особым образом, с самого начала. Однако, когда я, наконец, рассталась со своим парнем, Олли стал недоступным для меня. Я так долго пыталась подавить свое влечение. Хотя то, как он иногда смотрел на меня, заставляло меня подозревать, что влечение не было односторонним.
Однажды вечером, не так давно, когда мы все ужинали на веранде Джейд в Хэмптонсе и Олли передавал мне банку оливок, кончики наших пальцев соприкоснулись. Мы называем это Coup de foudre. Удар молнии. После него ничто не могло оставаться по-прежнему. Я знала, что он тоже это почувствовал, этот импульс. Это случилось несколько дней спустя, когда я продлила свое путешествие – мы буквально пожирали друг друга.
Сначала это казалось невозможным – Олли не только был мужем моей лучшей подруги, еще мы жили в разных концах света. Однако мои кулинарные книги давали мне все больше поводов прилетать в Нью-Йорк, и наша связь стала более крепкой и глубокой. На этой неделе Олли приехал в Сен-Реми ради меня. То была не идея Дарси – это была его идея, завуалированная необходимостью совместного семейного отдыха. Мы знали, что у нас будет не так много времени, но мы бы его выкроили. И это короткое время того стоило.
Мое объяснение этому предательству довольно простое, хотя я знаю, как это ужасно звучит. Но я полюбила. Сильной, глубокой любовью, которая случается раз в жизни. Он несчастлив с ней. У них ничего не получится в любом случае. Он остается только из-за детей, но даже они их не спасут. Он говорил мне об этом много-много раз, когда мои сомнения и стыд угрожали раздавить меня. Как может то, что кажется таким правильным для нас обоих, быть неправильным? Хотя, возможно, так я твержу себе для внутреннего спокойствия.
– Кто был с моими детьми прошлой ночью? – спрашивает Дарси. Такой реакции я не ожидала. Ее глаза сверкают, как у дракона, изрыгающего огонь. Но в этом есть смысл. Дарси – мать. Комфорт и безопасность ее детей должны быть и будут ее первой мыслью.
– Он нанял няню, женщину из города, – тихо говорю я. – Ты ее знаешь и доверяешь ей. – Я вижу выражение ее лица и быстро проговариваю: – Корали. Олли сказал, что она присматривает за детьми всякий раз, когда вы приезжаете в город. По его словам, ей можно полностью доверять.
Я сразу понимаю, как это звучит в моих устах. Лицо Джейд морщится, как будто она съела что-то кислое. Я это заслужила. Я готова принять свое наказание. Кроме того, после ужасного убийства Серафины, возможно, супружеская неверность не будет казаться такой вопиющей.
Нет, это все равно предательство. Я опускаю голову. Я едва могу дышать.
– Он планировал вернуться до того, как проснутся дети, – лепечу я, все еще пытаясь по какой-то причине оправдать его. Все это странно и запутанно – я защищаю человека перед своей лучшей подругой, которая к тому же его жена. – До того, как они поняли бы, что его нет.
– До того, как они поняли бы, что его нет, – вторит Дарси, все еще вызывающе глядя мне в глаза. Странно, она одновременно кажется удивленной и в то же время спокойной.
– Прости, Дарси, мне действительно очень жаль. – Я лихорадочно соображаю, должна ли я сказать больше, а потом просто говорю. – Я люблю его. Если это что-то значит.
– Нет, не значит, это действительно, черт возьми, ничего не значит, – говорит она, наконец, отворачивается и смотрит в окно на виноградник.
Я замечаю, что все избегают встречаться со мной взглядами, за исключением офицера Дарманен. На ее хорошеньком, изящном личике нет и малейшей реакции.
Глава восемнадцатаяРаф
Это какая-то мыльная опера, в которой я очутился ранним утром. Точно такая же, как те, что привыкла смотреть Маргарет: как сестра предает сестру, сын убивает отца. Раньше она называла их muertres heureux. Счастливые убийства, потому что их можно было смотреть, не прикрывая глаза рукой, как в тех страшных фильмах ужасов. Счастливые убийства подходили к попкорну и сладким снам. Это действительно многое говорит о ней, не так ли?
Вот только сейчас я нахожусь внутри мыльной оперы ужасов. В другой день в это время я бы занимался на лужайке калистеникой[51]. Возможно, это не слишком типично для садовника, но я не обычный садовник.
После громкого признания Арабель Дарси встала и подошла к окну. Я все еще в шоке от происходящего. Думаю, все присутствующие в комнате тоже. Спать с мужем своей лучшей подруги? В доме ее бабушки? Это жестоко и дерзко. Дарси одета в длинную розовую ночную рубашку в цветочек, которая, как я предполагаю, предназначена для сна, но выглядит так же, как все ее платья. Одежда скрывает ее целиком. Невозможно предположить, как могут выглядеть, например, ее ноги. У меня возникает странное желание подойти к ней и обнять за хрупкие плечи. Но я не думаю, что меня правильно поймут, поэтому воздерживаюсь. У нее есть подруги, которые могут это сделать, по крайней мере, две оставшиеся. И, разумеется, Джейд подходит к Дарси, стоящей у окна. Долгие объятия сопровождаются всхлипами и шепотом.
Я отвожу взгляд. Открытое проявление эмоций часто вызывает у меня дискомфорт. Не потому, что это меня возмущает или я не способен их понять, а потому, что я понимаю их слишком хорошо.
Серафина мертва. Убита. Я переплетаю пальцы, размышляя, вспоминая игру в петанк. Ту, во время которой она попросила меня присмотреть за Дарси. Я возвращаюсь назад в этот момент. Выражение лица Серафины стальное, но вместе с тем испуганное.
С верхнего этажа возвращается мужчина-офицер в перчатках, держа в руках пластиковый пакет. Похоже, внутри него листок бумаги. Он подзывает Дарманен. Эти двое шепчутся о чем-то, чего я не слышу, хотя напрягаюсь. Он протягивает ей пакет.
И вдруг она, держа его в руке, смотрит прямо на меня. Меня переполняет желание узнать, что же там внутри.
Она медленно раскрывает его. Затем подходит ближе к нам.
– Мой напарник нашел обрывок бумаги в простынях Серафины. Похоже, она пыталась что-то написать, пока убийца отвлекся.
Дарси резко отворачивается от окна.
– Она что-то написала. Что?!
Я прищуриваюсь, пытаясь разобрать надпись. Листок маленький, и он порван сверху. Я подхожу ближе. Теперь я вижу, что это кремовая бумага для заметок. Дорогая бумага.
Merde alors[52]. Теперь я могу разобрать написанное.
– Что это значит? – спрашивает Джейд. – Не понимаю, что это…
– Это начало предложения, – отвечает офицер Дарманен. – Или, по крайней мере, таковым кажется. Мы не уверены, как она смогла написать это, не будучи обнаруженной убийцей. Тем не менее у нас есть предварительная теория.
– Какая?.. – бормочет Дарси.
Офицер Дарманен и ее напарник переглядываются. Наконец, она говорит:
– Мы думаем, что у убийцы, вероятно, был пистолет в дополнение к ножу. Возможно, ему что-то было нужно от Серафины. Например, что-то из сейфа, который находится в спальне, потому что его дверца распахнута настежь.
– Значит остались отпечатки пальцев, – замечает Арабель. – Это хорошо.
– Non. Их нет. Мы думаем, что убийца был в перчатках. Либо он начисто стер следы. Возможно, мотив преступления кроется внутри сейфа. Нам понадобится от адвоката опись имущества, чтобы определить, чего не хватает, если вообще чего-то не хватает. Вот почему мы подозреваем наличие пистолета. Если предположить, что убийце нужен был сейф, что помешало бы Серафине закричать и поднять на ноги весь дом? Только направленный на нее пистолет.
С дрожью отмечаю, что офицер использует местоимение «он». Я здесь единственный «он».
– Но почему он убил ее ножом? – спрашивает Арабель. – Если у него был пистолет?
Офицер Дарманен пожимает плечами.
– Мы пока не знаем. Возможно, это сделано умышленно. Нож соответствует набору на кухне. Его мог взять кто угодно. Опять же никаких отпечатков пальцев. Пистолет дал бы больше улик. Даже без отпечатков пистолет оставляет след. Если наша теория подтвердится, мы найдем пистолет. И перчатки, если они были. Убийца не мог спрятать вещи далеко.
– Но территория огромная, – вмешивается Дарси. – И я не могу представить, как кто-то из нас смог бы достать пистолет. Разве это не делает все… как бы… преднамеренным?
Офицер Дарманен кивает.
– Жестокое убийство посреди ночи. Это определенно преднамеренно.
Пистолет. Это намного хуже, чем я думал. Merde. Я все еще смотрю на листок бумаги, сердце бешено колотится в груди. Теперь и Дарси, кажется, вспоминает о существовании записки. Она подходит ближе, разглядывает пакет. Она читает, ее лицо ничего не выражает.
– Assassin R, – медленно произносит Дарси.
– Что это значит? – недоумевает Викс.
– Assassin переводится как убийца. Думаю, она не успела дописать остальное. – Она морщится.
– R, – повторяет Викс. – Но чье имя здесь начинается на R?
Merde. Merde.
Все взгляды в комнате устремлены на меня.
Глава девятнадцатаяДжейд
Раф, садовник и вероятный убийца, отправился в участок на допрос к офицеру Дарманен. Записка – не единственная улика, хотя и самая убедительная. Дарси также сообщила полиции, что ей показалось странным, насколько Раф несведущ в отношении того, когда собирать определенный сорт вишни. Хотя, возможно, это и не самое компрометирующее наблюдение, Сильви затем подтвердила, что Раф был наименее профессиональным садовником, когда-либо работавшим в шато. И если он на самом деле не был садовником, то почему он выдавал себя за такового? Эти вопросы вкупе с тем, что я видела Рафа, разгуливающего снаружи ранним утром, бросили на него длинную тень подозрения.
Вскоре прибыли другие офицеры, чтобы забрать тело. Тело. Я все еще чувствую себя запертой в кошмаре. Шато уже обыскивают, всю территорию, домик Рафа, ищут пистолет, который, как они предполагают, у него имелся.
Они отгородили место преступления в спальне скотчем и приказали нам не приближаться. Они также провели предварительные беседы с каждым из нас, собрав то немногое, что мы знаем. Нам было приказано держаться поближе к особняку. Ни в коем случае не покидать Сен-Реми.