Не задерживаясь в доме, ГПЗ пошла дальше. Пройдя километров пять, головной дозор наткнулся на немецкий заслон и был обстрелян сильным пулеметным и автоматным огнем. Бойцы ГПЗ спешились и залегли … Чтобы уничтожить пулемет, надо было его видеть, а он строчил короткими очередями в кромешной темноте. Скомандовал орудию: «К бою! По пулемету, гранатой, взрыватель осколочный! Зарядить!»
И, приказав командиру орудия ждать меня, я пополз по–пластунски к пулемету. Маскхалат надежно скрывал меня от противника, и я, чуть ли не вплотную, подполз к пулемету. Уточнив его место, я тем же путем вернулся к орудию. Двух выстрелов было достаточно, чтобы пулемет замолчал. Замолчали и автоматчики. Остальное завершили бойцы ГПЗ. На поле боя остались разбитый пулемет и трупы немецкого заслона. Сбив заслон противника, мы продолжали движение на Алленштайн.
Когда прошли без выстрела еще километров восемь, путь ГПЗ преградили крупные силы противника, укрепившиеся в большом населенном пункте. Завязался бой. В бой подключился и головной отряд (усиленный эскадрон), гвардии старшего лейтенанта Коновалова. Противник, силой до двух батальонов с танками, оказывал сильное сопротивление. Населенный пункт находился на возвышенности. Я с орудием, под прикрытием темноты, остановился на дороге. Для уточнения обстановки мною был послан связной к командиру эскадрона.
Шоссе, на котором остановилось орудие, круто спускалось вниз, к деревне. Головной отряд наступал. В процессе боя загорелось несколько домов, которые своим огнем осветили остальные постройки. На противоположную от нас окраину, освещенную пожарищем, выползли три танка. Мы в темноте. По данным комэска, переданным связным, головной отряд захватил больше половины населенного пункта. Удобного места для огневой позиции нет.
Принимаю решение — уничтожить хорошо освещенные танки противника, развернув орудие, прямо здесь, на шоссе. Расчет, в основном состоящий из нового пополнения, еще не вел боя с танками, хотя на учениях стрелял неплохо. Танки были как на ладони, на расстоянии 500–600 метров.
Командую: «К бою! Подкалиберным по головному танку. Огонь!» Танк был подбит с первого выстрела. Но не успели мы перенести огонь по замыкающему танку, как наше орудие осветило светом как–то сразу вспыхнувшего пожаром ближнего к нам дома. Незамедлительно последовал ответный огонь танков. Разрыв снаряда слева от орудия. Надо срочно менять огневую позицию! Причем это сделать легко: свести и поднять станины, тогда орудие само скатится под горку, в мертвую зону для фашистских танков. Командую: «Отбой! Орудие под горку!» Но молодой расчет дрогнул после первого разрыва снаряда и без команды отступил в кювет. Подбегаю к орудию сам и повторяю команду с добавлением крепкого русского слова.
Расчет подбежал к орудию и начал сводить станины. Как ни странно, но такие не предусмотренные уставом слова в нужный момент действовали безотказно. Еще секунды, и орудие само бы скатилось в безопасную зону. Но время было упущено. Вторым снарядом орудие было выведено из строя. Три бойца расчета получили ранения, один, рядовой Орловский, убит. Все из нового пополнения. Немецкие танкисты умеют стрелять не хуже наших. Подошли основные силы полка. Почувствовав наше превосходство, танки, бросив нами подбитый танк, на предельной скорости сбежали с поля боя.
Осколком снаряда и я был ранен в кисть правой руки с повреждением кости. Подоспевшие санинструкторы начали перевязку и эвакуацию раненых в тыл. Я пытался сам индивидуальным пакетом сделать себе перевязку, но левой рукой это не получалось. Из–за мороза кровь было трудно остановить, да и рука, замерзнув, сильно болела. Мне помогли. Только после второго индивидуального пакета кровь перестала сочиться, а несколько глотков из фляги замполита гвардии майора М.Н. Новикова согрели меня лучше всякой грелки.
Впоследствии, анализируя этот бой, я еще и еще раз убеждался в том, насколько опыт и стойкость расчета обеспечивают без потерь четкое выполнение боевой задачи. Если бы расчет состоял из «стариков», орудие без суеты было бы выведено из опасной зоны. В последующих боях уцелевшие бойцы расчета уже не поддавались секундной слабости, четко и стойко выполняли свои обязанности при дуэли с танками. Сражения с танками противника у нас, за редким исключением, проходили неожиданно, скоротечно, во встречных боях, когда нет времени для выбора и оборудования огневых позиций и огонь приходится вести с ходу. И тут уже кто кого. Происходит дуэль с танками, но право на первый выстрел чаще всего за нами. Но если ты его (танк) не уничтожишь, то он не промахнется и уничтожит тебя и твое орудие. Кроме права на первый выстрел, у нас были и другие преимущества:
Мы защищали свою Родину, они вели захватническую войну.
Мы твердо стояли на земле, они были в железной коробке, начиненной взрывчаткой и горючей смесью.
Нас было трудно заметить, они были на виду (если только танк не в засаде).
Вкратце расскажу о боях нашей дивизии и полка за время моего отсутствия. На рассвете 22 января 1945 года 6–я кавдивизия с запада и наша 5–я кавдивизия с юга начали наступление на второй по величине город Восточной Пруссии — Алленштайн. В конном строю, в необычном боевом порядке, эскадроны повели наступление веером. Впереди каждого из них мчались танки и СДУ. В городе началась паника. Толпы гражданского населения пере мешались с кавалеристами, создавая хаос и беспорядок. Наш 24–й и соседний 23–й кавполки захватили железнодорожную станцию. Один из комэсков обратил внимание на настойчивые звонки телефона. Его ординарец, свободно владеющий немецким языком, снял трубку и услышал запрос с соседней станции: может ли Алленштайн принять воинский эшелон? Комэска приказал передать:
— Станция готова принять эшелон!
Только разоружили охрану, как у семафора раздались паровозные гудки.
— Эшелон прибывает, тов. подполковник. Что будем делать? — подбежал к Ткаленко капитан Масленников.
— Встречать надо, как полагается!
И приказал командиру эскадрона быстро расставить людей вдоль полотна, а конникам старших лейтенантов Олейникова и Коновалова взять все подъездные пути в кольцо. Состав пропустили на станцию и тут же разоружили ошеломленный конвой. Только отогнали эшелон на запасную ветку, как у семафоров вновь раздались гудки. Один за другим прибывали на станцию вражеские эшелоны, их принимали по всем правилам эксплуатации железных дорог. Немцы, служащие станции, проинструктированные должным образом, старались вовсю. Пулеметчики и автоматчики по обе стороны насыпи встречали эшелоны. Охрана, видя такой теплый прием, бросала оружие и сдавалась. Станция работала по–немецки четко и организованно. Добровольцы стрелочники и телефонисты, теперь уже из немцев, — поддерживали связь с соседней станцией. К исходу дня станционные пути были забиты сотнями вагонов. Всего же наши полки захватили, а затем приняли с соседних станций 22 эшелона с 37 паровозами и 1200 вагонами и платформами, груженными боеприпасами, танками, горючим, продовольствием.
За успехи в этом бою наш 24–й кавполк получил наименование «Алленштайнский». 22 января 1945 года Алленштайн был полностью освобожден от фашистов нашим корпусом. Упорными были уличные бои. Во многих домах на чердаках засели снайперы и фаустники. Многих бойцов потерял корпус, но немец потерял и того больше.
За успешные боевые действия в Восточной Пруссии наш 3–й гвардии кавкорпус был награжден орденом Красного Знамени, а нашей 5–й гвардии кавдивизии присвоено наименование Танненбергская. Многие генералы, офицеры, сержанты и рядовые были награждены орденами и медалями, в их числе генерал–лейтенант Осликовский — орденом Суворова первой степени. Наш комдив генерал–майор Чепуркин — орденом Суворова второй степени. Я был награжден орденом Красной Звезды.
в госпитале № 2727 я пробыл с 22 января по 5 марта 1945 года. Размещался госпиталь в польском городке Прасныш. Раны заживали. Один палец руки, где было касательное осколочное ранение, зажил спустя 20 дней. Указательный палец с повреждением кости и сустава заживал дольше. Еще в медсанбате мне хотели его ампутировать, но я не дал согласия. А в госпитале обнадежили меня, заявив, что палец будет работать. Не получилось, несмотря на все старания врачей. Поскольку сустав был разбит и не действовал, палец срастили в согнутом положении. В дальнейшем это мешало мне стрелять из пистолета и владеть шашкой. Сбылись предсказания моей бабушки, когда в детстве она предупреждала меня не показывать пальцем на радугу: палец будет кривой! А я не слушал, смеялся над ее суеверием. Время шло, фронт быстро продвигался на запад. Поступившие к нам сведения говорили о героическом наступлении нашего корпуса уже в Померании.
Так как лечебная гимнастика не помогала выправить мой указательный палец, а время шло, начальник госпиталя удовлетворил мою просьбу о выписке из госпиталя. Но, ссылаясь на какие–то приказы, несмотря на просьбу направить меня в свою часть, мне отказали. Зная о том, что командир полка всегда приветствовал возвращение своих бойцов и офицеров в свою часть, я, недолго думая, раздобыв у ребят по палате синий карандаш, поперек направления размашисто написал: «в свою часть». Поставил крючок, похожий на подпись начальника госпиталя, и стал собираться. Имея теперь три основных документа — удостоверение личности, справку о ранении и направление в часть (не считая аттестатов), я, распрощавшись с ранеными и медперсоналом, направился в путь, на запад, догонять свою часть. Было это утром 5 марта 1945 года. Догнать кавалерию оказалось не так–то просто. Сведения от регулировщиц и КПП на основных прифронтовых дорогах о прохождении наших машин были неутешительными. Весь подвижной состав отдельных корпусов имел свои опознавательные знаки. На моей памяти это была конская голова с номером дивизии, потом подкова с номером дивизии и последний знак — треугольник и номер дивизии. Знаки наносились на автомашинах, танках, бричках и даже на самолетах. По знакам проходящих через КПП машин я ориентировался в моем направлении на запад.