Палачи разминали, терли, растягивали прозрачную ткань. Еще одна вспышка голубого света – еще один приступ отчаянного верещания; таупту неподвижно расслабился на решетке. Палач удалил прозрачный мешок и осторожно унес его. Двое других таупту отстегнули хомуты и бесцеремонно уложили потерявшего сознание узника на пол. После этого они схватили одного из читумихов и бросили его на решетку. Его руки и ноги зажали в хомуты – растянувшись плашмя, читумих пускал пену изо рта и в ужасе пытался вырваться из пут. Принесли невесомо плывущую в воздухе прозрачную ткань и облачили в нее голову и плечи читумиха.
Пытка возобновилась… Через десять минут читумиха, с бессильно повисшей головой, отнесли в сторону и уложили у стены.
Апиптикс протянул дрожащему Берку очки: «Взгляни на очищенного читумиха. Что ты видишь?»
Берк взглянул: «Ничего. На нем ничего нет».
«А теперь посмотри сюда. Скорее!»
Берк повернул голову, чтобы взглянуть в зеркало. Что-то плотное и пышное вздымалось у него над головой. Огромные глаза выпучились рядом с шеей. В очках что-то мелькнуло, и видéние исчезло. Зеркало затуманилось. Берк сорвал очки. В чистом гладком зеркале отражалось только его посеревшее лицо. «Что это было? – прошептал Берк. – Я что-то видел…»
«Это был нопал, – сказал Апиптикс. – Ты застал его врасплох». Апиптикс взял очки. Двое таупту схватили Берка и понесли его, вырывающегося и брыкающегося, к металлической решетке. Обнажив его руки и ноги, таупту пристегнули его к прутьям. Краем глаза Берк успел заметить злобную, бесконечно ненавистную физиономию Пттду-Апиптикса, после чего волна невыносимой боли пронеслась по его позвоночнику.
Закусив губы, Берк пытался повернуть голову. Еще один взрыв голубого света, еще один спазм боли – Берку казалось, что палачи стучали молотками по его обнаженным нервам. Шейные мышцы растянулись, он уже не мог ничего слышать – не слышал даже свои собственные вопли.
Вспышки прекратились; остались только руки в белых перчатках, разминавшие пленку, и сосущее жгучее ощущение – такое, словно затвердевший струп срывали с заживающей раны. Берк пытался биться головой о прутья решетки и стонал, мучимый агонией истязания на чужой, дьявольской, черной планете… Вспыхнул невыносимый голубой разряд; с Берка что-то стягивали, срывали, будто вытаскивая позвоночник из тела. Охваченный глубокой, безумной яростью, Берк потерял сознание.
V
Берк чувствовал легкое головокружение – такое, словно его опьянили эйфорическим наркотиком. Он лежал на низком упругом коврике в камере, похожей на ту, где его содержали раньше.
Он подумал о последних моментах сознательного существования – об истязании на решетке – и приподнялся, испуганный диким воспоминанием. Дверь была открыта, ее никто не охранял. Берк напряженно смотрел в коридор – мысли о возможностях побега обгоняли одна другую. Он начал вставать – и услышал шаги. Возможность была потеряна. Берк снова улегся на коврик.
В дверном проеме стоял и наблюдал за Берком Пттду-Апиптикс – жесткий и массивный, как чугунная статуя. Через несколько секунд Берк медленно поднялся на ноги, готовый почти ко всему.
Пттду-Апиптикс приблизился. Берк следил за ним с тревожной враждебностью. Тем не менее… Был ли это действительно Апиптикс? Он казался прежним; на нем был шлем с шестью шипами, коробка аппарата-переводчика висела у него на груди. Это был Пттду-Апиптикс – и все же это был не он, что-то изменилось в его внешности. Он больше не казался воплощением зла.
Коробка-переводчик произнесла: «Следуй за мной. Тебе дадут поесть, и я тебе кое-что объясню».
Берк не находил слов; судя по всему, личность его похитителя полностью изменилась.
«Ты в замешательстве? – спросил Апиптикс. – Для этого есть основательные причины. Пойдем».
Ошеломленный Берк последовал за ним в большое помещение, служившее трапезной. Апиптикс жестом пригласил его сесть, подошел к раздаточному аппарату и вернулся с мисками бульона и печеньем из темной субстанции, напоминавшей прессованный изюм. «Вчера этот ксаксан меня пытал, – думал Берк. – Сегодня он играет роль гостеприимного хозяина». Берк внимательно рассмотрел бульон. Он не был брезглив в том, что касалось еды, но пища на чужой планете, приготовленная из неизвестных ингредиентов, не возбуждала у него аппетит.
«У нас синтетическая пища, – сказал Апиптикс. – Естественные продукты обходились бы слишком дорого. Ты не отравишься – наши метаболические процессы сходны».
Берк отбросил опасения и попробовал бульон. Он оказался довольно-таки безвкусным – отвращения не вызывал, но и приятным его нельзя было назвать. Берк ел молча, краем глаза наблюдая за Апиптиксом. Никакое внезапное – и, возможно, иллюзорное – улучшение манер ксаксана не оправдывало нелицеприятный характер его действий: напротив Берка за столом сидел убийца, похититель и палач.
Апиптикс покончил с трапезой, поглотив бульон и печенье поспешно и неизящно, после чего выпрямился на скамье, словно погруженный в мрачные размышления, ощупывая Берка глазами. Берк отвечал ему угрюмым взглядом, вспоминая увеличенную фотографию головы осы, которую он когда-то видел. Глаза осы – выпученные, жесткие, фасетчатые, неподвижные, походили на глаза ксаксанов.
«Само собой разумеется, – заметил Апиптикс, – что ты озадачен и возмущен. Ты совершенно не понимаешь, чтó с тобой происходило. Ты спрашиваешь себя: почему я выгляжу сегодня не так, как вчера. Не правда ли?»
Берк признал правоту своего похитителя.
«Разница не во мне – она в тебе. Взгляни! – Апиптикс указал наверх. – Посмотри в воздух».
Берк посмотрел на потолок. У него перед глазами плавали темные пятнышки; он несколько раз моргнул, чтобы от них избавиться. Ничего не заметив, он вопросительно взглянул на Апиптикса.
Тот спросил: «Что ты видел?»
«Ничего».
«Посмотри снова, – Апиптикс указал пальцем. – Вот туда».
Берк посмотрел, вглядываясь сквозь размытые полоски и пятна, плававшие в глазах. Сегодня они особенно ему досаждали. «Я не вижу…» – он запнулся. Ему показалось, что он заметил уставившиеся на него совиные глаза. Когда он попытался снова их найти, они помутнели и рассеялись, превратившись в плавающие пятнышки.
«Продолжай смотреть, – сказал Апиптикс. – Твой ум еще не подготовлен. Через некоторое время ты их будешь четко различать».
«Кого?»
«Нопалов».
«Но вокруг никого нет».
«Разве ты не видишь призраков, неосязаемые формы? Землянину легче – гораздо легче – замечать нопалов, чем ксаксану».
«Я вижу пятнышки перед глазами. Больше ничего».
«Внимательно наблюдай за пятнышками. Вот за этим пятнышком, например».
Не понимая, каким образом Пттду-Апиптикс мог замечать пятнышки, плававшие у него в глазах, Берк изучил воздух над столом. Пятнышко, казалось, сфокусировалось, сконцентрировалось: снова на него уставились угрожающе выпученные глаза; Берк заметил в них мелькающую, трепещущую перемену оттенков. Он воскликнул: «Что это? Гипноз?»
«Это нопал. Несмотря на все наши усилия, нопалы заполонили Иксакс,. Ты больше не голоден? Пойдем, теперь ты снова пронаблюдаешь за тем, как очищают читумихов».
Они вышли наружу, в заполненное ливнем черно-серое пространство – на этой планете дождь, по всей видимости, шел почти непрерывно. Среди развалин блестели лужи, бледные, как ртуть; зазубренные горы скрылись за пеленой низких туч.
Не обращая внимания на дождь, Пттду-Апиптикс решительно направился к загону для читумихов. Там остались только две дюжины узников. Они смотрели сквозь покрытую каплями воды сетку ограждения глазами, полными ненависти – и теперь они ненавидели не только Апиптикса, но и Берка.
«Последние из читумихов, – заметил Апиптикс. – Посмотри на них снова».
Берк пригляделся к фигурам за сеткой. Воздух над головами читумихов помутнел. В нем плавали… Берк испуганно вскрикнул. Теперь он безошибочно различал оседлавших читумихов странных, ужасных наездников, прилепившихся к их шеям и черепам с помощью желеобразных ластов. Над головой каждого читумиха дерзко топорщилась щетинистая грива с темным мохнатым выростом, по форме напоминавшим мяч для игры в регби. Между ушами существа, похожими на человеческие, выпучились два шара, очевидно выполнявшие функции глаз. Если это были глаза, они сосредоточились на Берке с вызывающей ненавистью, характерной для физиономий читумихов.
Берк обрел дар речи. «Кто они? – глухо спросил он. – Нопалы?»
«Да, нопалы. Мерзкие паразиты». Апиптикс обвел небо широким жестом: «Ты увидишь других – их много. Он летают над нами, им не терпится к нам прилепиться. А нам не терпится избавить от них всю планету».
Берк разглядывал небо. Если в нем летали нопалы, их трудно было заметить за завесой дождя. Нет, там кто-то был! Берку показалось, что он заметил одну из тварей, плывущую по воздуху подобно медузе в морской воде. Эта особь, судя по всему, была мелкой и недоразвитой – ее щетина была не такой густой, как у паразитов на головах читумихов, а ее глаза – если это были глаза – выглядели, как пара лимонов. Берк моргнул, растирая лоб ладонью. Нопал исчез – в небе не осталось ничего, кроме холодного сырого ветра и рваных туч. «Это реальность или игра воображения?» – спросил он.
«Нопалы существуют. Следовательно, они реальны. Разве это не так в любом уголке Вселенной? Но если ты спросишь, из чего они сделаны, я не смогу тебе ответить. Война отнимала у нас все время и все силы больше ста лет – у нас не было возможности как следует их изучить».
Пригнувшись, чтобы дождь не летел прямо в лицо, Берк повернулся к узникам-читумихам. Раньше он считал их вызывающую готовность к сопротивлению благородной; теперь они казались ему грубыми, вульгарными существами. Странно! А таупту, вызывавшие такое отвращение у заключенных? Берк думал о том, что Пттду-Апиптикс похитил его, нарушив весь устоявшийся порядок его жизни, и к тому же убил Сэма Гиббонса. Трудно было испытывать к такому существу какие-либо теплые чувства – тем не менее, отвращение Берка поубавилось, и к неприязни прибавилось нечто вроде неохотного восхищения. Таупту были суровы и жестоки – но их бескомпромиссная решимость расправиться с паразитами теперь встречала в Берке понимание.