если ты вознамеришься внимательно изучить все то, что я сотворил для созерцания, ты подивишься их облику, красоте, крепости и упорядоченности. Однако заботливому мастеру подобает придать произведению славное завершение, и я решил увенчать его с честью и достоинством, создав человека. Великим благоволением одарю я его, и великой силой, чтобы со всяким созданным мной животным он мог поспорить своим особенным, как бы исключительным положением.

2. Я приложил силу свою, чтобы объединить начала, придать форму всем частям косной материи и устранить все препятствия, насколько того требовала необходимость. Пришло время человека, и будет благом, да и мне по нраву, чтобы в этом деле нам усердно помог надежный друг.

3. Вижу я отчетливо, что и сотворение души и возжигание в ней светоча вечной жизни нуждаются в моем особом внимании, потому что такого рода дело превосходит твои, Природа, возможности и способности любой другой силы, как для того, чтобы придать душе должную силу, так и для того, что выразить ее величие. Воля моя такова: тебе, Природа, предстоит приложить все старания, чтобы отыскать, где бы они ни находились, Уранию и Физис, ибо обе они мудры, обе предусмотрительны, обе наделены нужными в нашем начинании талантами. Уранию ты найдешь в моих чертогах, Физис — внизу.

4. Всем обликом своим являя благодарность и добрую волю, Природа поспешила исполнять дружеское поручение Промысла. Могла ли она ждать лучшего подарка, чем сотворение, созидание человека, тем более рассчитывая на успех с помощью столь достойных мастеров? Для начала она решила обратиться к Урании, и по статусу первой, и живущей вроде бы неподалёку. Она знала, что та пребывает в небесах, но бескрайний простор их готовил ей блуждания по извилистым тропам: всякого брега безбрежней окружность небесной тверди. Если Урания повсюду на небе, в каждом созвездии, как знать Природе, какую же страну она предпочитает?

5. Есть в небе область Анастрос[279], с постоянным климатом, всегда светлая, пребывающая в вечном покое, по соседству с чистейшим эфиром и даже согласная с ним по свойствам. Вознесенная над воздухом, она свободна от его волнений, не сгущают ее дожди, не сотрясают бури, не затемняют тучи.

6. Туда и направилась Природа, надеясь, что близость или красота этого места могли привлечь Уранию в ее досужих странствиях. Но не там скрывалась звездная царица. И все же, пусть и не исполнились мольбы и не достигнута цель, не без пользы провела здесь время Природа: увиденный ей свет великой славы заставил ее трепетать.

7. Снова пройдя долгий путь, она поднялась наверх, чтобы изучить пять заключенных между полюсами скреп неба — параллельные пояса. Однако один из них, средний, — зноем, два других, крайние, — морозом, создавали для жилья ужасные условия. А еще два, зажатые между средним и крайними, склонялись то к климату первого, то ко вторым. На этих бескрайних, но отделенных друг от друга просторах Природа продолжала свои поиски, пройдя и оба колюра, чьи линии должны были сойтись в одной крайней точке.

8. Искала в параллелях, искала в колюрах, но не нашла. Следуя за светом, излучаемым мириадами звезд, словно торной тропой, она очутилась на Млечном пути в том месте, где Зодиак в своем круговом движении касается обоих тропиков. Здесь, у жилища Рака, она увидела бесчисленную толпу, скопище душ, сотрясаемых рыданиями и выглядевших так, словно они кого-то хоронят. Как же иначе: через дом Рака они должны были спуститься из света в тьму, с неба — в царство Дита, из вечности — в тела, и уготованное им, чистым и простым, грубое и косное тело приводило их в ужас. Посмотрев недолго на это зрелище, Природа и здесь не нашла искомого.

9. Тогда она пошла по линии солнцестояния в сторону круга, предназначенного для пребывания и выражения силы планет. Очевидно, что пересечь его двенадцать частей ей оказалось непросто: движение сдерживал уклон круга. Оставив позади орбиты прочих планет, она вышла на дорогу солнца, более ровную, ибо менее наклонную. Взирая с вершины Зодиака, внимательно рассматривая всю вселенную, Природа снова не обнаружила следов или знаков присутствия искомой. Напоследок она решила отправиться в Апланос, к последним пределам небесной тверди[280].

10. Эфир и совокупность звезд — не стихийны по составу, но по числу после стихий пятые, по чину — первые, по роду — божественны, по природе — неизменны. Если бы небо и небом рожденные звезды получили жизнь от стихий с их изменчивыми свойствами, они не могли бы предсказать ничего точного, ничего правдоподобного. Этот круг, самый дальний от центра и заключающий в себе все, не огонь и не огненной природы. Вечно кружась вокруг планетных сфер, своим стремительным движением он увлекает и их тела.

11. Здесь, в порождающей все формы стране, Природа встретила бога, видом почтенного дряхлого старца. Он был здесь Усиархом[281] и Гением, художником и мастером, отвечающим за искусное исполнение дела. В нижнем мире вся совокупность вещей следует небу, а беря его свойства, вещи принимают тот облик, который навязывает его движение. Ведь не может одна и та же форма родиться в разное время и разных местах. Так вот Усиарх выбирает и придает все формы всем вещам круга, который по-гречески называется пантоморфон, по-латински же всеформенным.

12. «Послушай, — говорит он, — Природа. Зачем ты пожаловала в звездные высоты? Ты достойна быть гостьей неба, ибо качествам и сущностям его служишь с неустанным усердием. А вот и местная служительница неба, которую ты ищешь. Гляди: вот Урания, она стоит перед тобой, взирая на звезды, и по точным правилам наблюдения высчитывает их пути и повороты».

13. Природа с трудом напрягла усталые глаза, и, щурясь на блеск неприступного эфира, стала всматриваться в гущу звезд. Урания сразу поняла, кто и зачем к ней пожаловал. Коротко поздоровавшись, она остановила Природу на полуслове и заговорила как бы по божественному наитию.

IV

Вышнего Бога блюдешь ты, Природа, святые решенья,

В том числе то, что ему по душе сейчас[282].

Волей его человек народится пусть, тело из праха

Пусть обретет, с неба ж душу стяжает он,

И завершится сей труд[283] сочетаньем частей гармоничным,

Чтоб недостатков не знать никаких ему.

Пусть в равновесье придет смешенье, а из равновесья —

Узы святые, из них — дружба вечная;

Чтоб не томиться душе в глухих поселившись потемках,

10 Тело не может несносной тюрьмой ей стать;

Духу чтоб с плотью своей враждовать не пришлось, ощущая

Власти ее на себе бремя тяжкое,

Чтобы неравные все эти силы едиными стали, —

Вот для того и призвали меня сюда!

Ты не чужая среди наших общих, Природа, пенатов,

Разум с тобой породил нас ведь сестрами.

Рода с тобой одного мы: твое в мире дольнем жилище,

Место в эфире мне предназначено.

Радости в высях мои, и общенье со звездами — счастье,

20 Тяжко как с ними для дел расставаться мне.

Жить на земле человек будет, пусть из земли и творится,

Вряд ли спуститься смогу я в низины те:

Влажная хмарь, что с землей низко лежащей граничит,

Блеск наш легко омрачить в состоянии.

Но раз украсить его подобает, прообразу вторя,

Мне неприлично с дороги сворачивать:

То, что божественный ум и святой ныне тайно замыслил,

Я совершу, порученью послушная.

Форму дерзая и чин повторить архетипа, должна я

30 Прочь все пустое изгнать и случайное.

Душу я поведу человека эфирными тропами

Всеми, чтоб знать досконально могла она

Парок законы и то, что судьба ей несет непреложная,

Все повороты фортуны изменчивой,

Где ей свобода дана для решенья, где — необходимость,

Где ей во власти быть зыбкой случайности,

Как ей припомнить все то, с чем повстречаться придется,

И сохранить в себе с помощью памяти,

Как подражать ей богам всеми силами духа и небу,

40 Чтобы в сосуде своем жить царицею,

Звезды силой какой обладают, могуче как небо,

На полюсах его сколько энергии,

Как ей силу лучей двух светил и планет пятерицы,

Только войдет она в тело, почувствовать.

Облик приятный, а с ним и духовное совершенство

В небе найдет человек вместе с правилом.

Звездный закон ему срок на земле для сей жизни назначит,

Он же проложит дорогу последнюю.

Тело оставив, домой человек возвратится, и в звездах

Быть ему богом, в вышних вселившимся.

Так решено, ты мне верь, ибо голос мой с истиной дружен,

Ведь не бывало, чтоб лгали созвездия.

Что же, Природа, иди, нам ведь с торной не сбиться дороги,

Раз уж сама ты вести нас взялась теперь.

V

1. Природа с восхищением выслушала божественную пророчицу, понимая, что та разъясняет и само творение, и причины его, и распорядок. Выслушав рассказ до конца, не прерывая, свое согласие с решениями, соответствовавшими ее собственным желаниям, она выразила, как всегда учтивым жестом и поклоном. Отправившись в путь для совершения столь великого и священного дела, заручившись в вышних разрешением и необходимой поддержкой для спуска, они вошли в обитель чистейшего, ничем не искаженного света, далеко отстоящую от телесного мира. Здесь, если верить аргументам богословов, находится святилище надсущностного Бога.

2. С обеих сторон небо населено эфирными и божественными силами, все их чины распределены в строгом порядке, и каждый, будь то высший, средний или низший, сознает смысл порученной ему службы и значение своей собственной задачи. Ведь все их владения, соседствующие и выстроенные в одну линию, пересекает единый дух, давая им нужную силу. Однако не все единым образом получают поддержку от единого духа: те, кто пребывает близко к божеству, временами проникает в самый ум его, когда открыто является его воля. Прочим же в силу расстояния доступно лишь частичное, неполноценное созерцание, знания их о Боге и о будущем несовершенны.

3. Из царства, где восседает Тугатон[284], высшее божество, разливается свет, нигде не расщепляемый, но всюду одинаково бесконечный и вечный. Этот неприступный свет так бьет в глаза смотрящего, так смущает его зрение, а свечение так заслоняет самое себя, что тебе может показаться, будто свечение порождает тьму. От бесконечного или вечного света отделился второй, а от них обоих родился третий. Эти лучи, единообразные и равные по яркости, осветив все, вновь слились с собственным источником[285].

4. Оттуда Урания вместе с Природой обратились к тройственному величию с горячей благочестивой молитвой, восхвалив цель и успех своего путешествия. Отправившись дальше, они пошли обычным шагом по бескрайним просторам эфира. И не поспеть бы Природе, если бы Урания не убавила свойственную ей от рождения скорость. Преодолев самые удаленные места, они приблизились к той линии небесной тверди, на которой эфир смешивается с не такой тонкой, более грубой областью планет, передавая ей свои свойства. Едва вступив в эту местность, из чистоты — в грязь, из умеренного климата — в холод, Природа ясно ощутила столкновение противоположных качеств.

5. Много ниже пребывал Усиарх Сатурна, ненавистный старик, жестокий и злой, приверженный к дикой кровавой резне. Всех детей, которых приносила ему плодовитая супруга, он пожирал, как только они появлялись на свет. Внимательно выслеживая роженицу, он ни разу не задумался, не останавливали его ни жалость, ни пол, ни красота новорожденных. Ужаснулась природа его жестокости и, чтобы не ранить свои священные глаза таким жутким зрелищем, с девичьим трепетом отвернулась.

6. Одно лишь беспокоило старика: на что излить свою злобу, когда некого было съесть? Будучи еще в соку и в полном расцвете сил, острой косой он скашивал все, что находил прекрасного и цветущего. Не терпя рождения детей, не терпел он и роста роз, лилий и всех благоухающих растений. Этим зрелищем он заранее показал, какое губительное воздействие его враждебная планета своими ядовитыми свойствами будет оказывать и на людское племя.

7. По делам своим Сатурн показался Природе жестоким и коварным, и все же, подумалось ей, старик заслуживает уважения, ведь Хронос считается сыном вечности и отцом времени. Долгий путь уже требовал остановки и отдыха, но решено было, что не стоит останавливаться в таком месте, где небесный покой растревожен трескучим морозом.

8. Собравшись с духом, они пересекли безжизненные ледяные просторы Сатурна и остановились у мягкого и приветливого Юпитера. Усиарх этой области столь милостив и благорасположен, что на латыни его называют Помогающим, от глагола «помогать»[286], и не приходится сомневаться, что все части мира пользуются его спасительной поддержкой. Очутившись в приятном климате этой сферы, на пороге жилища, слева спутницы увидели две бочки, одну полную горького полынного вина, другую — сладкого меда. К каждой поочередно подходили души, чтобы испить из обеих, готовясь войти в тело. Так и жить всем под Юпитером: если придет причина для радости, придет и печаль.

9. В своем окружении Юпитер выделялся царственным величием: в правой руке он держал скипетр, в левой — весы, взвешивая на них то дела людей, то дела небожителей. То, что решалось на этих надежных весах, должным порядком воплощала во времени женщина строгого вида — Клото. Размеряя и приводя в движение заранее продуманную череду событий, она стяжала такое высокое достоинство, что все пространство от Луны до Сатурна стали называть царством Клото[287].

10. В этом удобном для наблюдения месте новое и необычное зрелище творений наполнило великой радостью Уранию и еще большей — Природу. Но, чтобы не отвлекаться на новизну, они вновь собрались в дорогу, чтобы продолжить уже начатое дело.

11. Приблизившись к лежавшему ниже царству Марса по извилистой, но все же не такой уж искривленной тропе, они услышали как бы журчание воды, низвергавшейся с кручи в долину. Вблизи они стали всматриваться зоркими глазами, и Природа по иссиня-черным, серистым берегам узнала Огненный Флегетон, берущий начало в сфере Марса[288]. Но тут сам Огневик[289], Марсова планета, подстрекаемый, возможно, согласным с ним Скорпионом или собственными врожденными силами, направил угрожающие лучи на четвертый и седьмой знаки и, норовя выскочить из своей орбиты, превратился в кроваво-красную комету, страшную хвостатую звезду. Они поспешили пролететь сквозь это плохо управляемое, зловонное пространство и очутились в чертогах дарующего жизнь Солнца.

12. Дорога, по которой Солнце бежит круглый год, оказалась не везде одинаковой, а поделенной на четыре разные части. Первая из них, словно плодоносный Египет, цвела под влиянием весеннего тепла. Вторая противостояла весенней мягкости огненными испарениями и вызывала жажду летней сушью. Третья же, смесь желтого и зеленого, являла цветом вид осенней спелости. Последняя, как и остальные, длиной в три зодиакальных знака, была покрыта как бы тонкой водяной пленкой, превращенной зимней стужей в лед. Чтобы выглядеть особенно величественно на вечно повторяющемся пути, на каждом из этих участков Солнце четырежды меняло свой облик: из ребенка через отрочество вырастал юноша, из юноши — муж, муж становился убеленным сединами старцем. Такой облик Солнце принимало, идя кругом то нижней, то средней, то верхней дорогой наклонного круга Зодиака.

13. Среди Усиархов и Гениев, которым вечная премудрость поручила управление и украшение вселенной, Солнце первенствовало светом, мощью, величием. Мировой ум[290], стимул чувственного восприятия в вещах, источник силы звезд, это око мироздания превосходило всех безграничностью своего света и тепла. Лук и лира, подобающие этому богу инструменты висели у него под рукой, чтобы, разгневавшись и схватившись за оружие, он мог успокоить себя игрой на струнах.

14. Сыновья Солнца — Плод Весны, достойного облика бог, и безвредный Фаэтон, а также дочери Аполлона — Психе и Быстрота, шли по сторонам от солнечной колесницы, справа юноши, слева — девушки[291]. Психе брала огоньки из отцовской лампады и разбрасывала их по небу и земле. Быстрота, всегда следуя за солнцем, так управляла движением времени, чтобы одному вращению небесной тверди соответствовал один день, месяцу — лунный цикл, из месяцев складывался год, из множества же лет сплеталась череда веков.

15. Увидев, что они заняты тем же, чем она сама, Урания с удовольствием осталась бы с родственницами, но это стало бы задержкой в ее собственном начинании. Поскольку уже много времени спутницы провели в восхищенном созерцании Солнца, Природа предложила поскорее отправиться к прекрасному Люциферу и его спутнику Киллению[292].

16. Вот они входят — ведь негоже было бы обогнуть сферы Венеры и Меркурия, крепко связанные и друг с другом, и с Солнцем. И если бы Урания не запомнила, где находятся связующие их точки пересечения, кружная тропа привела бы их обратно к Солнцу.

17. Меркурий шествовал совсем рядом с орбитой Солнца, поэтому случалось, что тот, кому он служил вестником, сам подавал весть о нем; и по закону, правящему его дорогой, он то бежал над солнцем, то прятался под ним. Общительный и нерешительный, Киллений не давал дурного предзнаменования делам, которыми он правит согласно своим звездным качествам, но связь с другими силами его либо облагораживала, либо развращала: присоединяясь к пылкому Марсу или благодушному Юпитеру, он и действовал согласно с их характерами. Ему привычно было создавать существа смешанного пола, гермафродитов с признаками двух тел[293]. Этот бог в руке держал тонкий прут, на ногах его были крылья: посланник богов, он всегда препоясан и готов мчаться выполнять их поручения.

18. Венера, иногда касаясь орбит Солнца и Меркурия, на самом деле охватывала и ту, и другую. Выбирая среднее между влажным и теплым, она своими качествами способствует росту плодоносных растений, даря инстинкт размножения, побуждает творение к постоянному обновлению. Получая помощь от благожелательных звезд, она приводит к счастливому завершению роды, находящиеся под ее присмотром. Астрологи считают, что под влиянием Венериной звезды у людей возрастает всякое плотское желание. Лик ее озарял милостивым светом смотрящего на нее. Она несла небольшой факел, иногда едва тлеющий, иногда горящий. Около левой груди ее парил малыш Купидон.

19. Преодолев сферы, то отдаленные друг от друга, то близко соприкасавшиеся, Урания с Природой, оглядываясь на пройденный путь, обсуждали устройство увиденного ими мира.

20. К низшей, находившейся неподалеку сфере Луны вела легкая наклонная дорога, путь казался недолгим, и спутницы, не подозревая о том, достигли цели быстрее, чем ожидали. Здесь пролегала граница между эфиром и воздухом, на которой посредница Луна обеспечивала разделение свойств этих двух областей[294]. Наверху — бесконечный мир, вечная тишина, непоколебимый покой эфира. Поэтому высшие силы, не влекомые то туда, то сюда какими-либо переменами, никогда не теряют ни своей цельности, ни своего достоинства. Поскольку природа вышних неизменна, спокойна и мягка, мудрая Греция решила, что здесь находятся Елисейские поля, вечное обиталище блаженных душ, облачившихся здесь прекрасным светом.

21. Внизу же нашел свое место более беспокойный по свойствам воздух, меняющий облик, едва случай предоставит его смятенной природе необходимый повод. Поэтому человеческий род, населяющий это беспокойное место, наследие древнего хаоса, на опыте должен знать о подобных переменах, ведь изгнанная со звездного неба необходимость текучей материи вполне сохраняет свои права в низшем мире.

22. Поэтому и Луна тяжелее и грубее других звезд. Питаясь от огня божественной и бессмертной жизни, она передает и низшим телам нечто эфирное, необходимое для роста. Ее блестящее тело, светящее отраженным солнечным светом, регулярно убывает и возрождается. Поскольку выходит, что ее свет порождаем другим светом, Птолемей из Мемфиса назвал ее планетой Солнца. Подобно тому, как она вызывает и изгоняет подъемы океана, в отношении земных вещей она тем сильнее, чем ближе к ним находится. В своем непреложном быстром беге, вперед и назад, по одним и тем же созвездиям она заполучила огромное влияние на состояние и судьбы людей. Божественность ее, одна и та же в разных проявлениях ее власти и функций, то является светозарной Луциной, то вооруженной луком Охотницей, то Царицей Тартара с серпом на голове[295].

VI

Так, часть труда завершив и пройдя многотрудной дорогой,

Наши богини смогли в том вдохновенье найти.

Сферы они обошли, где правит планет семерица,

Не преминув заглянуть и в звезд неподвижных дома.

Старца кривую косу они вспоминают, в кровавом

Шлеме вояки лицо и Юпитера радостный лик,

Светочей мира — Луну и Солнце, друг к другу прижатых

Тесно Меркурия и Венеру — их не разлучить.

Как им приятно взирать на то, что сам ум глубочайший

10 В небе установил, Вседержителя дело хваля!

Вот поясами лежат на звездной тверди колюры,

Зоны сковали ее и крепче замков полюса.

Каждый на месте своем: Путь извивается Млечный

По небу, и по наклонной ступает тропе Зодиак.

Счастливо Солнце вполне границам, что ей начертали

Тропики, и не спешит законный нарушить предел.

Тоже кривою тропой оно ходит, поэтому свет свой

Неравномерно дарит странам, лежащим внизу.

Фриксов делит баран[296] время дневное и ночи

20 Время, в должный момент равноденствие миру даря.

Солнцу положено тьму разгонять и раскрашивать ярко

Вещи светом дневным, блеск возвращать небесам.

Вот бежит рядом Луна, в услужении верном помощник,

Движет земные тела и волнует водную гладь.

Форма, материя — все в устройстве прекрасном вселенной

Нравится девам. Они в ней словно бы видят Творца.

Звезды он наделил совершенством, неба достойным,

Но убывает оно по мере движенья к земле:

Все, что под небом лежит беспокойным, изменчиво слишком,

30 Порче подвержено, и мало надежного в нем.

В этой сфере небес остановившись, Природа

К новым явлениям свой зоркий направила взгляд.

VII

1. На поясе Луны, так сказать, на середине гомеровской Золотой цепи[297], в средостении земного и небесного миров, радостно ликовали, словно граждане некоего многолюдного города, тысячи духов. Пока Природа не отрываясь рассматривала их, Урания принялась разъяснять[298]:

Смотри, Природа, смотри, тебе, взыскующей причин, нельзя оставаться в неведении. Смотри, сколько разных духов, сколько разных мест, и каждый на своем посту служит высшей силе.

2. Небо, эфир, воздух и земля — четыре эти области объемлют вселенную. Небо — простое, одинаковое на всем своем протяжении, без качественных различий. Эфир, как ты узнаешь, делится надвое, так же — воздух, а земля — натрое. У каждой области и у каждого раздела — свое божественное руководство и свои ангелы.

3. Только небеса полны Богом. Действительно, трудно себе представить, чтобы святое и неизменное божество построило себе чертоги в низших стихиях, на грязной земле, в мутном воздухе. С вышины вседержитель взирает на низшее и менее совершенное, чем он сам. Его самого, окутанного мраком божественного величия, увидеть невозможно, но он различим по делам рук своих. Ангелы — его творения, их он расставил так, чтобы неразрывной цепью высшие были связаны со средними, а средние — с низшими. Есть в небе собственные живые существа — небесные огни: этого рода животное разумно и не подвержено ни смерти, ни страстям.

4. Разумному роду людей, который мы должны создать, достойно будет поселиться в нижней области — на земле. Наконец, срединную область вселенной пусть занимает третий род созданий, обладающий качествами обеих крайностей: множество ангелов[299] ведь своим бессмертием едино с божественными звездами, с человеком же их будет объединять приверженность к страстям.

5. Ковчег Тугатона высшее божество поставило на неприступной вышине, если вообще может быть что-либо выше самого неба. Совсем рядом его окружают полки светлых огненной природы духов, из огня созданных и огненными называемых[300]. Поскольку они всегда и неустанно подвизаются рядом с Богом, их уподобляют его членам или частям, хотя никакого разделения в божестве, конечно, нет. Эта близость притягивает их к Богу, поэтому они сразу узнают тайные решения божественного ума относительно будущего всего мироздания и передают их для верного, непреложного исполнения низшим духам. Наслаждаясь созерцанием вечного блаженства, они далеки от всяких отвлекающих забот и покоятся в мире Божьем, который превыше всякого ума[301]. Этот мудрый, верный Богу легион живет между восьмой сферой тверди, эфирными краями и сферой Солнца.

6. Нижние сферы, до самой Луны, полностью заселены другими духами, теми, что послабее и светом, и достоинством[302]: они тем больше уступают в величии высшим, чем ниже их местность. Однако и этот чин обладает таким замечательным разумом и такой прекрасной памятью, таким острым, всепроникающим зрением, что, пробираясь в тайники души, они узнают о сокровенных тайнах сердца. Служение их общему благу исполнено любви, ведь они приносят людские мольбы Богу, а Божью милость возвращают людям, так что они являют одновременно свою верность небесам и усердие по отношению к человеку. Поэтому и имя ангела указывает на его службу, а не на свойства.

7. Когда же, при поддержке Промысла, дело дойдет до нового творения — человека, один из духов этого кротчайшего второго чина, Гений, будет направлен, чтобы оберегать его. Врожденная доброта этих ангелов столь надежна, что из ненависти ко всякому злу они избегают любого контакта с чем-либо грязным. Но когда нужно совершить что-то праведное, они всегда на месте, вдохновленные божеством.

8. Под луной верхний воздух отличается от нижнего скорее климатом, чем расположением. Верхние слои разреженные и немного парообразные, потому что соприкасаются с огнем и эфиром, но в той лишь мере, в какой малое может быть затронуто великим, а медлительное — стремительным. Род духов, живущих в воздухе, но только в спокойном воздухе, сохраняет душевное равновесие, поскольку живет на покое. Гений, второй среди них, приставлен к человеку с момента его рождения и указывает, каких опасностей ему следует избегать, то подсказанной мыслью, то сном, то явным чудом.

9. Божественность их не совсем чиста и проста, ведь она облачена в тело, пусть и эфирное. Создатель взял чистую субстанцию из эфирного покоя и текучего воздуха и соединил божественные души со, скажем так, простейшей материей. Поскольку тела их как бы бестелесны, тоньше низших, но плотнее высших, слабому человеческому восприятию они не доступны.

10. В нижней области, начиная с середины, кружат в воздухе злые духи, прислужники царства жестокости. Естественно, им не избегнуть нечистоты, ведь они пребывают у самых границ земли. Едва очищенные высшим Божиим усердием, они лишь чуть-чуть освобождены от древней злобы Сильвы. Поскольку они погрязли в кознях и порче, по божественному, в первую очередь, суду, они подвергают пыткам погрязших в злодеяниях, а иногда ранят по собственному произволу. Часто, оставаясь невидимыми, они просачиваются к людям, когда ум пребывает в молчаливой задумчивости[303], а иной раз, приняв тело, блуждают, словно тени.

11. Итак, высших я назвала бы начальниками ангелов, средних — вестниками, низших — предателями. А теперь взгляни на земных обитателей: там где земля особенно приятна, украшена покрытым травой холмом или горным склоном, где радует река или зеленый лес, там в невинности коротают свои долгие дни сильваны, паны и нереи. Их тела сотканы из чистых стихий, но и они, наконец, в должный срок уходят из жизни.

12. От пределов воздуха до поверхности земли главенствует Плутонов усиарх, которого я назвала бы Сумманием, «повелителем теней»[304]: от самой сферы Луны простерлось его могущественное царство. Я не хочу, чтобы величие силы, властвующей в воздухе, показалось тебе слабым и незначительным, ведь воздух нужен для дыхания, а без него творению никак не выжить.

13. Таков сонм, который ты зришь перед собой: над и под Луной он всегда стоит на своих местах, выполняя порученные ему задачи.

VIII

Разумом смелая, ты взгляни, как наш космос устроен,

Хитросплетенья стихий в нем попытайся постичь,

Разум с заботой какой грубую массу рассеял

Чтобы надежно и в ряд частям ее ровно стоять,

Что середину влечет к пределам, что их съединяет,

Движется небо зачем, и в покое земля почему,

Бег свой планеты куда направляют, сильна ли их власть,

Где их восход и закат, где градус, где цифра и пункт,

Апланон отчего супротив семерицы несется[305],

10 И средь созвездий тропой неровной планеты идут,

Ласки кто поручил Венере, а Марсу — сраженья,

Стужу — Сатурну, тепло ж Юпитеру в долю отдал,

Сила какая Луне дана, Меркурию, Солнцу,

Шагом каким им идти по дорогам и сферам своим,

Числа ль возьмешься считать, иль к астрологу ты обратишься,

В небе, к добру ли, ко злу, судьбы ты решенье найдешь;

Ставит оковы зачем зима, а весна их снимает,

Знаешь ты, лето зачем печет, и несет урожай

Осень, как всюду цветы Борей леденящий сражает,

20 Нежный Фавоний земле как новый дарит ковер,

В лоно супруги своей едва лишь нисходит Юпитер,

Обновляется мир, в родах тучнеет земля,

С факелом дочку ища, ее обретает Церера:

Вот разлилась по полям[306] она, лик свой свету явив

Птицею полнится лес, в волне морской рыба родится,

Всходит на пашне посев, листвой покрывается сад;

Как гармонично с душой члены число сочетает:

Так несхожее слить может только любовь[307].

Плоть — от земли, а душа — от огня, пусть враждебны друг другу —

30 Тяжкое бремя в одном, легкость и чуткость в другой, —

Но принимает душа простая деление в теле,

И разделяется вновь то, что раздельно уже[308].

Но оказалась она в кандалах, в суровой темнице,

Массой телесной своей заживо погребена.

К свету родному придет, к отцовским вернется порогам,

Если мудра, или жить душе с плотью под кровом одним.

Что значит смерть, что ее вызывает и кто в ней виновен,

Думай и мысли свои, как философ ввысь направляй,

Чьим мановеньем она все уносит и в пропасть какую,

40 Все, говорю, что земля, воздух и море несут.

Ежели с истиной ум дружен, он правду подскажет:

Формы лишает лишь вещь, а не сущности, смерть,

Вещь пребывает в себе всегда, только форма уходит,

Новая форма придет, вещи новое имя неся.

Форма текуча, но суть не меняется вещи, и смерти

Не уничтожить ее, вещи лишь разлучает она[309].

То, что приятно само по себе иль к приятному движет,

Что подобает, а что — нет, философским умом

Ты изучи, отличай справедливость от беззаконья,

50 Правду от кривды, пусть в том ум твой поможет тебе.

IX

1. Ведя такой разговор, они дошли до нижнего воздуха, тех мест, за которые сражаются сыновья Эола[310], где мороз чередуется с жарой, где часто выпадает град и среди туч гремит гром. Таким переменам очень удивилась Урания, не привыкшая, чтобы что-то менялось или теряло покой. Видит она, как непостоянную по природе своей, изменчивую стихию бросает из крайности в крайность: то захлестывают ее порожденные океаном дожди, то сгущают поднявшиеся с земли плотные облака. Чем необычнее все это для нее выглядело, тем в большее смятение приводило ее дух, тем неприятнее было для глаз. Придя в ужас от врожденного непостоянства этой местности, они пересекли границу стихий и устремились на лоно цветущей земли.

2. В тайном месте на далеком востоке расположен Грамисион. Благодаря удивительно мягкому климату, который он получает от только поднявшегося, юного Солнца, здесь вдоволь травы и прочей зелени. Грамисионом он называется за обилие растительности[311].

3. Сокровенная эта земля дает все необходимое для удобства смертных, все, что препятствует болезням, укрепляет здоровье и возбуждает сладостные чувственные желания: растения, травы, ароматы, специи. Я думаю, это единственная пядь земли, укрытая от противоборства стихий, где можно найти полную гармонию. Здесь вечная весна: зима, летний зной, осень не известны в этой стране, лежащей под благодатным небом и, что еще более истинно, под десницей божества. Предполагая, что именно здесь можно будет обнаружить Физис, Природа решила, что туда стоит свернуть.

4. Местечко, словно встрепенувшись, расцвело еще пуще, предчувствуя, что к нему направляется мать порождения, Природа. Земля, получившая плодородие из лона[312] Природы, вдруг потучнела, и скрытая сила разлилась по напрягшимся росткам. Гелиадовы деревья дали обильный сок, савский куст стал источать свою мазь. Поблизости наполнили воздух ароматами амом и коричное дерево, одно — скромно, другое, — повсюду. Все, что родит сладкий восток, празднично встречало Природу.

5. Текла здесь речка, низвергаясь в долину, но не грозным потоком, а приятной для слуха журчащей струей. Приветливая для уха, еще приветливей она была для глаз. Превосходя по чистоте эфир, как бы лишенная телесности, она представляла собой едва ли не чистую стихию. Своими изгибами и кружениями она приносила необходимую для роста влагу всем растениям. Лес окружал Грамисион, одновременно охраняя его от солнца и заслоняя от внешнего мира. В его пределах эфирное тепло сочеталось с влагой, благодаря чему где-то росли цветы, где-то ароматные растения, где-то — невиданные специи.

6. Здесь они обнаружили Физис, сидящую в тесном окружении своих дочерей — Теории и Практики. Пребывая в этом уединенном месте, она в ничем не нарушаемом покое занималась изучением явлений. Предметом своих размышлений она сделала происхождение природных вещей, их свойства, силы, функции, а также все универсальные категории Аристотеля. Получив от высшего божества сведения о происхождении, она не сбиваясь с пути, по родам, видам и особям, следовала за природой и всем, что к этому имени относится. Спускаясь мыслью со звездных небес, она старалась объяснить нравы животных исходя из комплекции: робость зайца она возводила к свойствам холода, мужество льва — к свойствам огня, хитрость лисы — к флегме, медлительность осла — к меланхолии.

7. Она видела, что одушевленное тело постоянно страдает из-за внешних изменений, что болезнь сначала ранит душу, затем расшатывает ее телесное пристанище и, наконец, вовсе выгоняет ее из дома. Поэтому она принялась за изготовление таких снадобий, которые могли бы уравновесить расстройство и тем предотвратить его вредное воздействие. В этом деле она проявляла такую мудрость, что ее физическим целям послужили стихии — и основные составляющие вселенной и составляющие этих составляющих, сами они, происходящее из них, порождаемое ими: свои лекарства она изготавливала не только из трав и растений, но также из камней и металлов. Ее знанию следует приписать еще и то, что умело смешивая смертоносные яды, она даже их применяла для врачевания.

8. Во сне ей образно представилось, каким Природа могла бы создать человека, и как раз в этот момент луч света известил ее о приближении Урании, а на всколыхнувшейся глади текущего рядом ручья показалось отражение фигуры еще не подошедшей богини. Теория первой узнала божественных гостий, подняла мать и позвала сестру. Обменялись поцелуями, приветствовали друг друга по именам. Посетительниц приняли с полагающимся в гостеприимстве почтением. Когда же им предложили сесть, они кратко описали, зачем пожаловали. Вдруг среди них появился Разум и, водворив тишину, заговорил:

X

Милые дети мои, богини, которых я раньше

Самых веков породил, — в том рождении слава и мне.

Высшая воля моя перед вами: теперь вы явились,

Чтоб, наконец, завершить мною задуманный план.

Если чему-то еще в этом мире придать нужно форму,

Властью моею крепки, ваши руки возьмутся за труд.

Как допущу я в свое творенье любой недостаток,

Будь то краса, полнота иль совершенство само?

10 Чтобы чувственный мир, лучшего мира зерцало,

В каждой части своей полноту совершенства обрел,

Нужен ему человек, по образу сродный с богами,

Будет он славным венцом всей нашей работе святой.

Так уже прежде времен под мира началом живет он,

И не уступит ни в чем идее предвечной моей.

Душу ему небеса принесут, а тело — стихии,

Чтобы он жил на земле во плоти, а душой — в вышине.

Хоть и разнятся душа с телом, теперь воедино

Пусть их священный союз для достойного дела сведет.

Быть ему богом и быть от земли, пусть печется, как должно,

20 Культ воздавая богам, мир постигая умом.

В этом природы своей двойной он найдет воплощенье,

В этом высокий свой род оправдает сполна.

Чтобы божественных дел не бросать, занимаясь земными,

Чтобы и тем и другим в равной мере себя посвящать,

С высшими силами он наделен будет разумом общим,

И лишь тончайшая нить человека от них отделит[313].

Чувства животных грубы, это ведь всем очевидно:

Разве случайно они морды склонили к земле?

Ростом своим человек свидетельство верное явит

30 О благородстве ума, к небу святую главу

Верно направив: прочесть в его неизменном круженье

Должен он и для своих действий неложный закон[314].

Боги верховные с ним говорить будут, звезды и небо;

Лахезис тоже свои решенья не будет скрывать.

Ясно увидит во мгле он скрытые первопричины,

Так что Природа уже перестанет что-либо скрывать,

Будь то воздушная высь, молчаливые Дита потемки,

Неба просторы, земли, или глубины морей.

Цепь он познает вещей, причины летнего зноя,

40 Суши осенней, тепла весеннего и зимних льдов,

Феб как лучится и как сестра за ним поспешает,

Земли дрожат отчего и пухнет зачем океан,

Летние дни почему свои долго часы коротают,

Ночь же, едва наступив, уж удалиться спешит.

Пусть послужат ему стихии: огонь согревает,

Солнце сияет, земля порождает, вода пусть течет.

Суша плодами его напитает и рыбою волны,

Скот пусть пасется в горах, изобилуют дичью леса.

Все подчинится ему, круг весь земной, без остатка,

50 Первым, верховным жрецом ему быть в порядке вещей.

Но когда время придет гармоничной структуре распасться

И пошатнется в своих основаньях жилище его[315],

Путь свой направит в эфир, где, прежде лишь гость незнакомый,

Он свое место найдет навечно на звездных полях.

XI

1. Всем троим вам будет поручено свое дело, поскольку само оно состоит из трех этапов. Души надлежит создать из Энделихии и устрояющих добродетелей, тело — подготовив материю, соединить же их в нечто единое нужно, подражая небесному распорядку. Первое поручается Урании, второе — Физис, третье же — тебе, Природа.

2. Многое уже дано вам в помощь, но от многого вы избавлены. Когда вы захотите, вам предстоит взять из уже сотворенной Энделихии зародыш человеческой души, а из стихий, уже вырванных из хаоса, сотворить тело. Вы понимаете, сколько потребуется старательности, сколько тщательности, сколько прилежания для создания и украшения человека? Тяжкое и тонкое, на сложных расчетах основанное дело я вам поручаю.

3. Тем не менее, если, как это часто случается, память ваша ослабнет из-за множества дел, тяжести и ответственности начинания, вам следует обратиться за помощью к божеству: Урании я даю зеркало Промысла, Природе — скрижаль судьбы, тебе, Физис, — книгу памяти. По правде сказать, в этих трех предметах — свидетельство божественного совета, истина и чистейший род надежности.

4. Зеркало Промысла обладало таким большим диаметром, такой обширной, гладко отполированной поверхностью, так глубоко можно было в него заглянуть, что полученные в нем образы не разъедала ржавчина, не портило время, не касалась порча. В нем жили идеи, жили первообразы, лики вещей, не рожденные во времени и не предназначенные для смерти. Это зеркало — вечный ум, в котором пребывает глубочайшая мысль, порождающий и уничтожающий все интеллект.

5. Среди первообразов можно было найти все, что готовилось к рождению, его свойства, величину, срок и способ появления на свет. Вот Сильва, еще погрязшая в изначальной своей ветхой тьме, под воздействием божества обретает новый лик. Вот дружба стихий, сама себе придающая равновесие и внутреннее единство. Вот сферическая кружащаяся громада неба. Вот животворная Энделихия, охватывающая мир изнутри и снаружи. Вот звездные огни и служащие миру светила: дарующее жизнь и рождающее Солнце и помогающая росту Луна. Вот и планеты, и знаки Зодиака, предназначенные им для жилья и для придания силы. Вот, наконец, роды ходячих, плавающих и пернатых — каждый в согласии со своей стихией. Все это многообразие форм вначале надолго задержало Уранию, пока она не удостоверилась, что нашла верный прообраз человека.

6. Скрижаль судьбы тоже многое в себе содержала, но сделана была не из блестящего гладкого материала, а из более грубой древесины. На ней изображены были в красках, как и в зеркале, лики вещей. Но разница между зеркалом и скрижалью в том состояла, что в зеркале отражались небесные природы в своем ничем не помраченном состоянии, а на скрижали — по большей части то, что подвергалось различным изменениям во времени.

7. Поэтому Атропос, Клото и Лахезис, сестры, поклявшиеся в верности Промыслу и судьбе, получили в общее управление мир, каждая в своем царстве: твердь небес — Атропос, планетные сферы — Клото, земной мир — Лахезис.

8. Скрижаль судьбы, следовательно, не что иное как подчиненная судьбоносным решениям череда событий. На ней в самом общем виде вычерчены были дела божественные и широким полотном природные и проистекающие во времени. Вот — причины древнего беспорядка в Сильве и чудесное вмешательство Творца, водворившему в этом разладе мир. Вот происхождение образов и форм, обретенных субстанциями, получившими на себе удивительный отпечаток идей. Здесь можно было увидеть, как с неба на землю спускаются дух и сила, и какое воздействие на нее оказывает движение звезд. Там — как обновляется субстанция умерших, как мир получает источники для нового цветения и роста. Вот всякое животное, всякий вид и всякая природа. Внимательно разглядев скрижаль судьбы, мать рождения с трудом отыскала скрывавшееся среди прочих природ человечество.

9. За первым человеком, изображенным в виде головы[316], следовала длинная серия подчиненных судьбе исторических событий. В ней удары фортуны — бедность народа, в ней — почесть королей, в ней то бедность вела к нищете, то довольство — к сладострастию. Большинство находило срединный путь между этими крайностями. Кто-то брался за оружие, кто-то посвящал себя наукам, кто-то — ручному труду. Череда времен, зародившись в чистом золотом веке, постепенно ухудшаясь, как можно было видеть, завершилась с эпохой железа.

10. Книга памяти тоже была написана не обычными буквами, а знаками и символами, краткими высказываниями всего на нескольких страницах. В этом небольшом тексте можно было обнаружить совместные действия Промысла и судьбы — можно было и частично понять их, но четко рассмотреть — нет. Книга памяти есть не что иное, как понятие о вещах, входящее в память и часто основанное на вполне правдоподобных доводах, но все же чаще на предположениях.

11. В ней содержались, правда, не в столь же ясной форме, уже известные сведения о природе. Зато те творения, что имеют тела, описаны здесь более подробно и аккуратно. Вот четыре материи мирового тела, вызволенные по вечному совету из первородной вражды. Объяснялось, зачем нужны любовь и союз, с помощью которых составные члены складываются в тело, а разрозненное складывается в единство. Вот показано родство морских и пернатых, пусть и поделенных на разные виды, отличающихся свойствами и обликом, разъяснялось, как одних защищает чешуя, других перья, почему птицы сладкоголосы, а рыбы вечно безмолвствуют, почему одни ходящие обладают домашней кротостью, другие — диким жестоким нравом, почему лев и кабан пылают гневом, а олень и заяц огня лишены. Вот подробный рассказ о силах трав: почему одни полезны семенами, другие — соком, третьи — корнями. Здесь показано все, ведущее субстанции к жизни, там — все, что ее губит. Во всем этом многообразии природ Физис с огромными усилиями нашла человеческую природу, слабую и едва заметную, скрывавшуюся на последней странице.

XII

Все, что расположил средь вещей образцов распорядок

Взяли богини себе,

Первой за труд принялась Природа, сестер зазывает,

Всех трех работа ведь ждет.

Вот уж Урания рук умелых не покладает,

Равно и ум напрягла,

Физис одна, хоть внутри досаду пока затаила,

Ропщет тихо в уме:

Видит она, что ума лишь великого дело достойно,

10 Дать здесь нельзя слабину.

«Трудно ль зверушек рожать, ведь им украшенье не нужно?

Места уменью здесь нет.

Мир же второй, человек, иного достоин вниманья,

Высшего рода забот.

Бога подобие, он — звездный сын, и задача искусства

С мыслью его создавать!»

Вот расщепляет она стихии, ведь вряд ли достойны

Цели высокой они.

Чувствует, сколько еще внутри них от Сильвы осталось

20 Прирожденного зла.

В ужасе мастер: кипит материя, бунтом, как прежде,

Вся изнутри смятена.

Влага против огня выступает, бряцает оружьем,

Тем же ей платит огонь.

Все, что пределы свои преступило, она первым делом

Снова к порядку зовет.

Зло, что в телесности есть, само ее непостоянство —

Это могло отпугнуть:

Можно ли форму придать, не заработав насмешки

30 Той, что вечно течет?

Буйную массу числом можно связать, но не легкий

Бой ожидает ее.

Мир, когда силу обрел, семена своего продолженья

Сам в себе содержал.

Смертный не ровня совсем ему человек, по-другому

Нужно его создавать.

Мир этот веком рожден, человек же — временем, разный

В каждом жизненный дух,

И долговечными стать смертной формы оковы

40 Не согласятся вовек.

Только с горящей душой, с умом, с наставляющей дланью

Можно такое свершить,

Чтобы без внешних причин человек одной внутренней силой

Сам бы свой род продолжал.

Следом за небом идут, за Луною вслед мощной меняют

Все состоянье свое

И элементы и сам человек, из стихий состоящий, —

Знала то Физис вполне.

Некое зло коренится в теле с рожденья, богиню

50 Это особо страшит.

Перед проблемой такой она встала в стыдливом смятенье,

Но уж Урания здесь:

Зло в Сильве искоренит и удержит в должных границах

Ту, что вечно течет.

Род человеческий, пусть и смертный в своем состоянье,

Должен еще претерпеть

Преображенье в себе, чтобы в горние выси вселиться,

Прямо к бессмертным богам,

Чтобы закон исполнять, который кружением сферы

60 Звезд предначертан ему.

Так он нечистое все, что в наследство досталось, отмоет

И врожденный порок.

Физис, челом просветлев, теперь уж без прежних сомнений

Снова берется за труд.

XIII

1. У вещей было два начала: единое и различное. Различное было очень древним. Единое не имело начала, оно простое, нетронутое, одинокое, пребывающее в себе благодаря себе, бесконечное и вечное. Единое — Бог, различное — не что иное, как Иле, лишенная формы. Перворождающее божество украсило различное, беспредельное заключило в пределы, придало облик бесформенной массе, развязала ее путы, Иле превратив в стихии, стихии — в сущности, сущности — в качества, а сущности и качества придав, наконец, материи. Материя же, пусть и зараженная Сильвой с самого рождения, преобразилась под действием стихий, в субстанциальных сущностях обрела телесность.

2. Плотный состав из четырех сущностей дальновидная Физис сделала основой своей работы, чтобы изготовить нервы и сухожилия. Следуя исключительно высшему замыслу, предначертанному божественной мудростью, она шла свободной торной тропой, ведь божественная Предусмотрительность уже научила Сильву податливости и услужливости. Из бурлящего она изгнала мешанину, бунтаря вывела из ссоры, а неотесанное облачила в сияющие одежды. В условиях существования частей, во многом противоположных друг другу, законами и неразрывными связями она установила мир. А чтобы никому не пришлось блуждать, всем и каждому она построила собственное жилище. Ни одна самая малая частица не избегла ее контроля.

3. Но под поверхностью скрывалась назойливая, молчаливая Необходимость текучей Сильвы. Злокозненный поток стремился обезобразить или уничтожить славное божие творение. Физис встала на страже, чтобы, по возможности, либо отвести беду, либо умалить ее. Когда же она брала материю для работы, она утекала у нее между пальцев, так и не получив задуманной Творцом формы. Физис была глубоко возмущена этой вседозволенностью и сопротивлением своим начинаниям[317]. Со всем старанием, не покладая рук, пока позволяла Природа, она принялась удерживать ускользающую, текучую материю.

4. Физис вдруг осознала, что в ее распоряжении оказались не сами стихии, а то, что от них осталось, жалкие отбросы, валявшиеся то там, то сям после сотворения вселенной. Из такого мусора даже великому мастеру не довести свое произведение до завершения. На преодоление этих многообразных и великих трудностей богиня направила весь свой изобретательный ум. При том, что многого не хватало, она решила пересмотреть весь свой материал. Она увидела перед собой лишь образы стихий, а не настоящую их природу в цельном, чистом виде, не творящие стихии, а загрязненные их субстанции, грубые остатки простых стихий[318].

5. Поверхностно изучая огонь, воздух и остальные стихии, она догадалась, что свойства их полноценны там, где полноценны они сами. Взяв из лежавшей перед ней материальной субстанции влажное, сухое, горящее и холодное по свойству, она их разложила по отдельности, затем смешала, выполнив тем самым замысел главного Мастера.

6. По отдельности она разложила те, что были простыми субстанциально, по рождению, смешала же их для того, чтобы, объединившись, они составили единое целое. Возьмем, к примеру, огонь и воду: если к жару одного и холоду другой присовокупить сухость и влажность, из их соединения и близости получается некое родство. Если к влажному воздуху и сухой земле присоединяются жар первого и холод второй, такого рода соединение называется смешением. К такому-то смешению и приступила со всем тщанием Физис, и занятие ее для достижения цели было не праздным.

7. Она помнила, что в анатомии человека что-то нужно было изготовить из чистых стихий, что-то из составных. Когда же стихии, оказавшись рядом, объединились, возникла та взаимная связь, которая в животном называется комплекцией[319]. Создавая человека, Физис применила эти стихийные комплекции таким образом, чтобы с момента рождения человек им и следовал в дальнейшем. Меланхолия — от весомости земли, флегма — от легкости воды, холерическая комплекция пылает огнем, сангвиническая воздушна и мягка.

8. Не одинаковая старательность Природы обнаруживается в человеке и в прочих животных. Негармоничное сочетание соков часто портит комплекцию зверя. Осла флегма делает глупым, лев от холеры гневлив, собака пропитана воздушным нюхом. Единственная и неповторимая, лишь человеческая природа создана из состава соков, гармонично сочетающего качества и количества, создана с такой заботой, что недостаток или преизбыток не могут исказить ее совершенство. Действительно, не подобало будущему жилищу интеллекта и разума страдать от отсутствия равновесия или необдуманности плана.

9. Когда нашли свое равновесие соки и силы, а их качества объединились, чтобы стать основой жизненных свойств, появились все части, составляющие тело. Поскольку его совершенное строение требовало дальнейшей обработки, Физис разделила весь лежавший перед ее глазами строительный материал натрое. Сделав сначала самый общий рисунок, затем она придала каждому члену надлежащий вид. Согласно свойствам она назвала первую часть головой, вторую грудью, третью — поясницей. Именно эти небольшие частицы она выделила среди прочих, чтобы сделать вместилищами трех источников жизни: мозга, сердца и печени.

10. Физис решила, что не будет ошибкой, если малый мир, человека, она выстроит по образцу большого мира. В сложной структуре мирового тела небо занимает высшее положение. Воздух, земля, один выше, другая ниже, стоят рядом. С неба правит всем божество. Исполняют приказания силы, живущие в воздухе и эфире. Находящиеся под ними насельники земли — подчиняются. Столь же счастливым образом решено было, что в человеке душа будет править из головы, сила ее сконцентрируется в груди, а подчиняться будут все низшие члены, расположенные ниже пояса.

11. Мудрый мастер, Физис приготовила мозг для души, сердце сделала источником жизни, печень — аппетита. Для божественных гостей она выстроила божественное жилище. В первую очередь, сообразуясь с небесной твердью и высшей сферой, она смастерила голову, округлую по форме: ее она воздвигла на вершине, словно цитадель, капитолий всего тела. Такое высокое расположение подобало голове, ведь там должно было поселиться божество чистого разума. Лучшую, отвечающую за разумение часть тела она отвела максимально далеко от пищеварения и других грубых органов, чтобы разум не притуплялся от соприкосновения с нечистотами, возникающими из-за приема пищи.

12. По таинственному замыслу, она заключила созданную ей мягкую и жидкую субстанцию мозга под черепной покров, чтобы уберечь ее от всякого ущерба. Для мозга она, как можно видеть, воспользовалась мягким и нежным материалом, чтобы жидкая материя легко удерживала образы вещей.

13. Голову Физис поделила на три покоя, в каждый поселив одну из способностей души. В передней части решено было поместить воображение, которое, встречая образы вещей, передавала бы все увиденное разуму. В небольшой комнате затылка пусть примостится память, чтобы ее покой, окажись она на пороге непосредственного восприятия, не нарушался слишком частым появлением образов. Между ними же должно находиться разуму, чтобы выносить правильное суждение о работе остальных.

14. Совсем рядом с царским чертогом, на голове, Физис поместила органы чувств, чтобы выносящий суждение разум всегда находился в близком контакте со своими вестниками. Ведь этим органам свойственно ошибаться, поэтому не следовало удалять их от местонахождения мудрости. Физис поспешила сделать из головы идеальное жилье в несколько комнат для души и ее жизненных сил, чтобы заняться прочими украшениями.

15. И верно, сила души — сама простота и само единство, но изливается она не единообразно: зрение исходит через глаза, слух — через уши. Подобным образом она видоизменяется и в прочих ситуациях, в соответствии с органами, которыми пользуется. Чувства исходят из одного источника, но выполняют разные функции. Одно воспринимает цвета, другое — звуки, третье — вкус, четвертое — запахи. Осязание же, судя по всему, распространяется по всем частям тела. Чувства особенно сильны в отношении тех источников, из которых они произошли. При создании зрения не обошлось без огня, а обоняния — не без воздуха. Вкус родственен воде, осязание — земле, в родственных субстанциально стихиях они и действуют. Беря свойства какой-то стихии, схожим образом, по подобию, чувства и выносят свои суждения.

XIV

Выкован был человек с величайшим стараньем Природой,

Главного мастера он шедевром истинным стал.

Сделать жилищем своим сама голову мудрость решила,

Как полагают, и в ней создала три покоя себе.

В каждом покое живет душевная сила, бессменно

Функцию каждая в свой черед исполняет свою.

Память живет позади, та, что наблюдает, в передней

Комнате, и промеж них непраздный устроился ум.

Вместе с ними взялись за труд пять помощников славных —

10 Чувства: они познают все, что внешний приносит им мир.

Словно посланник, стучит чувство в дверь, вызывает в покое

Ум пребывающий, чтоб он верно судил о вещах.

Нерв, что свеченьем своим освещает глаза, получает

Силу из мозга свою — она и струится, как луч.

Внутренний свет, из души исходящий, встречается смело

С огненным солнца лучем и с сияньем эфирных светил.

Встреча эта дает и силе зренья и свойствам

Первопричину саму их бытия и предмет.

Внутренний луч острием своим формы вещей достигает,

20 Чтобы сейчас же о них надежно и верно судить.

Не одинакова все ж основательность этих суждений:

Зренье слабеет порой, иногда ж во всю силу горит.

Белое легче ему ухватить и свое же подобье,

На непохожую вещь оно вяло, без смысла глядит.

Блеску приятно в гостях у блеска, а свету — у света,

И бесполезно глазам напрягать свои силы во мгле.

Если отполировать шара поверхность — такую

Форму особенно глаз ценит в теле любом:

Плоскость зеркальная вещь отражает в образе верном,

30 Кроме того и легко двигаться может она.

Блеск и движенье глаза одинаково красят, не зря мы

То и другое легко в их природном устройстве найдем.

Чтобы случайно их свет ничто повредить не сумело,

Семь оболочек его надежно скрывают внутри.

Лес из бровей заслонил глаза от напастей: такому

Нежному органу есть чего опасаться всегда.

Кстати не зря ведь их два: если один заболеет,

Тут же на помощь ему в работе приходит второй.

Веки усталым глазам — для отдыха мягкое ложе

40 В час, когда должный покой сон долгожданный несет.

Солнце, глаз мира сего, звезд всех насколько достойней,

Сколь полноправно своим оно может и небо назвать,

Столь же достоинством все затмевает зрение чувства,

Так что на нем лишь одном и зиждется весь человек.

Как-то пришлось отвечать Эмпедоклу, в чем смысл его жизни,

«Чтобы на небо смотреть, отвечал он, без звезд я никто».

Портит слепая рука свой труд, заплетаются ноги,

Словно в хмелю, если свет им обеим не светит во мгле.

Слух себе место нашел пониже, ведь чести в нем меньше,

50 Чуткость слабее его, не так он полезен во всем.

Звук по трохее течет, воздух пустой выгоняя,

Тот, потревоженный, в свой черед гонит воздух другой,

Так и стремится волна, пока не достигнет пределов,

Ей предназначенных, и на них не утихнет совсем.

Воздух дает вещество, а органы тела подспорье,

С тем, чтобы звук, через них проходя, превращался в слова.

Звуки чеканя, язык, постепенно их в речь превращает,

В этой работе своей он не хуже молота бьет.

После усилий таких вырывается голос наружу,

60 Четкий и ясный, ушей он достигает легко:

Здесь он как бы в гостях, ожидает в передней приема,

Просит впустить, и его приглашают в покои войти.

Слово звучащее и ритм его остаются снаружи,

В ухе, а смысл меж тем входит в глубины ума.

Внутренний мир языком открывается, внешний же ухом:

Оба тех органа друг без друга не могут служить.

В ухе — извилистый путь, идя по нему, вредоносный

Воздух холодный едва ль без труда сможет мозга достичь.

Слабости этой не зря опасалась Природа, за тем и

70 Столько изгибов тропе слуховой прочертила внутри.

Все, что Рим преподал, все, что изучили Афины,

Что из халдейских наук досель сохраняет восток,

Что Аристотель познал своею божественной мыслью,

Пифагорейская рать иль Платона сонм учеников,

Все процветающие в Галлии тонкости мысли,

Все, что находят врачи на Лигурийских брегах,

Слух открывает, иначе просто исчезла бы втуне

Самая мудрая мысль, если б был глух человек.

Пусть и законный творец и соратник подлинных знаний,

80 Столь же опасным врагом может стать, как мы знаем, язык.

Всякий раз, как он со зла ревнивому уху нашепчет

Что-нибудь колкое и ядом пропитанный слух,

Братьев склоняет к вражде, дружбы узы святой разрушает,

Верность сводит на нет, мужа разводит с женой,

Вора выводит в поля, спор — на площадь, а город — на распрю,

Тайну спешит рассказать, и не возвращает долгов.

Родственен влаге, с водой дружен вкус, не случайно ведь, право,

То, что наш чувствует рот, всегда жидкость содержит в себе.

Нёбо нежнейшее в дар нежнейшему чувству Природа

90 Преподнесла и едой столь же вкусной питает его.

Бедный пусть будет еще бедней, прозябая в безвкусье:

Чувствовать может умом он то, что не чувствует ртом[320].

Вкус загоняет нам дичь, вкус у воздуха птиц отнимает,

Вкус, наконец, океан бороздит, чтобы рыбу поймать.

Гибель голод несет, проникая в богатые кухни,

Но и в лачуге простой не менее пагубен он.

Деньги транжирит и все, что накопил, растеряет

Тот, кто к соблазнам стола сверх всякой меры привык.

Между панхеей[321] должны выбрать и ароматом надежно

100 Ноздри, ведь мозгу одна вредит, помогает — другой.

Запах рождается там, где загрязняется воздух,

Если он чист, носу в нем не уловить ничего.

Даже слабее, чем вкус о еде судит, чем обонянье

Запахи может ловить, осязанье способно служить.

В спальне сраженья ведя, оно неге любовной послушно,

Здесь на разведку его положиться можно вполне:

Вот безупречный живот обнаружен под грудью упругой,

Здесь же девичий стан нежное красит бедро.

Следом за мозгом идет субстанция славная сердца,

110 Ведь в нем и для головы жизни источник сокрыт:

Тело питающий огнь, жизни самой восприемник,

Чувства рождает оно и в согласье приводит их все.

Узел в телесной сети здесь главный: артериям — якорь,

Корень для нервов и руль, для вен пролагающий путь.

Нашей природы устой, король, основатель, диктатор,

В теле сердце живет, как патриций в столице своей.

Слуг своих — чувства — оно посещает и органы: каждый

Под руководством его свое дело бессменно вершит.

Скрыта глубоко в груди сердца святая обитель,

120 Царская цитадель, императорский трон.

Форму оно приняло от огня, этой братской стихии:

Так же вершиной своей сердце схоже с копья острием.

То, что пылает, огнем собственным может обжечься:

Влажные легкие здесь помогают пожар затушить.

Воздуха легче, они мягким кругом сердце обходят,

Жар утишая в груди холодом влажным своим.

Именно здесь неспроста, под родительским кровом согретый,

В пламенном сердце приют найдя, нарождается гнев:

Стоит чему-то задеть слегка сердце, и вот уж по членам

130 Всем разливается он, как в половодье река.

Если ж стреножить его, не смиряется, но умирает,

Словно почуяв ту боль, что придется ему претерпеть.

Мозг — силой влаги, огнем — сердце создано, их же смешеньем

Печень мягкую кровь воздушная создала.

Выпуклой формы она, внутри полая, и диафрагма

Справа, а слева ее селезенка с желудком хранят.

То, что подносит рука ко рту, то, что жуется зубами,

Варит желудок, идет именно в печень потом.

Пищу приняв, она ей придает новый облик, и, крови

140 Цвет обретая, уж та в химус тела превращена.

Вены отсюда бегут, как дорожки, по всем направленьям,

Каждому члену неся должную жидкости часть.

Жидкость, как только пройдет очищение вновь, выбирает

Печень лишь лучшее в ней, пусть и вся она хороша.

Важное дело она поручает затем селезенке:

Кровь избавлять та должна от пороков и грязи любой,

Чтобы лишь чистая кровь, соки чистые только питали

Тело, сеньора их, чтоб аппетит его утолить.

Так и задумано все: котелком пище служит желудок,

150 Поваром — желчь, а следит печень за кухней своей.

С печенью рядом свой дом вожделенье находит с рожденья,

И плоти нашей тиран беспощадный — любовь.

Тела последний предел пах сладострастный венчает,

Тесно примкнувши к нему, скрыто срамное под ним.

Радость, однако, дарит и пользу большую приносит

Труд их, покуда вершим он с должным уменьем и в срок.

Чтоб не окончился век и не прервалось рожденье,

Мира порядок благой хаос чтоб не поглотил,

Гениям дело свое — двум близнецам, как и прежде, —

160 Препоручила навек Фетура, богиня плодов:

Смерть вызывая на брань, брачным бряцают оружьем

Оба, природе самой даруя спасенье и жизнь[322].

Не позволяют они умирать тем, кто смерти подвержен,

Так что не может она человека искоренить.

Член сам выходит на бой против Лахезис, вяжет прилежно

Нити, что злая рука Парки успела рассечь.

В чресла кровь сверху течет, жилище мозга покинув,

Здесь белый цвет обретя и семенем став, наконец.

Жидкость без устали ту производит матерь-Природа,

170 Чтобы в потомстве своем мы облик узрели отцов.

Так, изливаясь в себя самое, выживает природа

Мира, в теченье своем навсегда пропитанье найдя.

Сколько ни стерпит потерь, даже крайней точки достигнув,

Все же не гибнет она в бессчетных смертей череде.

Вовсе не то — человек, он изменчив по разным причинам,

Тленное тело его уходит со смертью навек.

Слаб и беспомощен он, еду ищет повсюду, скиталец,

Жизнь коротает, пока один день не вернет его в прах.

Члены, в которых нужды никакой не бывало у мира,

180 Физис за тем и дала, чтобы жизнь ему облегчить:

Стражем верховным — глаза, уши — отслеживать звуки,

Ноги — по миру ходить, и руки — на все мастера.

Бернард Сильвестр