— Здравствуйте, — сказал я. — Нет, зачем же. Дом ведь новый.
Я преодолел еще четыре марша, оставил тумбочку и пошел за кроватью.
— Некоторые сразу ремонтируют, — сказала бабка, когда я с ней поравнялся.
— Вот как! — удивился я. — М-да!..
— Семью перевезете в другой раз? — спросила она, воспользовавшись тем, что кровать моя застряла на площадке.
— Да, — ответил я. — Собственно… видите ли, я — холост.
— Дети — большое беспокойство. Не правда ли? — сказала старушка, когда я спускался за чемоданом.
— Возможно, — пожал плечами я, — не знаю.
— Родители ваши живы? — спросила она во время следующего рейса.
— Частично, — пробормотал я и прибавил ходу, насколько позволяли бьющие по ногам чемоданы.
«Мужайся, старик! — сказал я себе. — Не поддавайся панике. Старушек много, а здоровье одно». Обратно я стремительно съехал по перилам.
— Они живут в деревне? — донеслось мне вслед. Внизу оставались еще корзина с книгами, постель и чайник. Я взял в правую руку корзину, в левую — постель, в зубы — чайник, открыл дверь головой и побежал по лестнице со скоростью четыреста метров в секунду.
— И держат корову? — крикнула бабка, умело рассчитав упреждение.
Я запер дверь на два поворота ключа, отдышался, достал одеяло, разрезал его на полоски и свил веревку. Потом спустился из окна шестого этажа и на первом телеграфном столбе прибил объявление:
«Меняю квартиру со всеми удобствами в центре города на жилплощадь в любом отдаленном районе».
ВСЕВОЗМОЖНЫЕ БЛАГА
Экскурсовод остановился возле кривобокого деревца и стал объяснять, что это исключительная редкость.
Степану Петровичу стало скучно. Он украдкой скосил глаза в сторону и… обомлел. Прямо под ногами, в небольшом круглом бассейне, плавали жирные, золотые караси. Карасей было сковородок на двадцать…
— Товарищ, — вежливо остановил его экскурсовод.
— Я только потрогать хотел, — сказал Степан Петрович, вытирая руку о штаны.
Экскурсия двинулась вдоль по аллее. Не прошли и двадцати метров, как руководитель сказал:
— Обратите внимание: направо — югланс региа…
На чистой полянке, ничем не огороженное и никем не охраняемое, стояло высокое развесистое дерево, усыпанное грецкими орехами — по три рубля за кило.
«Не может быть», — сказал себе Степан Петрович и оглянулся — нет ли где сторожа или собаки.
Потом тронул за рукав экскурсовода, кашлянул и вкрадчиво спросил:
— Я извиняюсь, конечно… Это что… те самые, которые… этого самого?
— Те самые, — ответил экскурсовод, — можно так есть, можно халву делать.
Степан Петрович вернулся и еще раз обошел югланс региа. «Ай-ай-ай! — думал он, пятясь от ствола по спирали. — Это если на базар да килограммами… Два деревца — и вот тебе дорога в оба конца самолетом».
На шестом витке Степан Петрович чувствительно стукнулся обо что-то затылком. Он повернулся и вздрогнул. Непосредственно перед его носом торчали из земли бамбуковые удилища, — по два пятьдесят штука.
«Господи боже мой! — затосковал Степан Петрович. — Всевозможные блага! Под ногами валяются!»
…Экскурсию он догнал в конце аллеи. Спутники его кружком стояли возле какого-то дерева, а экскурсовод интригующе говорил:
— Пожалуйста, товарищи, можете потрогать. Степан Петрович протиснулся в середину. На дереве торчали настоящие полуторарублевые мочалки в доброкачественной зеленой упаковке…
И тут Степан Петрович не выдержал. Он приотстал от экскурсии, торопясь и нервничая, отломил четыре мочалки, завернул их в газету и, не оглядываясь, побежал к выходу из дендрария.
МОИ ДОРОГИЕ ШТАНЫ
Я принес в мастерскую химчистки брюки.
— В покраску? В чистку? — спросила девушка-приемщица и протянула руку.
— Минуточку, — сказал я, прижимая сверток к груди. — Вообще-то, в чистку… Только скажите — это долго, нет?
— Как обычно — десять дней, — ответила девушка. — Но если хотите, можете оформить срочным заказом. Тогда — пять дней.
— Пять ничего. Это меня устраивает. А какие гарантии?
— То есть? — не поняла девушка.
— Ну, чем вы гарантируете, что именно пять, а не шесть или семь?
— Такой срок, — сказала девушка. — Не я устанавливала. Обычно мы его выдерживаем.
— Хм… допустим… Это что же — в субботу можно будеть забрать?
— Да.
— Суббота — короткий день, — намекнул я.
— Ну и что же? — спросила девушка.
— Вдруг не успеете.
— Постараемся, — заверила силы.
— Хорошо, — вздохнул я и отдал брюки. — Только учтите — вы мне обещали.
— Разумеется, — согласилась девушка, кинула туда-сюда штанины и сказала: — Износ — пятьдесят процентов.
— Да вы что! — обиделся я. — Значит, осталось их только выкрасить да выбросить. Пятьдесят!.. Когда же это я успел их так износить?
— Не знаю, — тихо сказала девушка. — Но износ все-таки пятьдесят процентов. Да вы не волнуйтесь. Это ни на чем не отразится. Просто формальность. Так положено.
— Ладно, пишите, — сказал я — Пишите… Вы организация — за вами сила…
Девушка тихонько вздохнула и стала выписывать квитанцию.
— Общее загрязнение, — отметила она.
— Конечно, я топтал их ногами, — буркнул я.
— Вы не так поняли, — снова вздохнув, сказала девушка. — Это значит, нет особых пятен, клякс и так далее. Просто легкое загрязнение. Почти чистые… Посчитайте-ка лучше пуговицы.
— Что, разве теряются пуговицы-то? — встревожился я.
— Мы их отпарываем, — пояснила девушка. — Потом обратно пришиваем. Четыре копейки с пуговицы.
— Четыре копейки! Ничего себе — сервис!.. Раз, два, три… А если какая-нибудь все же потеряется?
— Поставим свою, — сказала девушка.
— Свою?! Хотел бы я знать, где вы ее возьмете? Это же импортные пуговицы, немецкие… пять, шесть, семь… мелкие тоже считать?
— Считайте все.
— Ага… восемь, девять, десять… Интересно, а эта для чего здесь? Никогда ее не застегиваю… Вот черти драповые — понашьют пуговиц с неизвестной целью… одиннадцать, двенадцать… Тринадцать штук. Ужас! На одних пуговицах пятьдесят две копеечки теряю…
Я забрал квитанцию и вышел.
Потом вернулся.
— Так, значит, в субботу? — еще раз переспросил я. — С утра можно прийти или лучше к обеду?
— Можно с утра, — сказала девушка. — Но лучше к обеду.
— А поточнее вы не можете сказать?
— Сейчас не могу, — ответила она.
— Что ж, заскочу завтра, — сказал я.
— Ну, как наши дела? — спросил я, заявившись на другой день. — Что вы на меня смотрите? Не узнаете? Брюки я вам вчера сдал. Серые. Пятьдесят процентов износа, как вы тут мудро установили.
— В производстве, — сказала девушка.
— Ишь ты! — удивился я. — Звучит-то как! Можно подумать, что у вас здесь машиностроительный гигант. В производстве, стало быть. А на какой стадии?
Девушка пожала плечами.
— Тэк-с, — сказал я. — Кстати: если какая-нибудь пуговица все-таки закатится бесследно, я тут в одном магазинчике присмотрел очень похожие. Запишите-ка адрес и как доехать: Юго-Западный поселок, Вторая Газобетонная…
— Да почему же она закатится! — возразила приемщица. — Раньше не закатывались…
— Что было раньше, меня не касается, — сказал я. — Пишите, пишите адрес — пригодится… Вот так-то лучше… Между прочим, вечером вас где найти можно?
— Это для чего еще? — вспыхнула девушка.
— Ну мало ли… Знаете ведь, как бывает: в обед еще ничего неизвестно, а к вечеру, глядишь, что-нибудь и прояснилось.
— Вечером я пойду в театр, — сказала она.
— Вы — в театр, — вздохнул я. — А мне, по вашей милости, не до театра. Ближайшие пять дней. А то и все десять…
Поздно вечером я все-таки дозвонился к ней — разыскал домашний телефон через справочное бюро.
— Какие новости? — спросил я. — Пока никаких? Жаль, жаль… А я тут кино смотрел по телевизору. Фитиль. Знаете ли, история, аналогичная моей. Тоже сдал человек в химическую чистку брюки, а получил обратно одну штанину. Что? У вас так не случается? Обе штанины будут на месте? Ну, посмотрим, посмотрим. Завтра зайду — поинтересуюсь…
Назавтра, когда я зашел в мастерскую, приемщицы там не оказалось. Вместо нее за барьерчиком сидел маленький грустный инвалид.
— Папаша, — обратился я к нему. — Тут раньше девушка была…
— Была-была, — сказал инвалид. — Была, а теперь сплыла.
— Обедает? — спросил я.
— Может, и обедает, — хмыкнул инвалид. — Кто же ее знает.
— Уволили? — сообразил я.
— Сама ушла, — сказал инвалид и горестно моргнул глазами. — Доел ее тут один гад… из клиентов… Какого работника потеряли! Можно сказать, на ней вся мастерская держалась. Теперь опять начнем штаны населению дырявить да пуговицы терять…
КОШМАРНЫЕ ВЕЩИ
На сочинском пляже разговаривали две дамы.
— Сидел он, сидел на волноломе, — говорила первая дама. — Потом махнул рукой приятелю, нырнул — и готов. На четвертый день поймали возле Мацесты…
— Кошмар! — округлила глаза вторая. — Один мой знакомый, стоматолог, я у него зубы лечила, в прошлом году перевернулся на лодке. Лодку вытащили, а его по сей день ищут. И если бы плавать не умел. А то чемпион каких-то там игр, неоднократный.
— Ужас! — сказала первая дама. — Это у него судороги. Наплюйте мне в глаза. На Ривьере утонула целая семья. Между прочим, я их хорошо знала. Первым стал тонуть отец. Мать попыталась его спасти — и туда же. За мать схватился сын, за сына — жена сына, за нее — их дочка, за дочку — внучка. Ни один не вынырнул, можете себе представить — у всех судороги.
— Боже мой! — простонала вторая. — Куда спасатели смотрели!
— Хороши спасатели! — возмущенно фыркнула первая дама. — Да вы знаете…
И тут она рассказала действительно жуткую историю. У одного профессора, отлично знакомого даме, эти спасатели украли молодую жену. Подплыли на четырех лодках, сказали два слова и — с приветом.
— Вообразите себе, эта нахалка, когда ее нашли, не захотела вернуться, — сказала она. — Профессор, понятно, камень на шею и…