она мне погадает. Взяв мою руку, она начала гадать по моей ладони. Я сказал, что гаданиям не верю. Но она настаивала на своем и заявила, что скажет чистую правду … «Тогда скажи мне: останусь ли я жив в этой войне?» На полном серьезе, всматриваясь в линии на моей ладони, она изрекла: пан лейтенант останется жив, но будет еще несколько раз ранен! Это было в январе 1945 года. В последующих боях я был два раза ранен, в Восточной Пруссии и в Германии. Предсказание ее сбылось.
ВОСТОЧНАЯ ПРУССИЯ. РАНЕНИЕ И ГОСПИТАЛЬ
Там же, на границе Польши и Восточной Пруссии, мне запомнилась выводка коней нашего полка. Выводка для нас была и экзаменом, и праздником. Целые сутки перед выводкой мы чистили и мыли коней, заплетали им хвосты и гривы в косички. Косички расплетали в день выводки, чтобы гривы и хвосты вились как волосы молодой девицы–красавицы после завивки. Не только бойцы, но и ветинструктор, и кузнец взвода хлопотали, каждый по своей части, проверяя здоровье, упитанность и ковку. Каждый боец и командир подразделения отвечали за своих коней перед дивизионной комиссией, проводившей выводку. Коня берегли больше, чем оружие, и выводка составляла не последнюю часть боевого смотра перед наступлением части. Плохо, конечно, когда выводку назначали неожиданно, особенно после длительного марша, да в чужом краю и в сжатые сроки для подготовки.
Так случилось и в этот раз. Приказ о выводке комбат привез из штаба за день до начала самого мероприятия. Мы были на дневке. Мой взвод размещался в небольшом фольварке, в спешке оставленном немецким населением недалеко от границы с Восточной Пруссией. Бойцы кто брился, кто штопал свое обмундирование, подшивал подворотнички, приводил в порядок оружие, орудия и боевые брички. На вечернем совете решали вопрос чистки коней. Комвзвода Зозуля предложил чистить коней всю ночь, а утром, до обеда, дать бойцам отдохнуть. Я же, посовещавшись с моим помкомвзвода и командирами орудий, решил: ночью отдыхать, а утром, на зорьке со свежими силами заняться чисткой коней, отдав должное коноходам, щеткам и скребницам. Проблема была только с белой тройкой ездового Ведерникова. На белых лошадях бросалось в глаза каждое пятно, особенно от навоза. Но Ведерников заявил, что проблем не будет, и на выводке его кони будут не хуже других. Надо сказать, что в этот день наш санинструктор сержант Силютин, облюбовал неподалеку от моего дома кирпичный сарай и натопил его для бани солдат нашей батареи.
Ночь прошла спокойно, если не считать утреннего скандала. На рассвете меня разбудили истошные крики сержанта Силютина, который на чем свет стоит крыл Ведерникова и, войдя ко мне, с возмущением требовал наказать его на всю катушку. Выйдя во двор, я застал Ведерникова выводящим из бани последнего своего коня и молча отмахивающегося от Силютина, как от назойливой мухи.
Оказалось, что Ведерников всю ночь отмывал свою белоснежную тройку в силютинской баньке. Пообещав Силютину примерно наказать виновного и, приказав Ведерникову надлежащим образом убрать и помыть баньку, а также нагреть воды, я направился проверять артиллерийские упряжки. Оглянувшись, заметил, как Ведерников, неспешно, по–хозяйски привязывает своих коней на короткий чембур, чтобы они, не дай бог, не смогли лечь. Я, с одной стороны, был на стороне Силютина, а с другой — в душе хвалил Ведерникова за смекалку. Ветинструктор батареи гвардии старшина Минибаев в очередной раз измерял температуру коням, вставляя под хвост граненые градусники, и привязывал их к хвостам белым бинтом. Проверяя ковку, кузнец взвода поочередно поднимал все четыре ноги коня и зажимал их в своих коленях. Кони пофыркивали, дружелюбно и спокойно реагировали на все эти операции. На выводку мы привели своих коней к полудню и заняли свое место в колонне полка сразу за четвертым эскадроном. Всего коней было у нас на батарее не менее ста голов.
Осматривала коней авторитетная дивизионная комиссия во главе с начальником ветеринарной службы дивизии. Члены комиссии ставили оценки по пятибалльной системе каждому коню — по телу, упитанности, чистке, уходу, поковке и по другим ветеринарным показателям. Офицеры представляли свои подразделения. Каждый конник вел своего коня или по очереди своих коней и, подведя к комиссии, четко поворачивался лицом к голове коня, держа в двух руках растянутый между ними повод, и докладывал: «Конь артиллерийской упряжки, кличка Богатырь …» И так далее.
Члены комиссии осматривали коня и докладывали писарю свои оценки. Кони моего взвода, все 30 лошадей, прошли на отлично, особенно понравились комиссии кони Ведерникова. На солнце они сверкали своей белизной, как сказочные. Но всю обедню чуть было не испортил замыкающий взвода, ездовой брички Слабосиленко. Представляя последнюю лошадь своей тройки, он звонко доложил: «Конь боевой брички, кличка Гитлер!»
Комиссия опешила. Председатель, гвардии полковник, возмущенно заикаясь, закричал:
— ЧТО?! КАКАЯ КЛИЧКА?! ПОВТОРИ! Кто выдумал назвать боевого друга, коня кличкой ГИТЛЕР?! Комвзвода, доложи, какая у коня кличка?!
Я на ходу окрестил его «Найденыш» — настоящую его кличку, по описи, никто не помнил и добавил, что конь трофейный и временно заменяет захромавшую пристяжную брички. Председатель пробурчал:
— Если трофейный, то нечего его и представлять на выводке.
Но, несмотря на это, оценку взводу не снизил. А коня этого мы приобрели в Польше из разбитого нами немецкого обоза и вели за собой как резерв боевых бричек. Его как–то сразу невзлюбили во взводе за его непомерно большую голову, капризный характер и агрессивный нрав. Вдобавок он еще и кусался. За все это бойцы прозвали его Гитлер. Кличка эта пристала к нему, и все забыли его кличку по описи ветинструктора. За отличную подготовку батареи к выводке, несмотря на отдельные замечания во взводе гвардии лейтенанта Зозули, нам была объявлена благодарность в приказе командира полка, гвардии полковника Ткаленко!
В то время когда войска 1–го Белорусского и 1–го Украинского фронта вели Висло–Одерскую операцию, 3–й и 2–й Белорусский фронт начали осуществлять Восточно–Прусскую операцию. Нашему корпусу, имевшему более 140 танков и САУ, в составе 5–й, 6–й гвардии кавдивизии и 32–й Смоленской кавдивизии, поставлена задача: обогнать пехоту на рубеже Ежорец, Прасныш и, действуя в полосе 3–й армии, к исходу 22 января 1945 года овладеть городом Алленштайном (Ольштын), вторым по величине после Кенигсберга городом Восточной Пруссии. Наш 24–й кавполк (в составе 5 г.к.д.) обходным маневром 20 января 1945 года перешел границу Восточной Пруссии в районе Браухвальде, Ной Рамук, что южнее Алленштайна. Наконец–то мы на территории противника, в гитлеровском «волчьем логове»!
17–й гвардейский кавполк нашей дивизии шел в этот день головным. При спуске с возвышенности в долину нам хорошо была видна на снегу темная лента его боевой колонны. Мы шли ВО втором эшелоне. Неожиданно в небе появились наши «илы» И С ходу начали поливать огнем на бреющем полете боевые порядки 17–го полка. И только после наших многократных сигналов ракетами штурмовики перенесли огонь на противника. Летчики, видимо, приняли головной отряд дивизии за немцев, за власовскую кавбригаду. Дороги в Пруссии, как и дальше по всей Германии, хорошие. Но начался сильный гололед. Больно было смотреть, как тяжелые кони артупряжек, скользя на асфальте, покрытом слоем льда, падали и задерживали движение колонны. В подковы коренных лошадей артупряжки «на круг» были ввернуты Н–образные шипы, но при таком сильном гололеде они не спасали от падения. Нужны были острые шипы, хотя бы на подковы передних копыт. Справа от дороги валялись, задрав кверху копыта, убитые арткони 17–го полка. На их подковах четко были видны острые шипы. Вызвав к себе взводного кузнеца, я молча указал ему на убитых лошадей. Он понял меня без слов. Вооружившись своим нехитрым инструментом, он в считаные минуты вывернул из подков убитых лошадей шипы. За короткие минуты остановок колонны кузнец заменил шипы в подковах коренников наших упряжек. Падение лошадей упряжек прекратилось.
Вспомнился мне случай (когда–то прочитанный), что Кутузову один солдат подарил четыре подковы от французских лошадей. Они были без шипов. Начался гололед. Кутузов понял намек смекалистого солдата и, оценив его подарок, изрек: «Этим подарком, Семен Жестянников (так, по–моему, звали солдата), ты подарил мне всю французскую кавалерию!»
К ночи 21 января 1945 г. наш 24–й гвардейский кавполк стал головным в дивизии, а я со своим орудием вошел в состав ГПЗ (головной походной заставы). Очень кстати пришлись нам выданные накануне белые маскхалаты, а точнее комбинезоны. Они, кроме своего основного назначения, надежно защищали нас от холодного ветра, прижимая к ногам полы наших кавалерийских шинелей. Дорога проходила лесом по свежевыпавшему снегу. На лесной поляне появился двухэтажный деревянный дом. В доме не было огня. При тусклом свете зажженных нами бумажных жгутов в большом зале столовой был виден стол с еще не остывшей пищей. Вероятно, это был охотничий дом. Хозяева только что покинули его. Им было уже не до еды.