АСТРОЛОГ
Так заповедал устав, людской управляющий долей,
Чтоб и счастливым всегда повод для скорби иметь[323].
В Риме был рыцарь[324], в сраженье отважен, именьем нескуден,
Силен во граде, счастлив в браке и родом велик;
Речью, рукою, лицом обилен, щедр, благороден;
Верностию и умом твердый, разумнейший муж.
Родом супруга не ниже его, не бедней благонравьем,
Не дряхлее в летах, верностью сходственна с ним;
Полна почтенья, пряма, скромна, не как то бывает,
10 Что у красивой жены в повиновении муж.
Хоть склоняет людей к опасным поступкам роскошство,
Доброму нраву ее не повреждает оно.
Хоть и привычно в младых обитать легкомыслию летах,
Но легкомысленных дел нет за прекрасной женой.
Хоть и прекрасна — чиста: у пригожих сия добродетель —
Редкость[325], но реже того слабый владеет ей пол.
Женской природы порок известный, непостоянство,
И прирожденного ей чужды беспутства грехи;
Неким усильем она с побужденьем простилась несдержным,
20 Даже и о своем поле умея забыть.
Честная так сочеталася с честным, краса с благородством,
Благоразумье с умом, набожность с кроткой душой.
Счастие им улыбнулось, приязнь явила Природа;
Благословенны во всем, кроме потомства, они:
Кроме сего, совершенны, коль жить без детей означает
Лишь в совершенстве своим счастием не овладеть.
Мысль детей обрести, не сбываясь многие годы,
Радости им не дает в прочих Природы дарах,
Всякий иной успех и всякую честь омрачает
30 И заставляет во всем видеть Фортуны вину.
Больше слезят и скорбят оттого, что Природа не против:
Ведь не помехою им бремя ослабленных лет,
Годы она обвинять ледяные старца-супруга,
Он же не может винить хладные члены жены.
В молодость веря свою и в благоволение вышних,
Не оставляет надежд трепетных только жена.
Знать желая точней, какое Судьбы уложенье[326]
Правит надеждой ее, в дом звездочета идет:
Был он способен в звездах открыть богов попеченье,
40 Думу Юпитерову, Парок упрямую мысль,
Ведать Природы дела и глубоко скрытые тайны[327],
Все, что нам явит Судьба и по законам каким.
Астрологического умудренный искусства в занятьях,
Числа пытает он тут (звездами движет число)[328],
На основанье числа за блужданьем планет наблюдает,
Чуткой пометой следя точки и степени их,
Определяет тот миг, в который ведет вычисленья,
И узревает затем, что приключится и как.
«Есть, — говорит он, — есть сын для тебя: я вижу; вот муж твой
50 Праздной утробе твоей плодоношенье дает.
Ликом Парису дитя, душою Ахиллу подобно[329],
Спеси ж ни доблесть ему, ни красота не внушит.
Крез беднее его, Улисс не столько находчив,
Разум держит бразды дел и талантов его.
Меж сужденных удач благоденственной жизни он будет
Граду Ромулову[330] и господин и отец.
А своего отца — но смолкну[331], хоть нудишь и просишь —
Смерти предаст он, зане так он Судьбою ведом.
Это свершится, поверь; тверда Юпитера воля.
60 Нет неясного в том, что мною предречено.
Судьбы и боги тебе то сулят, сулят и светила;
Все решено, коль сулят боги, светила, Судьба».
Горний узнав приговор, домой она идет в сомненье,
Радоваться иль скорбеть[332] должно от оных Судеб.
Риму владыку и смерть породить имущая мужу,
В радости чувствует скорбь, в скорби отраду она.
Видит — забота ее, тревожную, жжет неусыпно —
Муж; он ищет причин; все объясняет она.
Слушает рыцарь, вбирая внимательным и удрученным
70 Слухом кончины своей необычайну судьбу.
«Тяжко, — он молвит, — что к нашим мольбам склонилося небо:
Благость свою оказав, сколь мне Юпитер суров!
Я о сыне просил, и в дети мне дан неприятель;
От исполненья надежд пагубой я угнетен.
Ты, о единая мне отрада[333], любовь и супруга,
Ты, половина моей жизни![334] тебя я прошу:
Тою порой, как дитя зачнет сей гений недобрый
И из утробы твоей выпрянет временный груз,
Нежные чувства забудь, свое позабудь материнство
80 И, сомнений чужда, чадо свое умертви.
Жить коль позволишь ему, то мне, обреченному смерти,
Сим проявленьем любви явишь жестокость свою».
Кончил. Плачут они, но без отлагательства ночью
Вместе лежат; зачала, пухнет утроба ее.
Месяцы, кои устав Природы отвел материнству,
Вышли; в срок, их числом данный, она родила.
Столь божественный вид явился в новорожденном,
Что и вещественный в нем неразличим человек.
Матерь — к младенцу любовь, жена — к супругу питая,
90 Медлит в сомненье, дитя или супруга щадить[335].
Нудит его полюбить ребенок прекрасный и белый,
Мать он смягчает и ей лютою быть не дает.
Милый, казалось, своей улыбавшийся матери[336] гневной,
Словно молил он, чтоб жизнь не отнимали его.
Вид сей мужни мольбы одолел, и любезного сына
Прелестью изгнан был муж из помышлений ее.
Та, что готовилась быть своему исчадью Медеей[337],
Уж материнской любви чует начало в себе.
Милует сына, в своей жестокая нежности, долгий
100 Срок отпуская ему, мужнину жизнь сократив;
Сына, о смерти солгав, отсылает на воспитанье:
Ловким молчаньем ее жалкий обманут отец.
Счастлив в изгнании[338] сын; молоко впивает из чуждой
Груди; внимательная нежность взращает его.
Лета цветущи растут, и с ними приятность взрастает;
Столь он красив, что хвалу и от врага бы стяжал[339].
Имя непросто прибрать, но Отцеубийцею зваться
Мать повелела ему с тайною думой такой,
Чтобы греха трепетал и безумья великого отрок
ПО Чтобы страшился, едва имя заслышит свое.
Как восприяло его младенчество первые чувства,
Внутренний как человек[340] силу ума получил,
Так восприимчивым он рассудком украсился, словно
В полный возраст вошел, зрелые лета познав;
Младости по степеням восходя толковой и скорой,
Сонму философов он общником быть захотел.
Ибо он ведал, звездам и вселенной при самом начале
Семя какое Господь и вещество даровал;
Чин какой был в вещах, какова творенью причина,
120 Связь у стихий какова, в чем изменения их;
Числа отколь истекают, какой устав их связует,
Распоряженьем каким входят в согласье они;
Соотношеньем каким и каким промежутком музыка
Звукам несродным дает и сочетанье и лад;
Семь планетных светил на каком меж собой расстоянье;
Меру обоих небес сведал, обоих морей,
Звездные сведал стези, под звездами судьбы людские,
Нес на себе небеса, чтоб Геркулеса сменить[341].
И, риторические познать желая расцветки,
130 Сжатую, ясную речь он научился держать.
Суть категорий он думой усердной пытал; Аристотель,
Муж божественный, дом в сердце его приобрел;
Всякую боль иль недуг, какие только способны
Тело людское гнести, он научился целить.
Так пространную он в восприимчивом сердце обитель
И в глубоком уме подал искусствам семи[342].
Склонный к Венере толкать покой и праздность, порокам
Близкая, стали боязнь юноше часто внушать,
И, страшась бестревожно вести распутную младость,
140 Службы рыцарской он тяготы взял на себя.
Рьяно предавшись войне, умел он стяжать благосклонность;
Не миновал успех ратных деяний его.
Почести Цезаря он превзошел, Геркулеса свершенья,
Племени Ромулова славой[343] единственной став;
Удаль и сила его взнесли в вышину таковую,
Что он знаменщиком стал Авзонийской страны[344].
Всех превыше властей земных, на самой вершине
Мира боги хотят мужа поставить сего.
Лахесис бьется за то, для того Фортуна трудится[345],
150 Сила Юпитерова делу причастна тому.
Так как чин роковой велит[346] сему совершиться,
К царству такую ему Судьбы открыли стезю.
Так случилось, что град Карфаген, завидуя римской
Славе[347], с войною ступил за авзонийский порог.
Вот квириты орлов выдвигают, злосчастные стяги[348],
И злополучный час сонмы сенатски влечет.
Ибо войско сокрыл во мглистых долинах пуниец,
Чтобы погибель тебе, царственный Рим[349], принести.
Так вот в засаду сенат угодив, под внезапные дроты,
160 В оную пору попасть смог без сражения в плен.