У Питера неприятно засосало под ложечкой.
Ничего, он еще не таких вокруг пальца обводил. Этим евреям-врачам только кажется, что они знатоки человеческих душ. И Питер улыбнулся Тушканчику своей самой обезоруживающей улыбкой.
И именно эта улыбка оказалась последней каплей для доктора. Тушканчика сразу насторожило поведение старого пациента. У него, как у всякого хорошего врача, была прекрасная профессиональная память – он немедленно вспомнил всю медицинскую карту этого Питера-Павла и свой диагноз. И еще он помнил, что у этого парня была какая-то особая нравственная аномалия в сердце и в голове – стрелки компаса там метались, утрачивая какую бы то ни было систему координат. Он был из тех, о которых говорил старый психиатр Освальд Бумке: «Не надо списывать на патологию все мерзости нормы».
Что он здесь делает?! В столь «враждебной» ему среде? И это победоносно-снисходительное выражение лица сумасшедшего, вообразившего себя Мессией. И бегающие при этом глаза. А как он вздрогнул всем телом и напрягся, узнав своего врача. И затравленно оглянулся на что-то в углу.
Тушканчик, проследив за взглядом, обнаружил там аккуратно прислоненный к стене черный музыкальный футляр. Ну да, кажется, его больной играл на каком-то инструменте. Но зачем он притащил его сюда? Собирается выступить перед больными детьми? Но это должно противоречить всей его натуре, его столь тщательно выстроенной теории о ненужности «неполноценного человека». В самой теории не было ничего нового, но в голове, затуманенной болезнью и ненавистью, она могла обернуться чрезвычайной опасностью. Особенно в данном контексте.
И Тушканчик интуитивно двинулся в сторону футляра. Питер немедленно сделал несколько нервных шагов ему наперерез. Это только убедило доктора в его подозрениях. Он ускорил шаг. Через мгновение они вместе оказались в злополучном углу.
– Здрасьте, доктор! – прошипел Питер, едва сдерживаясь, чтобы не сомкнуть на этой тонкой шее свои железные пальцы. – Какая встреча! Вы что тут делаете?!
– То же, что и все остальные. А вы? Это ведь совсем не ваша среда. Это ваш инструмент? Можно поинтересоваться, что там?
– Саксофон, – усмешка Питера была скорее испуганной, чем ироничной. – Щас сыграем! – Это прозвучало уже совсем угрожающе. – Вам понравится.
Один глаз Питера при этом страшно закосил, став похожим на глаз лошади, решившей во что бы то ни стало сбросить всадника.
– Разрешите взглянуть? – Тушканчик решительно потянулся к футляру.
– Ни в коем случае, – встал между ним и футляром Питер. – Идите-ка отсюда подобру-поздорову.
Питер надеялся, что голос его звучит грозно и убедительно. Тушканчик же услышал в его тоне нотки истеричности.
– И чем скорей, тем лучше. Шкуру свою спасайте.
– Придется предупредить охрану, – тихо произнес Тушканчик. – И тогда вам конец.
Потом Тушканчик осознал, что это было ошибкой. Нельзя было предупреждать вооруженного человека. Нужно было сделать это дискретно, не вступая ни в какие переговоры с террористом. Но у доктора не было опыта общения в таких чрезвычайных обстоятельствах. Он надеялся спугнуть убийцу. А в результате только ускорил события.
Питер понял, что дальше медлить нельзя, это было равносильно срыву всего плана. Он привлек доктора к себе, как если бы хотел поведать ему что-то очень интимное, на ухо, и с силой ударил кулаком в живот. Тушканчик, тихо охнув, согнулся в три погибели. Стоящие рядом люди ничего не поняли, решив, что человеку просто стало плохо. Несколько человек поспешили ему на помощь, не обратив никакого внимания на Питера.
И тут Питер рванулся вперед – лицо пылало бессмысленной яростью, невидящие глаза налились кровью, щеки посерели, челюсть отвисла, как у припадочного, рот свела risus sardonicus.[12]
Он схватил футляр и, расчехлив его дрожащими руками, вытащил оттуда автомат.
– Всем на пол! – проорал он срывающимся в истерику голосом и выстрелил в воздух.
Раздался пронзительный женский визг, предупреждающие крики, началась паника. Часть собравшихся, давя друг друга и расталкивая локтями, бросилась к выходу. Другая часть растерянно осталась стоять на месте, беспомощно озираясь.
– Я сказал – на пол! И руки за голову! Если кто-нибудь двинется, расстреляю всех.
Вот он, этот самый счастливый момент в его жизни, пронеслось в голове Питера. Он обладал полной, абсолютной властью над этими людьми. Они, как черви, ползали у его ног. Он чувствовал себя всесильным – вокруг были сплошные твари.
И он еще раз дал залп в воздух.
Во всей этой неразберихе только дети ничего не поняли, решив, что это часть праздничного спектакля. Воспитатели тянули их за руки, пытаясь заставить лечь на пол. В ответ они только радостно повизгивали, устроив веселую суматоху.
Карл, несмотря на увлекательную беседу со своей будущей тещей, краем глаза по привычке наблюдал за всем происходящим в зале. Он заметил, что Тушканчик двинулся в их сторону, а нервный молодой человек, стоявший рядом, двинулся ему наперерез. Затем оба с напряженными лицами отправились в дальний угол, где Карл разглядел прислоненный к стене музыкальный футляр – к нему-то доктор и молодой человек и направлялись почти бегом. Потом между ними случилась небольшая потасовка. Карлу даже показалось, что молодой наглец ткнул Тушканчика в живот, и последний, схватившись за сердце, начал оседать на пол.
Карл, извинившись перед своими дамами, поспешил к месту происшествия. И тут он увидел, как парень схватил футляр и, раскрыв его в одно быстрое нервное движение, выхватил оттуда автомат Калашникова. В следующее мгновение с искаженным от злобы лицом он заорал: «Всем на пол!» и сделал несколько беспорядочных выстрелов, в основном в воздух.
Карл от неожиданности застыл на мгновение, но в следующую же секунду бросился к убийце. Но к сожалению, он тут же понял, что находится от него достаточно далеко. И в тот же миг Карл увидел в двух шагах перед собой непонятно откуда появившуюся Анжелу. Карл видел ее со спины – она, раскинув руки в стороны, шла прямо на стрелявшего.
Девочка сразу поняла все. Вернее, не поняла, а почувствовала угрозу, исходящую от стреляющего человека. И угроза эта была смертельной. Для ее только что обретенной мамы. Для обожаемой малышни. Для Карла. Для Томки. Для всех остальных людей, которые так старались устроить им этот праздник. И Анжела, высвободившись из рук матери, судорожно сжимавшей ее в объятиях, пошла в сторону Питера.
Она шла, улыбаясь и раскинув руки – то ли для объятий, то ли защищая тех, кто оставался за ее спиной. Шла молча, мягко переступая своими короткими ножками и чуть высунув от усердия язык. Девочка неотрывно смотрела на человека, от которого исходила угроза. Глаза в глаза. И видела в этих глазах животный страх и бешенство разъяренного зверя.
Питеру показалось, что к нему приближается какое-то дьявольское отродье с гнусной улыбкой на губах, дразня его трепещущим в алой пасти языком.
– Стой! – взвизгнул он, направив на девочку автомат. – Стой, Сатана, я стреляю!
Но девочка шла и шла, не сводя с него своих раскосых глаз, все с той же молчаливой странной улыбкой на губах. И с раскинутыми в стороны руками. Приблизившись к Питеру, она сначала молитвенно сложила руки на груди, потом протянула правую руку к его лицу, как если бы хотела прикоснуться к щеке.
– Не надо, – попросила она тихим голосом. – Прости… Пожалуйста… Они хорошие…
И тут Питер, затрясшись всем телом и завизжав на ультразвуке, как свинья, которой перерезают глотку, выстрелил ей прямо в грудь.
Девочка пошатнулась, но удержалась на ногах.
– Прости… – еще раз прошептала она.
– Вот тебе! – кричал Питер, подпрыгивая и кружась на месте как в пляске святого Витта. – Получай!!! – И он стрелял и стрелял не глядя, пока не свело палец, которым он жал на курок.
Девочка упала, окровавленная, прямо к его ногам. Она не почувствовала ни боли, ни страха. «Боженька, – прошептала она беззвучно, – когда мы увидимся, я Тебе все-все расскажу о маме». И девочка тихо закрыла глаза.
Улыбка так и не сошла с ее лица.
Карл, в несколько прыжков преодолев расстояние между ним и Питером, бросился на безумца.
Заметив мчащегося на него разъяренного, как бык, банкира, Питер успел выстрелить в его сторону. Пуля раздробила Карлу плечо, но не остановила его в яростном броске. Карл схватился за автомат и дернул его изо всех сил на себя. Но Питер вцепился в оружие судорожной мертвой хваткой и пальцев не разжал. Карл, также не расцепляя рук на «калашникове», изо всех сил двинул Питеру коленом в пах. Питер, отпустив наконец ствол, скрючился от боли. Но почти тут же выпрямился и, боднув Карла головой в подбородок, попытался вырвать из его слабеющих рук автомат. Левая рука Карла повисла как плеть, но он, окровавленный, из последних сил ухватился правой рукой за смертоносный ствол, почти повиснув на нем всем своим весом.
В этот момент раздались другие выстрелы, от самой двери – это вбежавший охранник прошил спину Питера вдоль и поперек.
Питер удивленно уставился на алые расплывающиеся пятна на своей белоснежной рубашке. Боль обожгла его. Но тут же отступила перед другим потрясением – Питер ощутил тот самый первозданный страх, который человек ощущает при рождении и перед смертью. И страх этот был невыносим. Он обмочился. Руки его окончательно отпустили ставший бесполезным автомат. Ноги подкосились, и он рухнул на колени. Голова Питера запрокинулась, взгляд пытался проникнуть куда-то ввысь, сквозь потолочный купол, как бы надеясь заглянуть туда, куда ему предстояло вот-вот уйти. Однако вместо вечности его взору предстали плавающие в воздухе ненавистные лица детей. Они улыбались, корчили гримаски, хмурили брови и очень осмысленно всматривались… всматривались в агонизирующего Питера. «Они победили… – было последней мыслью Питера. – Все было напрасно…»
Приблизившись, охранник сделал контрольный выстрел в голову. Потом в полицейских сводках говорилось о двух погибших и нескольких легко раненных. Кроме девочки, жертвой убийцы оказалась никому не известная женщина в красных лакированных «лодочках» на высоких шпильках. Полицейские продержали ее в морге положенный срок, но опознать тело никто так и не явился. Пришлось захоронить его в общей могиле, как неопознанное.