У меня такое чувство, будто по моему черепу стучат молотком. Алкоголь, фотография, то, что я планирую сделать. Я снова разглядываю снимок. Он сделан сверху. Мы все пили и фотографировали всю ночь. Были походы в туалет и на улицу – покурить. Это мог сделать кто угодно. И какова вероятность того, что улики все еще сохранились? Фотографии могут быть удалены из галереи. Из учетных записей можно выйти.
– Что за черт?! – сердито говорит Арабель. Но теперь я задумываюсь, не прикидывается ли она? И если да, то кого она пытается разоблачить? За кем она наблюдает?
– Это полная хрень! – Викс смотрит на свой телефон в шоке. Но неужели она способна притворяться? Викс только что перенесла рак, затем лишилась самой близкой подруги. Это не может быть она, не так ли?
– Ладно, девочки, пора признаться. Кто это делает? – Это Дарси, моя лучшая подруга. У нее дикие глаза, она злится. Или нет? – Серьезно, кто? – требует ответ она. – Это дом моей бабушки. Творить подобное здесь, не важно для чего, – просто за гранью добра и зла!
Я встаю, но у меня сильно кружится голова.
– Я… о боже… – Я выбегаю наружу, и меня рвет прямо на террасу, на холодную каменную землю. Через несколько мгновений пытаюсь отдышаться и чувствую руки на своей спине, которые гладят меня, откидывают назад мои волосы.
– Ты в порядке? – Это Дарси.
– Да. – Но потом я чувствую, как снова поднимается тошнота, и меня опят рвет.
– Давай уложим тебя в постель.
– Но… человек из Instagram…
– Забудь об этом. Давай, пойдем отдыхать.
Я позволяю увести себя и уложить. Дарси говорит, что рядом с моей кроватью стоит мусорная корзина с новым пластиковым пакетом. На тумбочке есть вода. Я переворачиваюсь, пью.
Мне сорок лет. Пока ощущения дерьмовые.
Я забыла, как сильно ненавижу быть пьяной. Как ужасно чувствовать, что теряешь контроль.
Только я не настолько пьяна, чтобы забыть о своих планах. Я переворачиваюсь на другой бок и быстро включаю будильник на своем телефоне. Я больше никогда не буду пить, вот о чем я думаю, закрывая глаза.
Не знаю почему, но я снова открываю их и вижу Дарси, все еще стоящую над моей постелью, уставившуюся на меня странным взглядом, который я не могу расшифровать. Затем ко мне приходит сон, крепкий и быстрый.
Глава пятнадцатаяДарси
Я не могу уснуть. Возможно, из-за алкоголя, хотя сомневаюсь. Я миниатюрная, однако хорошо переношу спиртное. Это очень удивило Оливера, когда мы впервые встретились – я пила с ним наравне стакан за стаканом, а потом еще позволяла себе виски на ночь, тогда как он уже давно превысил свой лимит.
Каждый раз, закрывая глаза, я переношусь в Хэмптонс, куда неделю назад вернулась из своей однодневной поездки в Амагансетт чуть раньше запланированного времени. Оливер находился на террасе дома своего хорошего друга, который уехал из города и любезно пригласил нас погостить у него в середине недели. Муж сидел с одним из соседских папаш, из тех, кто без умолку болтает о гольфе и носит розовые плавки с маленькими красными омарами длиной до середины бедра.
– Это не так просто, чувак, – произнес Оливер глубоким и скрипучим голосом. У него опять болело горло. Я тогда подумала, что надо напомнить ему, чтобы пил сироп из бузины. – Это одна из ее лучших подруг.
Фраза заставила меня замереть на полпути. Я принялась анализировать. «Ее» – это про меня. Я всегда для него – «она» или «ее», не так ли? Несколько веточек эвкалипта рассыпались по гравию. Я купила их, чтобы привязать к насадке для душа, потому что Оливер говорит, что так он ощущает себя как в спа-салоне.
Пока я собирала эвкалипт, мои мысли невольно вернулись к недавним событиям, когда в выходные я занималась стиркой очередной тонны белья. Тогда я кое-что нашла у мужа в кармане, потому что я всегда их выворачиваю. Вы привыкаете делать это, когда ваш сын отправляет туда миниатюрные гоночные автомобили, а дочь запасается мелом для тротуара. Оливер был не из тех типичных мужчин, у которых можно обнаружить в карманах что-то криминальное, но в тот день я нашла там резинку для волос из настоящего шелка, из тех, что стоят невероятных денег. Черного цвета. Я спросила его об этом, и он, убедительно пожав плечами, предположил, что она принадлежит Миле. Я подавила желание сказать, что, насколько мне известно, наша дочь не стала миллиардершей и не имеет собственной кредитной карты. Я списала это на недоразумение. Я даже начала пользоваться ею – мой конский хвост стал более пышным и меньше стягивал кожу головы. Резинка для волос в кармане мужа была недоразумением, с которым трудно смириться, но я была полна решимости сделать это. Потому что ни за что, никоим образом я не хотела подозревать интрижку. Мы были счастливы. Мы были так счастливы! Мы до сих пор занимаемся сексом! По крайней мере, довольно часто. Так, может быть, этот аксессуар лежал на каком-нибудь прилавке в Starbucks, и Оливер прикарманил его по рассеянности, как он и утверждал. Возможно… в любом случае я не смогла придумать никакого другого правдоподобного сценария. У резинки для волос должно было быть разумное объяснение. Это мое кредо.
В это необходимо верить в нашем сумасшедшем мире, не так ли? Иначе можно просто провалиться в дыру и никогда не выбраться оттуда.
Но теперь ужасная фраза, подслушанная в разговоре моего мужа с придурковатым соседом, звучит у меня в ушах: «это одна из ее лучших подруг».
– Одна из ее лучших подруг?! Черт, чувак. Ты либо ублюдок, либо ублюдок, который влюблен.
Тишина. Важность этого разговора теперь неоспорима. Мой разум словно отключился – мысли придут позже, а сердце перестало биться в ожидании ответа моего мужа.
– К сожалению, последнее, – наконец произнес Оливер абсолютно серьезно.
Слова рикошетом прошли сквозь меня. Весь эвкалипт полетел вниз, на землю. Мой муж влюблен! В одну из моих лучших подруг!
Но я не из тех, у кого полно друзей. Я экстраверт, да, но я привыкла общаться один на один. Все то время, что другие люди проводят среди десяти или двадцати приятелей, я посвящаю трем. У меня всего три близкие подруги, и две из них живут в Нью-Йорке, неподалеку. Викс и Джейд. Но Викс встречается только с определенным типом людей. Джейд – моя лучшая подруга. Из всех троих она самая близкая.
К сожалению, последнее.
Так что да, моя семья разваливается, мой бизнес на пороге краха. Но я воин. Недооценили – да, выставили идиоткой – конечно. Но боец сражается.
Полагаю, что всегда была воином, во многих отношениях. Когда мой отец умер от сердечного приступа, мне было шесть лет, а несколько месяцев спустя моя мама пошла ужинать со своими друзьями и велела мне перестать плакать, иначе я не понравлюсь няне, и я тут же вытерла слезы. Я была воином после того, как мой дедушка умер у меня на глазах. Бабушка заявила, что мы должны двигаться дальше, и шикала на меня всякий раз, когда я заговаривала о нем, поэтому я перестала это делать и отбросила воспоминания. Я была воином, несмотря на долгое лечение бесплодия и выкидыши. Я была воином в материнстве, когда новорожденному Чейзу сделали операцию на открытом сердце. Думаю, что все матери – воины, когда наши дети внутри нас, и еще больше, когда они живут вне нас и мы не можем их постоянно контролировать. Я была воином даже с Оливером. Особенно с Оливером. Когда я встретила его, мир вокруг застыл. Для меня все остальное перестало существовать. Было такое ощущение, что он лишил меня всех мыслей и чувств. Он был музыкантом, вокалистом, и совсем не из тех, кто борется. Его звезда восходила, он выступал на всевозможных площадках по всему городу и даже в Европе. Мы сходили на несколько свиданий, и он сказал мне, что чувствует нашу связь, но не ищет ничего серьезного. Потребовалось два года, чтобы поиграть в крутую девчонку, которой все равно, отступить, когда он, наконец, захотел большего, выдержать месяцы отсутствия контакта. Я знала, что он передумает, я этого хотела. В конце концов он сдался, поэтично рассказывая всем, как идеально мы подходим друг другу, какая мы отличная команда. Я помню, как на нашей свадьбе я чувствовала удовлетворение от того, что добилась его. Что он стал моим.
До сегодняшнего дня, когда выяснилось, что это не так.
Тем не менее я воин. Я заставлю их обоих заплатить. Но не раньше, чем спасу себя и своих детей. Не раньше, чем обеспечу наше будущее.
Я смотрю в потолок, наблюдая за танцем теней.
Ранним утром я просыпаюсь от стука в дверь. На самом деле я толком не спала, если не считать вязкого забытья и ночных кошмаров. Я бросаю взгляд на часы у кровати: 6:03. Я почти не удивляюсь стуку.
Но человек, который появляется в дверном проеме, действительно удивляет меня. Это Викс, ее лицо искажено в ужасе.
– Дарси, о боже, Дарси, вставай! – Поскольку я не реагирую мгновенно, она срывается на визг: – Давай сейчас же!
Я вскакиваю с кровати.
– Викс, что… что случилось?
– Я… – Она качает головой, затем поворачивается так, что ее лицо скрывается в ночной тени. – Тебе нужно пойти в комнату своей бабушки, – бормочет она.
В комнату моей бабушки? Почему Викс была там в 6:03 утра?
Я с тревогой отбрасываю одеяло и следую за ней, мое сердце бешено колотится. Викс одета в мешковатые джинсы в стиле девяностых и одну из тех футболок оверсайз, которые она теперь предпочитает. Джинсы и футболка в шесть утра?
Пальцы ног цепляются за порог, тормозя меня.
– Викс, – шепчу я, но она уже скрылась в маленьком коридоре, ведущем в комнату Grand-mère. Я заставляю себя двинуться следом. Одна нога, затем другая, хотя я не чувствую, что иду. Такое ощущение, что кто-то другой, кто-то чужой проскользнул на мое место, а я покинула эту жизнь. Потянула за шнур, активировала парашют.
– Дарси, мне так… мне…
Потом я вижу это… Красная, как у дедушки. Но сейчас все иначе. И я понимаю, что никакого парашюта нет. Я все еще здесь, а моя бабушка очень, очень мертва.