Пттду-Апиптикс, стоявший ближе к челноку, поманил их решительным жестом: «Пойдем, нам предстоит последнее великое свершение: мы должны уничтожить нопалов».
«Это не так уж просто», — осторожно заметил Берк.
Апиптикс широко развел руки в стороны, сжав кулаки — каждая костяшка его пальцев превратилась в белую костяную шишку: таким образом ксаксаны выражали восторг или торжество. Тем не менее, голос, доносившийся из коробки-переводчика, оставался ровным и бесстрастным: «Так же, как у гхырра, у них должны быть аналоги в обычной вселенной. Вы легко обнаружили гхырра — вы сможете найти нопалов».
Берк покачал головой: «Из этого не выйдет ничего хорошего. Нужно придумать что-нибудь другое».
Апиптикс резко опустил руки и присмотрелся к Барку топазовыми глазами-окатышами: «Не понимаю. Мы обязаны победить в этой войне».
«В этой войне замешаны две планеты. Мы обязаны учитывать интересы обеих планет. Для людей внезапное уничтожение нопалов обернется катастрофой. Наше общество основано на взаимодействии индивидуальностей, конфиденциальность мыслей и намерений играет огромную роль. Если каждый человек неожиданно обретет способность к псионному восприятию, наша цивилизация превратится в хаос. Естественно, мы не хотим подвергать нашу планету такой катастрофе».
«Ваши предпочтения несущественны! Нам был нанесен огромный ущерб, и вы обязаны выполнять наши указания».
«Мы не обязаны выполнять неразумные, безответственные приказы».
Ксаксан задумался: «Ты слишком много себе позволяешь. Ты понимаешь, что я могу заставить тебя подчиняться?»
Берк пожал плечами: «Возможно».
«Вы согласны терпеть этих паразитов?»
«Не бесконечно. На протяжении многих лет мы либо истребим их, либо сделаем их социально полезными. Перед тем, как это случится, нам потребуется время, чтобы приспособиться к существованию псионного мира. Еще одно соображение: на Земле мы участвуем в нашей собственной войне — в так называемой «холодной войне» против особенно отвратительной формы порабощения. Псионное восприятие позволило бы нам легко победить в этой войне, почти не проливая кровь — что было бы выгодно всем заинтересованным сторонам. В данный момент мы ничего не выиграем и все потеряем, если сразу уничтожим всех нопалов».
Бесстрастный голос ксаксанской коробки-переводчика стал почти язвительным: «Как ты заметил, затронуты интересы двух планет».
«Совершенно верно. Уничтожение нопалов нанесет Иксаксу такой же ущерб, как Земле».
Апиптикс удивленно откинул голову назад: «Нелепость! Ты ожидаешь, что после ста двадцати лет борьбы с нопалами мы остановимся, почти достигнув своей цели?»
«Вы одержимы нопалами! — сказал Берк. — Вы забыли о том, что развязали войну под влиянием гхырра?»
Апиптикс отвернулся, глядя на мрачный пруд: «Гхырра больше нет. Нопалы остались».
«Что весьма кстати, так как нопалов можно давить, используя их в качестве защитных оболочек — предохраняющих как от нопалов, так и от других паразитов, обитающих в паракосмосе».
«Гхырр уничтожен. Теперь мы уничтожим нопалов. После чего нам больше не потребуется защита».
Берк отозвался саркастическим смешком: «Мои нелепости не идут ни в какое сравнение с твоими!» Берк указал на небо: «Там миллионы миров — таких, как этот. И ты думаешь, что гхырр и нопалы — единственные существа, населяющие паракосмос?»
Апиптикс втянул голову, как испуганная черепаха: «Там есть другие?»
«Смотри сам».
Апиптикс застыл, стараясь воспринять паракосмос: «Я вижу непонятные формы. Одна из них... Мерзкое, злобное существо!» Ксаксан взглянул на Тарберта, напряженно смотревшего в небо, и повернулся к Берку: «Ты видел эту тварь?»
Берк тоже взглянул на небо: «Я вижу нечто напоминающее гхырра... У этого существа округлое, вздувшееся тело, два больших глаза, горбатый клюв, длинные щупальца...»
«Да. Я его вижу, — Апиптикс помолчал. — Ты прав. Нопалы нужны для защиты. Как минимум, временно. Пойдем, пора возвращаться».
Он промаршировал к челноку вверх по склону холма. Берк и Тарберт стали подниматься за ним.
«Ты здорово изобразил гигантского осьминога, — заметил Берк. — Я даже испугался»
«Сначала я хотел представить себе китайского дракона, — отозвался Тарберт. — Но осьминог, конечно, выглядит правдоподобнее».
Берк задержался, изучая паракосмос: «На самом деле мы его не обманываем. Должны быть другие паразиты, такие, как гхырр и нопалы. Кажется, я вижу нечто в этом роде — очень далеко... Что-то вроде клубка копошащихся червей...»
«На сегодня с меня хватит адских тварей! — с неожиданной горячностью заявил Тарберт. — Вернемся домой и напугаем до смерти коммунистов!»
«Благородная мысль! — согласился Берк. — Кроме того, в багажнике моей машины — сто килограммов золота».
«Кому нужно золото? Мы — ясновидящие! Мы можем запросто обчистить кошельки всех владельцев казино в Лас-Вегасе. Наша система — вне конкуренции!»
Космический челнок воспарил над поверхностью древней планеты, поднимаясь по диагонали над гигантской расщелиной, расколовшей ее поверхность и зиявшей неизмеримыми глубинами. Взглянув в эту пропасть, Берк увидел, как из нее поднимались взъерошенные щетинистые силуэты — один за другим они перемещались в паракосмическом пространстве, устремляясь к искаженному, но знакомому аналогу сферы, сиявшему зеленовато-желтым светом.
«Старый добрый Нопалгарт! — сказал Берк. — Мы скоро вернемся».
Узкая земля
Jack Vance. The Narrow Land, 1966.
В верхней части мозга Эрна соединились два нерва; он осознал себя, ощутил темноту и тесноту. Ощущение было неудобным. Напрягая конечности, он уперся ими в скорлупу — скорлупа сопротивлялась давлению во всех направлениях, кроме одного. Он пинался, бодался и в конце концов пробил брешь. Стесняющее давление ослабло. Извиваясь, Эрн стал царапать когтями пленку мембраны, разорвал ее — и тут же почуял неожиданно неприятный запах выделений — чужих, не своих. Чужак рывком повернулся, пытаясь достать Эрна. Эрн отпрянул, отбиваясь от нащупывающих конечностей соседа, казавшихся угрожающе сильными и массивными.
Наступил период бездействия. Каждый из двоих ненавидел другого: они были похожи, но слишком отличались. Через некоторое время схватка возобновилась: маленькие существа дрались, издавая едва слышные писк и чириканье.
В конечном счете Эрну удалось задушить противника. Стараясь отделиться от него, он обнаружил, что ткани срастались — Эрн и его сосед становились одним организмом. Эрн расширился, обернул собой побежденного и слился с ним.
Эрн немного отдохнул, изучая возможности сознания. Стеснение снова становилось нестерпимым. Эрн опять принялся брыкаться и упираться, пробивая новую трещину, и скорлупа распалась.
Эрн выкарабкался в толщу мягкого ила, поднялся к поверхности и взглянул наверх, в заполненную слепящим светом сухую, едкую пустоту. Сверху послышался пронзительный крик. К нему стремительно спускалась огромная тень. Эрн отпрыгнул и уклонился от хватки двух щелкающих черных когтей. Лихорадочно шлепая по илу, он соскользнул в прохладную воду и погрузился в нее.
В воде обитали другие существа; со всех сторон Эрн замечал их расплывчатые формы. Некоторые походили на него: бледные мальки с выпученными глазами, узкими черепами и пленочными полупрозрачными гребешками. Другие были крупнее, с отчетливо развитыми ногами и руками, с жесткими гребнями и прочной, серебристо-серой шкурой. Эрн встрепенулся, проверяя движения конечностей, и поплыл — сначала осторожно, потом уверенно. Он почувствовал голод и стал есть — личинок, узелки-наросты на корнях тростников, всякую мелочь.
Так началось детство Эрна; мало-помалу он научился разбираться в условиях подводного мира. Течение времени не поддавалось измерению — под водой не было вех, позволявших вести отсчет каких-либо циклов, здесь полумрак не прерывался ни светом, ни тьмой, здесь ничто не менялось, кроме самого Эрна, продолжавшего расти. Единственными примечательными событиями на морском мелководье были трагедии. То и дело игривый малек увлекался и опрометчиво заплывал слишком далеко от берега — течение подхватывало его и уносило под пелену грозовых туч, в штормящее море. Птицы-броненосцы время от времени уносили несмышленых мальков, плескавшихся на поверхности. Страшнее всех было чудище, таившееся в придонной трясине: безжалостная тварь с длинными руками, плоской мордой и четырьмя костными гребнями на черепе. Однажды Эрн едва не стал его жертвой. Чудище подкралось под корнями болотных тростников и набросилось на Эрна. Предупрежденный внезапным возмущением воды, Эрл отпрянул в последний момент — коготь чудища успел оцарапать ему ногу. Тварь пустилась вдогонку, испуская идиотские призывные звуки, но тут же бросилась в сторону, поймала одного из сверстников Эрна и опустилась на дно, чтобы прожевать добычу.
Когда Эрн вырос настолько, что хищные птицы перестали ему досаждать, он стал проводить много времени на поверхности, нюхая воздух и поражаясь обширным перспективам, хотя еще ничего не понимал в том, что видел. Небо, затянутое серым туманом, слегка просветлявшимся над открытым морем, почти никогда не менялось — лишь иногда ветер приносил обрывки туч или пелену дождя. Рядом простиралось болото: топкие низины, перемежавшиеся плоскими островками, поросшими бледным тростником, а также чрезвычайно хрупким черным кустарником сложной структуры; изредка попадались веретенообразные дендроны. Дальше начиналась завеса непроглядного мрака. Со стороны моря горизонт скрывался за сверкающей молниями завесой туч и дождя. Стена мрака и стена грозовых туч тянулись параллельно, образуя границы пролегающей между ними полосы.
Те из детей моря, что покрупнее, собирались главным образом на поверхности. Среди них встречались две разновидности. Типичный индивидуум, тонкий и гибкий, с узким ороговевшим черепом, одним гребнем и выпуклыми глазами, отличался непостоянным темпераментом и склонностью к недостойным склокам и внезапным молниеносным дракам, которые заканчивались, как только начинались. Самцы и самки этой породы выглядели по-разному; самок было примерно в два раза меньше, чем самцов.